Его прибытие изменило всё. Шум на мгновение стих. Теперь это был не просто поединок. Это было официальное государственное действо, освящённое присутствием верховного правителя. Боярин Медведев, только что сиявший, как медный таз, согнулся в глубоком, подобострастном поклоне. Его триумфальная улыбка сменилась выражением верного вассала.
Князь обвёл взглядом арену. Его взгляд на мгновение задержался на боярине Медведеве, затем скользнул по мне. Во взгляде Князя не было ни сочувствия, ни осуждения. Только холодный, отстранённый интерес правителя, который пришёл посмотреть на работу своего правосудия.
Герольды и судьи заняли свои места у края арены. Один из них указал мне на дальний конец ристалища. Я медленно пошёл туда по скрипучему, горячему песку.
Я стоял один посреди огромной арены. Шум толпы снова нарастал, превращаясь в безликий, угрожающий рёв. Я чувствовал себя песчинкой. Крошечным, жалким гладиатором, которого выставили на растерзание льву. Я попытался найти в этом море лиц Тихона, но не смог. Я был абсолютно один.
Тысячи глаз были устремлены на меня. И каждый взгляд нёс в себе презрение, насмешку или жадное ожидание моей смерти. Давление было почти физическим. Оно могло бы сломать любого.
Но я не был любым.
Я закрыл глаза. На одно мгновение.
И рёв толпы, жара солнца, взгляды тысяч людей — всё это исчезло. В моей голове воцарилась полная, абсолютная тишина. И в этой тишине я услышал единственный реальный звук.
Удар. Пауза. Удар.
Ритмичный стук молота о наковальню из моей родной, запертой кузницы. Это был мой мир. Это была моя реальность. А всё остальное — просто шум. Фон. Несущественная помеха.
Я открыл глаза. Моё лицо было абсолютно спокойно. Рёв толпы больше не давил на меня. Это был просто фоновый шум, не имеющий никакого значения.
Я стоял в центре враждебного мира, но внутри меня была тишина и порядок моей собственной кузницы.
Я был готов.
Глава 31
Я стоял на горячем, утрамбованном песке арены, и рёв толпы был просто фоновым шумом, как гул работающих насосов в моей старой лаборатории. Я отфильтровал его, оставив в сознании только тишину и звенящую пустоту, необходимую для предельной концентрации. Вся моя подготовка, все мои бессонные ночи, все мои расчёты — всё это вело к этому моменту.
Главный Герольд, мужчина в ярком, расшитом гербами плаще, вышел в центр арены. Он поднял руку, призывая к тишине. Гул десятков тысяч голосов медленно, нехотя стих.
— Да смолкнут трибуны! — проревел его зычный, поставленный голос, который, казалось, долетел до самых верхних ярусов. — Чемпионы родов, выйдите в круг, дабы предстать перед судьями и Великим Князем!
Это был сигнал.
С двух противоположных входов, ведущих на арену, одновременно показались две фигуры. Я и мой противник. Мы начали свой медленный, торжественный путь к центру. Всё внимание десятков тысяч глаз было приковано к нам.
Эта сцена была полностью срежиссирована для одного актёра. Для Яромира.
Он шёл не как человек. Он шёл как живое воплощение силы, власти и богатства рода Медведевых. На нём был превосходный, сделанный на заказ «доспех дружинника». Не тяжёлые рыцарские латы, сковывающие движения, а практичная, но невероятно дорогая куртка из толстой, вощёной кожи, усиленная отполированными до зеркального блеска стальными пластинами на плечах и груди. На его левом плече красовался искусно вытисненный герб — рычащая медвежья голова с глазами-рубинами. Каждая заклёпка, каждая пряжка сияла на солнце.
Он шёл широким, уверенным, хозяйским шагом. Высокий, широкоплечий, с толстой, бычьей шеей. Его светлые волосы были коротко острижены, а на лице играла самоуверенная ухмылка человека, который пришёл не драться, а забирать свою законную добычу. Он наслаждался этим моментом, этим обожанием, этой славой. На его поясе, в богато украшенных ножнах с серебряными накладками, висел его знаменитый меч. Рукоять его была видна — она была плотно обвита серебряной проволокой, а массивное навершие увенчано крупным, сверкающим на солнце гранатом. Это было оружие, созданное для того, чтобы внушать трепет и зависть.
По мере его продвижения та половина трибун, с которой он шёл, взрывалась восторженным рёвом. Люди вскакивали со своих мест, махали руками, выкрикивали его имя. «Яромир! Медведь! Сокруши его!» Они приветствовали своего чемпиона, своё воплощение силы и успеха. Он вскинул руку, приветствуя их, и рёв стал ещё громче.
А с противоположной стороны шёл я.
Камера повествования, если бы она была, медленно переключилась бы на меня, и контраст был бы разительным. Почти комичным, если бы он не был так опасен для моей жизни.
На мне не было доспехов. Только мой простой, но крепкий дорожный плащ, который я надел в дорогу. Потёртый, без единого украшения. Под ним — обычная льняная рубаха. Простые штаны и рабочие сапоги, которые я починил накануне. Я выглядел не как боярин. Я выглядел как его бедный, захудалый оруженосец, которого по какой-то злой шутке выпустили на арену.
Я был худ. Недели изнурительной работы и тренировок сожгли последние остатки юношеской пухлости. Моё лицо было бледным и осунувшимся, с тёмными кругами под глазами. Но я не шёл ссутулившись. Моя спина была прямой. Мой шаг — ровным, экономичным, без тени спешки или страха. Я не смотрел на толпу. Мой взгляд был устремлён прямо перед собой, на стол судей.
И, наконец, моё оружие. На поясе, перевязанном простой верёвкой, болталось оно. Жалкое зрелище. Мой старый, погнутый тренировочный меч в грубых, сшитых ножнах. Это была моя приманка. Моя главная часть плана по дезинформации.
Та половина трибун, мимо которой я проходил, реагировала соответственно. Сначала по рядам пробежал недоумённый шёпот.
— Это точно он? Волконский?
— А где его оружие?
Затем, когда люди разглядели жалкую, кривую железяку на моём поясе, шёпот сменился открытыми смешками. А потом — гулом презрения и оскорбительными выкриками.
— Это что, шутка?!
— Он с кочергой на поединок вышел!
— Да его жалеть надо, а не на бой выпускать!
— Медведев его одним щелчком убьёт!
Я не обращал на них внимания. Я просто шёл.
Мы остановились в нескольких шагах друг от друга перед длинным столом, за которым сидели судьи. Контраст между нами теперь был виден всем. Могучий, богато одетый воин, сияющий сталью и серебром. И худой, бедно одетый юноша, похожий на нищего. Блестящий боевой меч и кривая железяка. Медведь и волчонок.
Я смотрел на Яромира. Но я видел не воина. Я видел систему.
«Объект „Яромир“, — пронеслось в моей голове. — Параметры соответствуют прогнозу. Физическая сила — высокая. Экипировка — дорогая, но неоптимальная, тяжёлая, сковывающая движения. Психологическое состояние — самоуверенность, переходящая в высокомерие. Основано на неверных разведданных. Мой план по дезинформации сработал идеально».
Яромир смотрел на меня с откровенной брезгливостью. Он видел перед собой не противника, а недоразумение. Его победа казалась ему настолько очевидной, что он уже, наверное, думал о том, как будет праздновать её вечером в самой дорогой таверне столицы.
Мы стояли друг напротив друга. Рёв толпы постепенно стихал в ожидании следующих действий. Герольд готовился зачитать правила. Великий Князь бесстрастно наблюдал за этой сценой. Вся арена видела этот невероятный, гротескный контраст.
Ни у кого, кроме, возможно, меня самого и знающего часть правды Тихона, не было ни малейших сомнений в исходе этого поединка.
Сцена для казни была полностью готова. Актёры заняли свои места.
Рёв толпы постепенно стих, когда главный Герольд вышел вперёд и поднял руку, призывая к тишине.
— Волею Великого Князя Ивана Святославича, — его зычный, поставленный голос разносился над затихшей ареной, — и в соответствии с древними законами нашего княжества, мы начинаем Испытание Чести!
Он развернул большой свиток с восковой печатью.
— Да будет ведомо всем присутствующим! Боярин Игнат, сын Микулы, из славного рода Медведевых, подал прошение о защите чести своего рода, оскорблённой несостоятельностью и дерзким неисполнением долговых обязательств со стороны павшего рода Волконских!
Формулировки были подобраны идеально, чтобы выставить меня виноватым ещё до начала боя. Я видел, как боярин Медведев в своей ложе важно кивнул, его лицо выражало праведный гнев оскорблённой добродетели.
— Правила Испытания установлены судейской коллегией! — продолжал Герольд. — Бой ведётся до «первой крови», раны, очевидно мешающей продолжать бой! Либо до признания одним из бойцов своего поражения словом «Сдаюсь»! Либо до полного обезоруживания противника!
Он сделал паузу, обводя взглядом арену.
— Победитель в этом Испытании будет считаться правым в споре чести между родами, со всеми вытекающими из этого правами и привилегиями! В данном случае, победитель получает право на полное и безоговорочное владение усадьбой и землями рода Волконских в уплату долговых обязательств!
Яромир самодовольно ухмыльнулся. Князь бесстрастно наблюдал за сценой. А я… я стоял с непроницаемым лицом, словно всё это меня не касалось.
— Яромир из рода Медведевых! — обратился Герольд к моему противнику. — Слышал ли ты правила и принимаешь ли ты условия Испытания?
— Слышал и принимаю! — громко и уверенно ответил Яромир.
Толпа взорвалась одобрительным рёвом.
Затем Герольд повернулся ко мне. В толпе наступила тишина, полная насмешливого ожидания. Все ждали, что я начну лепетать, дрожать, молить о пощаде.
— Всеволод из рода Волконских! Слышал ли ты правила и принимаешь ли ты условия Испытания?
Я выдержал паузу, глядя прямо на судью Ратибора. Я видел, как в его глазах плещется презрение.
— Я слышал правила, господин Герольд, — мой голос прозвучал спокойно и ясно. — И я понимаю условия.
Я сделал ещё одну, маленькую паузу, наслаждаясь моментом.
— Но принять их я не могу.