Глава 33
Мой танец на краю лезвия измотал его. Яромир, могучий Медведь, стоял передо мной, тяжело дыша, его грудь вздымалась, как кузнечные мехи. Его лицо было красным от натуги и ярости, а на дорогой кожаной куртке темнели пятна крови от моих мелких, но унизительных уколов. Он был раненым, загнанным в угол зверем. И в этот момент, он совершил очередную ошибку.
Я видел, как в его глазах гаснет последняя искра тактической мысли, уступая место чистой, незамутнённой ярости. И в этот момент я прекратил свой танец.
Я перестал уклоняться. Мои лёгкие, скользящие движения прекратились. Я твёрдо встал на ноги, чуть согнув колени, и принял жёсткую, устойчивую оборонительную стойку, которую отрабатывал для таких случаев. Я выставил свой клинок перед собой, готовый принять удар. Это была провокация. Я больше не был неуловимой тенью. Я стал стеной. Я будто говорил ему: «Ну давай. Хватит бегать. Ударь. Я готов».
Для Яромира это был последний шанс. Единственное объяснение, которое мог породить его воспалённый от гордости и бессилия мозг, было то, что я устал. Он думал, что наконец-то загнал этого скользкого, вертлявого угря в угол. В его глазах вспыхнула последняя, отчаянная искра надежды. Он решил, что сейчас его мощь, его магия, его праведный гнев наконец-то сокрушат меня.
«Фаза изматывания завершена, — с холодным удовлетворением констатировал мой внутренний аналитик. — Противник физически и психологически истощён. Его техника деградировала до уровня примитивных силовых атак, лишённых всякой точности. Время для полевого испытания материала. Нужно получить эмпирические данные о сравнительной прочности клинков в условиях прямого силового контакта».
Яромир собрал все свои оставшиеся силы для одного, решающего, сокрушительного удара. Он видел перед собой неподвижную мишень. Он был уверен, что сейчас его мощь, усиленная остатками его магии, наконец-то сокрушит мою нелепую защиту.
— Я РАЗДАВЛЮ ТЕБЯ! — взревел он, и этот рёв был полон отчаяния.
Он занёс свой меч. Руны на его клинке вспыхнули последним, отчаянным голубым светом. Он нанёс самый сильный, самый прямой и самый предсказуемый удар из своего арсенала — мощный диагональный рубящий удар, нацеленный на то, чтобы пробить мой блок и разрубить меня от плеча до пояса.
Я не уклонялся. Я стоял на месте, как скала. Я видел, как на меня несётся эта стена из стали и магии. Я поднял свой меч для блока, но сделал это не так, как делали местные воины. Я выставил его под идеально выверенным углом, готовясь не просто остановить удар, а встретить его самой прочной частью своего клинка, чтобы принять и отразить энергию, а не сломаться под ней.
Мечи столкнулись.
Арена содрогнулась от звука. Но это был не глухой лязг, как обычно бывает при столкновении двух кусков железа. Это был сложный, многослойный, оглушительный звук, от которого у людей в первых рядах заложило уши.
Сначала — низкий, почти трескучий «КХРРЯЯЗЗ!» от меча Яромира. Звук больного, протестующего металла, который встретил нечто, на что он не был рассчитан. Как будто ломается сухое дерево.
И поверх него, перекрывая, — высокий, чистый, кристальный и неожиданно громкий звон «ДЗИНННННЬ!» от моего клинка. Он не просто столкнулся с другим мечом. Он запел. Он издал ту самую песнь, о которой говорили легенды. Песнь идеальной, безупречной стали.
Для всех остальных это было лишь мгновение. Для меня, благодаря моему Дару, оно растянулось в вечность. Я видел этот контакт на микроуровне.
Я видел, как чудовищная волна кинетической и магической энергии удара Яромира обрушивается на мой клинок.
Я видел, как моя дамасская сталь, благодаря своей слоистой структуре и идеальной термообработке, упруго прогибается на микроны, как идеальная пружина, распределяя и гася энергию удара по всей своей длине. Мягкие слои железа поглощали вибрацию, а твёрдые слои стали держали удар.
И я видел, как эта же энергия входит в клинок Яромира. Но его неоднородная, грубая структура не могла её распределить. Вся сила удара, вся мощь его магии сконцентрировалась в одной-единственной точке на режущей кромке. Энергия, не найдя выхода, ударила по внутренним дефектам металла, по микроскопическим шлаковым включениям.
На долю секунды клинки замерли, скрестившись и вибрируя. И в этот момент тишины я увидел, как на лезвии Яромира, прямо в точке контакта, расползается тонкая, как паутинка, тёмная линия. Микротрещина.
Мы отскочили друг от друга.
Яромир был ошеломлён. Он ожидал, что его удар либо сломает мой меч пополам, либо отбросит меня на несколько метров. Но я устоял на ногах, моя рука лишь слегка дрогнула от чудовищной отдачи. Он инстинктивно посмотрел на свой клинок, ожидая увидеть его невредимым.
Но он был не невредим.
На отполированном лезвии его меча, прямо в том месте, где произошёл контакт, красовалась глубокая, уродливая зазубрина. Скол. Как будто он со всей силы ударил по гранитному валуну.
Реакция зрителей была мгновенной. Люди в первых рядах, которые смогли это разглядеть, ахнули. По трибунам пронёсся потрясённый, недоверчивый гул.
— Он… он повредил его меч!
— Не может быть! Зачарованный клинок Медведевых!
— Чем же сделана эта его игла?!
В ложе знати боярин Игнат Медведев вскочил, его лицо было искажено гримасой неверия. Судья-воин Ратибор подался вперёд, его глаза воина расширились от изумления. Он, как эксперт, понимал, что только что произошло. Произошло невозможное.
Яромир в шоке переводил взгляд со своего испорченного меча на мой идеально гладкий, невредимый клинок. В его сознании происходило короткое замыкание. Его лучшее оружие, символ его силы, гордость его рода, было повреждено в первом же прямом столкновении с этой простой, невзрачной «железкой» этого заморыша.
Недоверие на его лице сменилось сначала недоумением, а затем — зарождающимся, леденящим душу страхом. Он понял. Он понял, что всё это время ошибался. Во всём.
Тишина, повисшая над ареной, была тяжелее, чем самый громкий рёв. Яромир стоял, как громом поражённый, и смотрел на уродливую зазубрину на своём зачарованном клинке. Это была не просто щербина. Это была трещина в самой основе его мира. В его сознании не укладывался простой факт: его лучший, самый дорогой меч, символ силы его рода, был повреждён.
Шок на его лице быстро сменился недоверием, а затем — чем-то гораздо более страшным. Паникой. Глубокой, животной паникой существа, которое всю жизнь считало себя хищником, и вдруг обнаружило, что у его жертвы выросли клыки длиннее и острее его собственных.
Его мир рухнул. Его сила оказалась бесполезной. Его лучшее оружие — ненадёжным. Вся его самоуверенность, построенная на физическом превосходстве, рассыпалась в прах.
И тогда паника нашла единственный доступный ей выход. Она переродилась в слепую, иррациональную ярость. Он больше не думал о тактике. Он больше не думал о чести. Он хотел только одного — уничтожить. Стереть с лица земли этого насмешливого, спокойного юношу, который одним ударом разрушил его вселенную.
— Я убью тебя! — взревел он, и это был уже не боевой клич воина, а вой раненого зверя.
Он снова бросился в атаку. Но это был не мощный, уверенный натиск. Это были отчаянные, размашистые и плохо скоординированные удары. Он полностью раскрывался, пренебрегая защитой. Он совершал одну ошибку за другой, надеясь задавить меня грубой силой, заставить ошибиться, подставиться.
Он не понимал, что игра уже изменилась.
Я видел это. Я видел панику в его глазах. Я видел грубые ошибки в его движениях. Я видел, как рушится его самообладание.
«Система противника дестабилизирована, — с холодной отстранённостью констатировал мой внутренний аналитик. — Защитные протоколы отключены. Наблюдаются множественные критические ошибки в исполнении. Перехожу от протокола „Несокрушимая стена“ к протоколу „Скальпель“».
Моя оборонительная тактика мгновенно изменилась. Я перестал просто уклоняться. Я начал контратаковать.
Яромир нанёс очередной широкий, предсказуемый удар. Я больше не просто увёл его в сторону. Я выполнил своё отточенное до автоматизма движение: лёгкое парирование-отвод плоскостью клинка, и в тот же момент, используя его же инерцию, моё тело скрутилось, и мой меч, как жало змеи, метнулся вперёд.
Это была не глубокая рана. Я не целил в жизненно важные органы. Моей целью было его незащищённое бедро. Острие моего клинка легко прошло сквозь дорогую ткань его штанов и оставило на ноге длинный, неглубокий, но болезненный порез.
Яромир взревел от боли и унижения. На его штанах расплылось новое кровавое пятно.
И я начал свою работу. Я работал как хирург. Точно. Безжалостно. Эффективно.
Он атаковал — я уклонялся и оставлял лёгкий порез на его плече. Его рукав окрасился алым.
Он, обезумев от ярости, попытался ударить меня ногой — я отступил на полшага и нанёс быстрый укол в его икроножную мышцу.
Каждая его яростная, бессмысленная атака встречала не жёсткий блок, а лёгкое, как танец, уклонение и быструю, точную, болезненную «шпильку» в ответ. Я не пытался его убить. Я методично разбирал его на части, лишая его сил, скорости и, самое главное, воли к победе.
Рисунок боя полностью изменился. Теперь я не стоял на месте. Я начал «танцевать» вокруг него. Я постоянно двигался, заходя то справа, то слева, заставляя тяжёлого, неповоротливого Яромира крутиться на месте, как медведь, которого окружила стая быстрых, безжалостных волков. Я полностью контролировал дистанцию и темп боя. Я не давал ему ни секунды передышки, ни единой возможности нанести прицельный удар.
Звук на арене тоже изменился. Теперь это были не редкие мощные удары. Это был постоянный, изматывающий, унизительный для Яромира ритм.
«ВЖУХ!» — его тяжёлый меч с яростью рассекал пустой воздух.
«Дзинь!» — мой клинок легко отводил его неуклюжую атаку в сторону.
«Шшшик!» — моё лезвие оставляло на его теле очередной неглубокий, но болезненный порез.