Моё тело протестовало. Оно кричало, умоляло, требовало прекратить это издевательство. Но я стискивал зубы и продолжал. Каждый сваленный ствол был маленькой победой.
Затем мы таскали брёвна к нашей поляне и пилили их на одинаковые по длине чурбаки. К концу второго дня перед нами высилась внушительная поленница — наше будущее топливо.
Следующий день мы копали яму. Глина была тяжёлой, вязкой. Лопата то и дело застревала. Я снова быстро выдохся, и основная работа легла на плечи Тихона. Я же занимался тем, что у меня получалось лучше — руководил. Следил за диаметром и глубиной ямы, за тем, чтобы стенки были ровными.
Наконец, самый ответственный этап — укладка. Я не позволил Тихону просто свалить дрова в яму.
— Нет, — сказал я. — Так мы потеряем половину объёма. Нужно укладывать плотно. Вертикально.
Мы начали устанавливать чурбаки в яме, как карандаши в стакан, один к одному, вокруг центрального «колодца» из кольев. Это была кропотливая работа, похожая на сборку сложной головоломки.
— Чем плотнее уложим, — объяснял я, — тем меньше воздуха останется внутри, тем качественнее «сварится» уголь. Каждый поленце должно «томиться» в собственном соку.
Когда яма была заполнена, наш будущий уголь выглядел как огромный, плотно сбитый деревянный торт.
— А теперь, — сказал я, — начинается самое интересное. Игра в терпение.
Я поджёг длинную лучину и просунул её в нижнее отверстие, поджигая растопку в центре ямы. Когда огонь занялся, я плотно закрыл и это отверстие. Мы быстро заложили яму сверху слоем веток, потом дёрном и плотно засыпали землёй, оставляя открытыми только несколько небольших дымоходов по периметру. Наш примитивный пиролизный реактор был запущен.
Из ямы повалил густой, белый, едкий дым.
— Смотри, Тихон, — учил я старика, который смотрел на дым с суеверным ужасом. — Сейчас дым густой и белый. Пахнет просто паром. Это выходит вода. Дерево «плачет». Не трогаем.
Прошёл почти целый день, прежде чем характер дыма изменился. Он стал желтоватым, маслянистым, и по поляне поплыл резкий, кислый запах дёгтя и смолы.
Инфраструктура была готова. Топливо — в процессе производства. Оставалась последняя, самая главная проблема любого промышленного предприятия, от сталелитейного завода до шаурмичной у метро. Сырьё.
Я с тоской посмотрел на свою кучку отобранного металла. Зубья от бороны, сломанная голова топора, несколько кованых гвоздей. Этого хватит на один хороший меч. Может быть, на пару инструментов. А что потом? Снова ходить по усадьбе и выковыривать из старых досок ржавые скобы? Это не производство. Это выживание на уровне падальщиков.
— Тихон, — позвал я старика, который с любопытством наблюдал, как выходит белый дым. — Нам нужно поговорить о долгосрочной стратегии.
Тихон посмотрел на меня с недоумением.
— Смотри, у нас есть куча лома. Это наш стартовый капитал. Он хороший, качественный, но он конечен. Чтобы по-настояшему возродить род, чтобы выполнять заказы, чтобы наше имя снова что-то значило, мы не можем зависеть от обломков прошлого. Нам нужен свой, постоянный источник нового металла. Нам нужна своя руда. Нам нужна шахта.
Старик посмотрел на меня с таким сочувствием, будто я только что объявил ему, что собираюсь пешком дойти до луны.
— Шахта, господин? — всплеснул он руками. — Да все железные рудники далеко на севере, в Серых горах! Ими владеют великие бояре да сам Князь. Нас, Волконских, туда и на пушечный выстрел не подпустят, вы же знаете.
— Ты прав, — согласился я. — В те шахты нам путь заказан. Но не всё железо прячется глубоко в горах, Тихон. Иногда… — я сделал драматическую паузу, — оно лежит прямо у нас под ногами. Иногда железо буквально растёт в болоте. Есть такая руда, её называют «болотным железом». Она не такая богатая, как горная, но для нашего дела сгодится. И я почти уверен, что на наших землях она есть.
Для Тихона это прозвучало как чистое безумие. Добывать железо из грязи. Он посмотрел на меня, потом на свои сапоги, потом снова на меня, и в его взгляде я отчётливо прочитал диагноз: «Окончательно сбрендил».
На следующий день мы отправились в экспедицию. Не в горы, а в низину, к заболоченному берегу ручья, который протекал по краю наших владений. Тихон плёлся за мной с лопатой и парой пустых мешков, его лицо выражало полную покорность судьбе и странностям своего господина. Он, видимо, решил, что теперь мы будем копать червей на продажу. Проходя мимо насыпи, где «готовился» уголь, я продолжил свою лекцию.
— А вот теперь, из дерева выходят все его «соки». Вся грязь. Дерево «потеет». Тоже ждём. Это самый долгий этап. Но нам тратить время на просмотр этого увлекательного события нельзя. Поэтому мы идем с тобой за рудой на болото.
— И как же мы её найдём, руду-то, в этой грязи? — проворчал он, с отвращением глядя на свои сапоги, увязшие в трясине.
— Будем читать, — ответил я, с азартом оглядываясь по сторонам.
— Читать? — не понял старик.
— Да. Читать знаки, которые оставляет природа. Это как детектив. Нужно просто знать, где искать улики.
Я начал свою импровизированную лекцию по полевой геохимии для одного, но очень скептически настроенного слушателя.
— Улика номер один: растения-индикаторы, — я указал на заросли жёсткого, похожего на маленькую зелёную ёлочку, хвоща. — Видишь? А вот этот мох с рыжим, ржавым налётом? Эти ребята — большие любители железа. Они хорошо растут только там, где его много в почве. Это наши маленькие зелёные указатели, которые кричат: «Мы здесь!».
Мы пошли дальше, продираясь через камыши. Я остановился у лужи со стоячей, почти чёрной водой. На её поверхности плавала тонкая, переливающаяся всеми цветами радуги плёнка.
— Улика номер два: вода, — я ткнул пальцем в плёнку. — Все думают, что это масло или гниль. Они неправы. Эту плёнку создают крошечные, невидимые глазу существа — бактерии, которые «дышат» железом. Если видишь такую плёнку — значит, под водой, в грязи, железа в избытке. Это как большая, блестящая вывеска с надписью: «Железо копать здесь!».
Тихон посмотрел на радужную плёнку, потом на меня. В его глазах читалось медленное, мучительное осознание того, что мир устроен гораздо сложнее, чем он думал. Его господин не просто был умён. Он читал эту землю как открытую книгу.
— И улика номер три, — заключил я, — это сама земля. Нам нужно искать слой ржавого, коричневого или жёлтого цвета под верхним слоем торфа. Это и будет наш клад.
Мы несколько часов бродили по этому болоту. Это была грязная, мокрая и неприятная работа. Ноги вязли в трясине, тучи комаров, обрадованные появлением свежей еды, вились над нашими головами. Тихон был несчастен. Я же, наоборот, был в своей стихии. Я чувствовал себя настоящим первооткрывателем, геологом на неизведанной планете. Я ковырял землю палкой, присматривался к растениям, анализировал воду. Я искал.
Наконец, у обрывистого берега ручья, где вода за годы подмыла грунт, обнажив слои почвы, я нашёл то, что искал.
— Сюда, Тихон! Я нашёл!
Старик нехотя подошёл. Я указал ему на срез берега. Под верхним слоем тёмного, жирного торфа и под пластом серой глины виднелась она. Отчётливая, сантиметров в тридцать толщиной, прослойка чего-то другого. Не земли. Не камня. Это был слой комковатой, пористой массы тёмно-ржавого, почти коричневого цвета.
— Вот она, — выдохнул я с триумфом. Я опустился на колени и голыми руками выковырял из пласта несколько комков. Они были неожиданно лёгкими, пористыми и пачкали руки, как старая ржавчина.
Тихон посмотрел на эти «грязные камни» с откровенным отвращением.
— И это… железо, господин? Да это же просто земля с глиной.
Я усмехнулся. Мне нужны были доказательства. Я полез в карман и достал свой маленький секрет — намагниченный кусочек закалённой стали, который я несколько дней подряд методично потирал об найденный в ручье камешек-магнетит. Я поднёс свой импровизированный магнит к комку руды. Он прилип к нему.
Глаза Тихона округлились так, что, казалось, вот-вот выкатятся из орбит.
Но и этого мне было мало. Мне нужно было стопроцентное подтверждение.
— Неси мешок! — скомандовал я.
Мы набрали с полмешка этой ржавой земли и вернулись в кузницу. Я растолок несколько комков в порошок, смешал его с толчёным древесным углём в одном из моих новых тиглей и устроил быструю, яростную плавку. Горн взревел, мехи заходили ходуном. Через полчаса я вынул раскалённый добела тигель и осторожно вылил его содержимое в форму. Когда металл остыл, я разбил глину. На дне, среди серого шлака, лежал он. Маленький, кривой, неказистый, но абсолютно реальный шарик серого металла. Железа.
Я едва не подпрыгнул от радости.
«Она здесь! Прямо у меня под ногами! Целое месторождение! Да, это низкосортный лимонит, в нём наверняка куча фосфора и прочей дряни, которую придётся выжигать. Но это — руда! Возобновляемый источник сырья! Такие залежи восстанавливаются за несколько десятков лет! Это не просто шахта. Это чёртова самозаряжающаяся батарейка! Я независим!»
Следующий день мы провели по колено в грязи. Это была тяжёлая, изнурительная работа. Мы лопатами выкапывали нашу «руду», складывая её в мешки и таская в кузницу. Я работал наравне с Тихоном, чувствуя дикую, первобытную радость.
В очередной раз проходя мимо нашего «реактора», желтый, вонючий дым начал светлеть. Он становился всё тоньше, всё прозрачнее, пока не превратился в едва заметную, голубоватую, почти не пахнущую струйку.
— Вот оно, — сказал я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. — Это горит чистый угарный газ. Почти весь углерод остался внутри. Процесс почти завершён. Теперь главное — не упустить момент.
Мы заткнули последние отверстия, полностью перекрыв доступ воздуха. И оставили нашу яму «доходить».
Вечером я сидел у горячей, молчаливой земляной насыпи. Не было ни яркого пламени, ни грохота. Был только тихий, контролируемый процесс.
«Я создал реактор, — с гордостью подумал я. — Примитивный, да. Но он работает на тех же принципах, что и самые сложные установки. Контролируемый процесс, ограниченная подача реагента, получение на выходе продукта с заданными свойствами. Это не магия. Это химия».