Боярин-Кузнец: Перековка судьбы — страница 28 из 52

Я взял заготовку длинными клещами. Она была тяжёлой, плотной. Я поместил её в ревущее пламя горна и смотрел не столько на цвет металла, сколько «внутрь» него, своим Даром. Я видел, как тепло равномерно проникает вглубь, как тысячи слоёв стали начинают светиться изнутри, как пробуждаются и начинают вибрировать голубые магические каналы.

Когда температура достигла нужной точки, я выхватил сияющий брусок из огня и одним быстрым, отточенным движением положил его на наковальню. Я занёс молот деда. На мгновение в кузнице замерло всё, кроме рёва огня. И затем — первый удар.

ДЗИНННННЬ!

Кузницу наполнил чистый, высокий, почти музыкальный звон. Он разительно отличался от глухих ударов по железу или вязкого «хрясь» по шлаковой крице. Это пела сталь. Настоящая, качественная, многослойная сталь. Это была её первая песнь.

Начался главный этап — «протяжка» заготовки. Нужно было превратить короткий, толстый брусок в длинную, тонкую, прямоугольную полосу — основу будущего клинка.

Это был танец. Тяжёлый, изнурительный, гипнотический танец двух людей, огня и металла.

Я задавал ритм. Мой лёгкий молот Мастера отбивал частую, звенящую дробь по раскалённой стали. Каждый мой удар был не просто ударом. Это была команда. Я не плющил металл, я указывал ему, куда течь, направлял его, удлиняя, утончая, выравнивая.

А по моей команде в дело вступал Тихон.

— Сейчас! — кричал я.

И он, кряхтя, обрушивал на заготовку всю мощь тяжёлой кувалды. Его удары были не такими точными, как мои, но они несли в себе массу, необходимую для грубой осадки металла.

Наше общение было лишено слов. Оно было в ритме. Мой частый перестук — сигнал для Тихона бить в ту же точку, вкладывая силу. Мой резкий одиночный удар — смена позиции заготовки на наковальне. Кивок головы — и Тихон с новой силой нажимает на рычаг мехов, раздувая пламя.

Цикл «Нагрев-Ковка» повторялся десятки, если не сотни раз.

Раскалённая сталь на наковальне быстро остывала, меняя цвет с ярко-жёлтого на тёмно-красный. Несколько десятков секунд интенсивной, оглушительной работы. Затем заготовка снова отправлялась в огонь. Минута на разогрев. И снова на наковальню.

Это была адская работа. Мышцы рук, спины и плеч горели огнём. Моё слабое тело работало на абсолютном пределе своих возможностей. Ладони, даже сквозь толстые кожаные рукавицы, ощущали жар и жёсткую вибрацию от каждого удара. Но я не чувствовал боли. Был в состоянии предельной концентрации, когда мир вокруг исчезает, и остаётся только ты, твоя работа и твоя цель. Я был полностью поглощён этим ритмом, этой песнью молота.

Для Тихона, который видел только огонь, пот и раскалённый металл, это была просто очень тяжёлая кузнечная работа. Но я делал нечто большее. Я видел то, что было скрыто от глаз.

Я видел кристаллическую решётку стали. И мои удары были направлены так, чтобы «зёрна» металла, его кристаллы, вытягивались и ориентировались строго вдоль будущей оси клинка. Я не просто вытягивал полосу. Я буквально строил внутренний силовой каркас меча, его скелет. Я заставлял саму структуру металла работать на меня, создавая максимальную прочность на изгиб и удар.

И я видел магические каналы. Голубые нити, вплетённые в сталь. Они вели себя так же, как и физическая структура. Следуя за деформацией металла, они тоже вытягивались. Из хаотичной сети, которая была в исходном слитке, они превращались в упорядоченные, параллельные линии, идущие от будущего хвостовика к острию.

«Это не просто ковка, — проносилось в моей голове вместе с ритмом ударов. — Это металлургия в реальном времени. Каждый удар молота — это не просто изменение формы. Это команда. Команда, отданная душе стали. Я выстраиваю её скелет, её мышцы, её нервную систему. Я создаю не просто полосу металла. Я создаю идеальный проводник для силы».

Ночь подходила к концу. На востоке небо начало едва заметно светлеть. Работа была сделана. Короткий, толстый брусок, итог всех моих предыдущих трудов, превратился в длинную, узкую, прямоугольную полосу стали.

Она лежала на наковальне, медленно остывая и потрескивая. Она всё ещё была грубой, чёрной от окалины, без формы острия или хвостовика. Но это уже был узнаваемый прототип будущего клинка.

Я стоял, оперевшись на молот, и пытался отдышаться. Я был полностью разбит физически. Руки дрожали так, что я едва мог удержать инструмент. Спина не разгибалась. Но в моих глазах горел огонь триумфа. Тихон сидел на скамье, обессиленный не меньше моего, но с благоговением смотрел на дело рук своих и своего господина.

Я бросил последний взгляд на своё творение через «Зрение», проводя финальный контроль качества.

[Объект: Полоса клинковая (черновая ковка)]

[Структура: Слоистая (1408 слоёв). Зерно ориентировано вдоль продольной оси. Внутренние напряжения: минимальны.]

[Магические каналы: Стабильны, выровнены по структуре зерна.]

Я удовлетворённо кивнул. Самый тяжёлый, самый «силовой» этап ковки был завершён. Душа клинка была вытянута и получила своё направление. Теперь её нужно было облечь в идеальную форму.

Я бережно взял ещё тёплую полосу клещами и отнёс её в дальний угол, где положил на сухие доски остывать. Нельзя было допустить, чтобы на неё попала даже капля воды.

Песнь молота на сегодня была окончена. Но её результат лежал передо мной. Основа, сердце моего будущего клинка, родилось в огне и ритме этой долгой, изнурительной ночи.

После небольшого сна, я с Тихоном снова отправился в кузницу. Время шло, его было катастрофически мало.

— Мы получили длину и основу, Тихон, — сказал я старику, который с благоговением смотрел на тёмный брусок металла. — Теперь нам нужно придать ей форму. Меч — это не просто заточенная полоса. Это сложный геометрический объект, где каждый изгиб, каждая грань, каждый скос имеет своё предназначение. Сегодня мы будем не просто бить. Мы будем ваять.

Я окинул взглядом свой скудный инструментарий. Для грубой протяжки его хватало. Но для того, что я задумал — для выведения точных долов, продольных желобов на клинке, — мне нужны были специальные приспособления. Обжимки. Нижняя, которая кладётся на наковальню, и верхняя, по которой бьют молотом. У меня их, разумеется, не было.

«Чтобы сделать хорошую вещь, нужны хорошие инструменты, — пронеслась в голове старая аксиома. — Если у тебя их нет — сделай их сам. Первое правило любого инженера и, как я теперь понимаю, любого толкового кузнеца».

Не теряя времени, я взял один из тех обрезков стали, что отложил накануне. Это был не такой качественный материал, как сама заготовка, но для инструмента он подходил идеально. Я потратил несколько часов на этот микро-проект. Разогревал, ковал, придавая кускам стали нужную форму — с закруглёнными, плавными рабочими поверхностями. Один инструмент я сделал с массивным основанием, чтобы он устойчиво лежал на наковальне, другой — с удобной рукоятью. Затем я провёл их закалку и отпуск, сделав их твёрдыми, но вязкими. Теперь у меня был свой собственный, уникальный набор для формирования долов.

На этот раз работа предстояла более тонкая, не требующая грубой силы, но требующая предельной точности.

Я нагрел один конец моей драгоценной стальной полосы. Начал с самого простого — с хвостовика. Это та часть, которая уйдёт в рукоять, и её геометрия не так критична. Идеальная возможность, чтобы «почувствовать» материал в новом качестве. Несколькими точными, выверенными ударами я отковал «плечи» клинка — чёткий уступ, отделяющий лезвие от рукояти. Затем я начал вытягивать и сужать сам хвостовик. Сталь поддавалась легко, пластично, она словно сама текла под моим молотом.

Закончив с хвостовиком, я перешёл к другому концу. К будущему острию. Это была куда более ответственная работа. Удар за ударом, я начал сужать конец полосы, формируя острое, но прочное остриё в точном соответствии со своим чертежом на доске. Оно не было просто заточенным. Я формировал дополнительные рёбра жёсткости, которые должны были сделать его устойчивым к изгибу при уколе.

Я постоянно использовал свой Дар. Я видел, как сотни слоёв моего дамаска плавно сходятся к самому кончику, не образуя разрывов. Я видел, как голубые «магические каналы» внутри стали послушно следуют за физической формой, концентрируясь в одной точке. Я готовил будущее «жало» своего оружия.

Теперь начинался самый сложный и красивый этап ковки — выведение долов. Я объяснил Тихону, что мне снова понадобится его помощь. Я не собирался выскабливать или вытачивать металл. Это было бы варварством и пустой тратой драгоценного материала. Я собирался его «перемещать».

Я нанёс на раскалённый металл метки углём, обозначая границы будущего дола. Затем положил этот участок клинка на свою новую нижнюю обжимку, установленную на наковальне. Сверху я приставил верхнюю.

— Сюда, Тихон! — скомандовал я. — Бей! Не сильно, но ровно!

Старик, вооружённый тяжёлой кувалдой, занёс её и нанёс удар по моей верхней обжимке.

БАМ!

Я тут же нанёс серию своих, более лёгких и частых ударов, корректируя и выравнивая вмятину. Кузница наполнилась новым, сложным ритмом: глухой, мощный удар кувалды Тихона и частые, звенящие удары моего молотка. Нагрев, удар, снова нагрев. Секция за секцией.

Моё «Зрение» работало на пределе. Я видел, как под давлением инструментов сталь «проседает», образуя ровный, гладкий желоб. Я контролировал его глубину с точностью до долей миллиметра, не позволяя ему стать слишком глубоким или, наоборот, слишком мелким.

В один из перерывов, когда я вытирал пот со лба, Тихон с восхищением посмотрел на ровную, темнеющую впадину на клинке.

— Глубокий кровосток выйдет, знатный! — с гордостью сказал он. — Кровь врага рекой польётся!

Я криво усмехнулся.

— Это не кровосток, Тихон. Это народные сказки. Этот желоб называется дол. И нужен он не для красоты или кровожадности. Представь себе балку перекрытия в потолке. Она имеет форму буквы «Н» в сечении, верно? Её середина тоньше, чем края. Это сделано для того, чтобы убрать лишний вес, не теряя при этом прочности на изгиб. Наш дол делает то же самое. Мы