— Именем и волею Великого Князя Ивана Святославича, правителя земель Залесских!
Тихон рухнул на колени. Я остался стоять.
— Да будет ведомо бояричу Всеволоду, сыну Демьяна, из рода Волконских, что Испытание Чести по спору с благородным родом Медведевых, сим указом назначается!
Он сделал паузу, давая словам набрать вес.
— Свершится поединок в стольном граде Залесске, на Великой Арене, через пять дня от нынешнего рассвета, в полуденный час!
Стольный град Залесск. Великая Арена. Моё сердце пропустило удар. Я ожидал, что это будет здесь, в поселении. Но Медведевы решили иначе. Они хотели не просто победы. Они хотели максимального, оглушительного, столичного позора для моего рода.
— Вышеозначенному бояричу Всеволоду Волконскому надлежит явиться в указанное время и место для свершения Испытания! — продолжал греметь голос Герольда. — Неявка будет сочтена признанием вины и трусостью, и повлечёт за собой немедленную потерю всех титулов и земель в пользу рода Медведевых и вечный позор имени!
Он закончил чтение и молча свернул свиток. Он не передал его в руки мне, как я ожидал. Он кивнул одному из гвардейцев. Тот спешился, подошёл к столбу наших ворот, выхватил из-за пояса короткий, острый кинжал и одним резким движением прибил свиток к старому, потрескавшемуся дереву.
Этот жест был более красноречив, чем любые слова. Это был не просто вызов. Это был приговор. Публичный. Окончательный.
После этого делегация, не сказав больше ни слова, развернулась и уехала. Цокот их копыт быстро затих вдали. Мы с Тихоном остались стоять перед этим официальным свидетельством нашей судьбы, которое трепетало на ветру, пригвождённое к нашему дому.
— Всё кончено, господин… — прошептал Тихон. Он сидел на земле, и по его щекам текли слёзы. — Столица… Великая Арена… на глазах у всех бояр… это конец…
Для него это был конец. Упоминание столицы и Арены, официальный указ Князя — всё это превращало их маленькую трагедию в государственное событие, из которого не было выхода.
Я же чувствовал странное, холодное облегчение.
Я подошёл к воротам. Спокойно вытащил кинжал, которым был прибит свиток. Снял пергамент, не стал его читать снова и так знал каждое слово. Я аккуратно свернул его и убрал за пазуху.
Неопределённость исчезла. Теперь у меня были точные параметры: время, место, условия. Для инженера нет ничего лучше определённости. Хаос превратился в чёткую, понятную задачу с жёстким дедлайном.
Я молча вернулся в кузницу. Подошёл к стене, где был нацарапан мой календарь. На ней осталось всего несколько рисок. Я взял уголь и медленно, с нажимом, перечеркнул все, кроме трёх последних.
Повернулся к подавленному Тихону. На моём лице не было ни страха, ни отчаяния. Только холодная, абсолютная концентрация.
«Фаза планирования окончена. Фаза производства окончена. Фаза тренировок окончена. Начинается фаза реализации проекта. Обратный отсчёт пошёл. Все системы в норме. Прототип готов к главному испытанию».
Я положил руку на плечо старика.
— Собирай вещи, Тихон. Нас ждёт столица.
Глава 25
Последняя ночь в усадьбе была тихой. Неестественно тихой. Не было ни стука молота, ни рёва горна. Огонь погас. Я сидел на краю наковальни, и единственный источник света — маленькая масляная плошка — бросал на стены длинные, пляшущие тени. Моё святилище, моя лаборатория, моя крепость — замерла в ожидании.
Я не мог спать. Мой мозг, обычно занятый расчётами и планами, был на удивление пуст. Я просто сидел и смотрел. Смотрел на то, что мы с Тихоном создали из праха и забвения.
Я встал и медленно обошёл кузницу. Мои пальцы коснулись гладкой, прохладной кожи новых мехов. Я помнил, как мы сшивали их, как промазывали швы жиром, как я, наплевав на боярское достоинство, спорил с хитрым кожевником за каждый дюйм. Провёл рукой по новым, серым, огнеупорным кирпичам в сердце горна. Я помнил, как мы месили эту глину ногами, как я объяснял удивлённому Тихону про термические зазоры. Я прикоснулся к своему точильному кругу, полученному от мельника, — моему первому честно заработанному станку.
За эти неполные два месяца это место стало для меня чем-то большим, чем просто зданием. Оно стало единственной точкой опоры в этом безумном, чужом мире. Я вложил в него всего себя: свои знания из прошлой жизни, свою волю, свою ярость и свою отчаянную надежду на выживание. Я возродил его из пепла. И теперь должен был его покинуть.
Я понимал, что поединок, который ждал меня в столице, — это не просто драка за жизнь. Это был финальный экзамен. Выпускная работа для всего моего проекта «Возрождение». И я, как ответственный руководитель проекта, должен был подготовить свой «объект» к возможному провалу. К самому худшему сценарию.
Я приступил к методичной «консервации» своего производства. Моя цель была проста: если не вернусь, Медведевы, которые получат эту землю, не должны получить доступ к моим технологиям и моим лучшим инструментам. Они получат только то, что видели их шпионы — руины и хлам.
Сначала — мелкие инструменты. Мои самодельные напильники с идеальной насечкой, которые резали сталь, как масло. Мои зубила и пробойники, прошедшие правильную термообработку. Мои калибровочные инструменты. Я тщательно протёр каждый из них промасленной тряпкой, чтобы защитить от сырости, а затем плотно завернул в несколько слоёв кожи.
Затем — главные сокровища. Молот моего деда и пара лучших моих ручников. Их я тоже завернул в промасленную кожу. Теперь нужно было найти тайник. Не просто яма в углу, которую легко обнаружить. Мне нужно было инженерное решение.
Мой взгляд упал на главную наковальню. Она стояла на массивной, вросшей в землю дубовой колоде. Идеально.
— Тихон, — позвал я старика, который дремал в углу. — Мне снова нужна твоя сила.
Мы взяли самый длинный и крепкий лом. Подсунули его под край дубовой колоды. Навалились всем весом. Дерево с протестующим скрипом начало поддаваться. Медленно, сантиметр за сантиметром, мы приподняли один край массивного основания. Под ним была плотно утоптанная земля.
Я быстро выкопал неглубокую яму. Уложил на дно свои свёртки с инструментами. Сверху прикрыл их плоскими камнями и засыпал землёй, тщательно её утрамбовав. Затем мы с таким же нечеловеческим усилием опустили колоду на место. Она встала с глухим, тяжёлым стуком, который сотряс всю кузницу. Теперь наковальня, сердце моей кузницы, стала стражем моих лучших инструментов. Никому и в голову не придёт искать что-то под ней.
Оставался самый важный этап. Мой безымянный шедевр.
Я должен был взять его с собой, но тайно. План по дезинформации требовал жертв.
Я достал его из ножен. Клинок тускло блеснул в свете плошки. Обильно смазал его густым оружейным жиром, чтобы защитить от влаги в дороге. Затем тщательно завернул в несколько слоёв промасленной ткани. Получился длинный, узкий, бесформенный свёрток. Я приладил к нему пару ремней так, чтобы его можно было нести за спиной, замаскировав под скатку плаща или постельных принадлежностей.
Затем взял приманку. Тот самый старый, погнутый тренировочный меч. Символ моего былого бессилия, который так позабавил лазутчиков Медведева. Я не стал его чистить. Наоборот, я ещё больше измазал его сажей и грязью. Вложил его в простые, грубые ножны и демонстративно прислонил к стене у выхода. Это оружие увидят все. Оно должно было стать финальным штрихом в образе жалкого, обречённого на смерть юноши.
Напоследок разбросал по кузнице несколько старых, сломанных инструментов, которые мы нашли во время уборки. Я создавал картину полного упадка и нищеты. Чтобы любой, кто сюда заглянет после моего… отъезда, не нашёл ничего, кроме мусора и разочарования.
— Господин… — тихий голос Тихона заставил меня вздрогнуть. Старик стоял в дверном проёме и смотрел на мои приготовления. Его лицо выражало плохо скрываемый страх. — Зачем вы всё прячете? Вы… вы будто не надеетесь вернуться?
Этот прямой вопрос застал меня врасплох. Я посмотрел на его встревоженное, морщинистое лицо. И я не мог ему солгать. Но и напугать ещё больше тоже не хотел.
— Я инженер, Тихон, — ответил я, и в моём голосе не было страха, только спокойная логика. — А инженер всегда просчитывает все варианты, особенно — самый худший. Это не пессимизм. Это управление рисками. Если я вернусь с победой — мы просто достанем всё обратно, и наша работа продолжится. Если же нет… — я сделал паузу, подбирая слова, — то я не хочу, чтобы мои чертежи, мои инструменты и мои секреты достались врагу. Медведевы получат только пустые стены и кучу ржавого хлама. Они не получат ничего из того, что мы с тобой создали за эти месяцы.
Тихон молчал. Он понял.
— Берегите себя, господин, — прошептал он, и в его глазах стояли слёзы. — Не рискуйте зря. Ваша жизнь дороже любой чести. Прошу вас.
Я подошёл к нему и положил руку на его костлявое плечо.
— Я не собираюсь зря рисковать, Тихон. И не собираюсь проигрывать. Слишком много сил было вложено в этот проект, чтобы просто так его бросить. Я вернусь. Я обещаю.
Работа была завершена. Кузница снова выглядела заброшенной, но теперь это была упорядоченная, законсервированная пустота. Я в последний раз обвёл взглядом своё творение. Место, где я переродился из испуганного пришельца в мастера.
— Пора, — сказал я.
Мы вышли наружу. Холодный предрассветный воздух ударил в лицо. Замка, который я сломал, больше не было. Но дверь нужно было запереть. Мы нашли тяжёлый дубовый брус. Вдвоём, с натугой, мы подперли им дверь снаружи, заклинив его между стеной и дверным косяком. Просто. Грубо. Но надёжно. Дверь в моё святилище снова была закрыта.
Мы стояли перед запертой кузницей в холодном свете зари. Я чувствовал, как завершился огромный, важный этап моей новой жизни. Вся моя подготовка, вся моя работа, всё моё оружие — всё осталось за этой дверью. Я создал свой шанс на выживание. Теперь мне предстояло выйти в большой, враждебённый мир, чтобы этим шансом воспользоваться.