Я сделал глубокий вдох и решительно шагнул во тьму туннеля, ведущего к моей судьбе.
Туннель, ведущий на арену, был тёмным, сырым и вонял страхом. С его каменных стен сочилась вода, а в воздухе стоял тяжёлый запах мокрого песка и чего-то ещё — застарелой крови. Я шёл по этому коридору, и с каждым шагом нарастающий впереди гул становился всё громче. Это был не просто шум. Это был рёв десятков тысяч людей, и он давил на уши, на грудную клетку, вибрировал в самых костях.
И вот я сделал последний шаг. Из полумрака туннеля я вышел на залитую ярким, слепящим полуденным солнцем арену.
На мгновение я ослеп. Мир превратился в белое, ревущее пятно. А затем, когда глаза привыкли, я увидел.
Это было грандиозно. И ужасающе.
Огромная, овальная чаша, выложенная жёлтым, утоптанным песком. А вокруг, вздымаясь до самого неба, стояли каменные стены трибун. Это была не просто толпа. Это была живая, дышащая, ревущая человеческая гора. Десятки тысяч лиц, обращённых вниз, на меня. Десятки тысяч глаз, смотрящих с любопытством, презрением и жадным ожиданием зрелища.
Звук обрушился на меня, как физический удар. Это был не просто шум. Это была вибрация, которая, казалось, проникала сквозь кожу и заставляла дрожать внутренние органы. Рёв, смех, крики, свист — всё это сливалось в единый, первобытный, оглушительный гул.
«Впечатляет, — с холодной отстранённостью отметил мой внутренний инженер. — Классический эллиптический амфитеатр. Идеальная акустика, звук отражается от стен и концентрируется в центре. Превосходный обзор с любой точки. Чудо доиндустриального гражданского строительства. И вся эта великолепная конструкция построена для того, чтобы с максимальным комфортом наблюдать, как меня будут убивать. Я — главный экспонат в этом Колизее».
Я медленно обвёл взглядом трибуны, анализируя эту враждебную экосистему. Это было не единое целое. Это было чётко структурированное общество в миниатюре.
Верхние ярусы, галёрка. Там, под палящим солнцем, теснилась галдящая, пёстрая масса простого народа. Они ели, пили дешёвое пиво прямо из бочонков, кричали, смеялись и делали свои мелкие ставки. Для них это был главный праздник года. Кровавый цирк. Их эмоции были просты и искренни — они жаждали зрелища, и им было абсолютно всё равно, чья кровь прольётся на этот жёлтый песок.
Ниже, на более удобных деревянных лавках, сидела публика посолиднее. Хорошо одетые торговцы в добротных кафтанах, главы ремесленных цехов, зажиточные горожане. Они не кричали. Они сдержанно переговаривались, и на их лицах был написан азарт и холодный расчёт. Это они сделали самые крупные ставки. Для них мой поединок был не просто зрелищем. Это был большой тотализатор. Финансовая операция.
И, наконец, нижние ложи. Самые лучшие, затенённые от солнца полотняными навесами места. Здесь сидела знать. Бояре со своими семьями. Женщины в ярких шёлковых нарядах, мужчины в бархате и мехе. Они не проявляли эмоций. Они наблюдали за всем с холодным, аристократическим высокомерием, лениво обмахиваясь веерами. Для них это был не спорт и не развлечение. Это была политика. Они пришли увидеть финальный акт уничтожения некогда славного, а теперь опального рода Волконских. Они пришли подтвердить новый расклад сил.
Внезапно раздался звук труб. Негромкий, но властный. Толпа оживилась. В одну из самых больших и богато украшенных лож, подбоченясь, вошёл боярин Игнат Медведев со своей свитой. Он был одет в парчовый кафтан, расшитый золотом. Его лицо сияло от предвкушения триумфа. Он по-хозяйски оглядел толпу, принимая почтительные поклоны от соседей. Он был хозяином этого дня. Его взгляд нашёл на арене мою маленькую, одинокую фигурку. На его губах появилась презрительная, торжествующая усмешка. Он уже праздновал победу.
Но тут раздалась новая, более мощная и торжественная партия труб. И вся арена, включая высокомерных бояр, как один, встала. Шум на мгновение стих.
В центральную, княжескую ложу, задрапированную синим бархатом, вошёл Великий Князь Иван Святославич.
Я видел его впервые. Это был пожилой, седовласый мужчина с проницательными, очень умными и немного усталыми глазами. В его фигуре не было показной мощи его дружинников, стоявших за спиной. Но от него исходила аура абсолютной, несокрушимой власти. Власти, которой не нужно было кричать о себе.
Его прибытие изменило всё. Шум на мгновение стих. Теперь это был не просто поединок. Это было официальное государственное действо, освящённое присутствием верховного правителя. Боярин Медведев, только что сиявший, как медный таз, согнулся в глубоком, подобострастном поклоне. Его триумфальная улыбка сменилась выражением верного вассала.
Князь обвёл взглядом арену. Его взгляд на мгновение задержался на боярине Медведеве, затем скользнул по мне. Во взгляде Князя не было ни сочувствия, ни осуждения. Только холодный, отстранённый интерес правителя, который пришёл посмотреть на работу своего правосудия.
Герольды и судьи заняли свои места у края арены. Один из них указал мне на дальний конец ристалища. Я медленно пошёл туда по скрипучему, горячему песку.
Я стоял один посреди огромной арены. Шум толпы снова нарастал, превращаясь в безликий, угрожающий рёв. Я чувствовал себя песчинкой. Крошечным, жалким гладиатором, которого выставили на растерзание льву. Я попытался найти в этом море лиц Тихона, но не смог. Я был абсолютно один.
Тысячи глаз были устремлены на меня. И каждый взгляд нёс в себе презрение, насмешку или жадное ожидание моей смерти. Давление было почти физическим. Оно могло бы сломать любого.
Но я не был любым.
Я закрыл глаза. На одно мгновение.
И рёв толпы, жара солнца, взгляды тысяч людей — всё это исчезло. В моей голове воцарилась полная, абсолютная тишина. И в этой тишине я услышал единственный реальный звук.
Удар. Пауза. Удар.
Ритмичный стук молота о наковальню из моей родной, запертой кузницы. Это был мой мир. Это была моя реальность. А всё остальное — просто шум. Фон. Несущественная помеха.
Я открыл глаза. Моё лицо было абсолютно спокойно. Рёв толпы больше не давил на меня. Это был просто фоновый шум, не имеющий никакого значения.
Я стоял в центре враждебного мира, но внутри меня была тишина и порядок моей собственной кузницы.
Я был готов.
**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.
Глава 31
Я стоял на горячем, утрамбованном песке арены, и рёв толпы был просто фоновым шумом, как гул работающих насосов в моей старой лаборатории. Я отфильтровал его, оставив в сознании только тишину и звенящую пустоту, необходимую для предельной концентрации. Вся моя подготовка, все мои бессонные ночи, все мои расчёты — всё это вело к этому моменту.
Главный Герольд, мужчина в ярком, расшитом гербами плаще, вышел в центр арены. Он поднял руку, призывая к тишине. Гул десятков тысяч голосов медленно, нехотя стих.
— Да смолкнут трибуны! — проревел его зычный, поставленный голос, который, казалось, долетел до самых верхних ярусов. — Чемпионы родов, выйдите в круг, дабы предстать перед судьями и Великим Князем!
Это был сигнал.
С двух противоположных входов, ведущих на арену, одновременно показались две фигуры. Я и мой противник. Мы начали свой медленный, торжественный путь к центру. Всё внимание десятков тысяч глаз было приковано к нам.
Эта сцена была полностью срежиссирована для одного актёра. Для Яромира.
Он шёл не как человек. Он шёл как живое воплощение силы, власти и богатства рода Медведевых. На нём был превосходный, сделанный на заказ «доспех дружинника». Не тяжёлые рыцарские латы, сковывающие движения, а практичная, но невероятно дорогая куртка из толстой, вощёной кожи, усиленная отполированными до зеркального блеска стальными пластинами на плечах и груди. На его левом плече красовался искусно вытисненный герб — рычащая медвежья голова с глазами-рубинами. Каждая заклёпка, каждая пряжка сияла на солнце.
Он шёл широким, уверенным, хозяйским шагом. Высокий, широкоплечий, с толстой, бычьей шеей. Его светлые волосы были коротко острижены, а на лице играла самоуверенная ухмылка человека, который пришёл не драться, а забирать свою законную добычу. Он наслаждался этим моментом, этим обожанием, этой славой. На его поясе, в богато украшенных ножнах с серебряными накладками, висел его знаменитый меч. Рукоять его была видна — она была плотно обвита серебряной проволокой, а массивное навершие увенчано крупным, сверкающим на солнце гранатом. Это было оружие, созданное для того, чтобы внушать трепет и зависть.
По мере его продвижения та половина трибун, с которой он шёл, взрывалась восторженным рёвом. Люди вскакивали со своих мест, махали руками, выкрикивали его имя. «Яромир! Медведь! Сокруши его!» Они приветствовали своего чемпиона, своё воплощение силы и успеха. Он вскинул руку, приветствуя их, и рёв стал ещё громче.
А с противоположной стороны шёл я.
Камера повествования, если бы она была, медленно переключилась бы на меня, и контраст был бы разительным. Почти комичным, если бы он не был так опасен для моей жизни.
На мне не было доспехов. Только мой простой, но крепкий дорожный плащ, который я надел в дорогу. Потёртый, без единого украшения. Под ним — обычная льняная рубаха. Простые штаны и рабочие сапоги, которые я починил накануне. Я выглядел не как боярин. Я выглядел как его бедный, захудалый оруженосец, которого по какой-то злой шутке выпустили на арену.
Я был худ. Недели изнурительной работы и тренировок сожгли последние остатки юношеской пухлости. Моё лицо было бледным и осунувшимся, с тёмными кругами под глазами. Но я не шёл ссутулившись. Моя спина была прямой. Мой шаг — ровным, экономичным, без тени спешки или страха. Я не смотрел на толпу. Мой взгляд был устремлён прямо перед собой, на стол судей.
И, наконец, моё оружие. На поясе, перевязанном простой верёвкой, болталось оно. Жалкое зрелище. Мой старый, погнутый тренировочный меч в грубых, сшитых ножнах. Это была моя приманка. Моя главная часть плана по дезинформации.