По толпе пробежал недоумённый гул, который тут же сменился взрывом хохота. Яромир рассмеялся громче всех, запрокинув голову. Отказ от боя был равносилен признанию поражения. Позорному, трусливому.
— Он испугался!
— Трус!
— Знал, что не продержится и минуты!
Крики неслись со всех сторон. Боярин Медведев довольно улыбался. Всё шло даже лучше, чем он планировал.
Я дождался, пока волна смеха немного утихнет. И продолжил своим спокойным голосом, который, казалось, стал только громче в наступившей тишине.
— Я не могу принять бой, будучи вооружённым тренировочной железкой. Это было бы неуважением к суду, к Великому Князю и, — я посмотрел прямо на Яромира, — к моему противнику.
На глазах у изумлённой арены я сделал то, чего не ожидал никто.
Я расстегнул пояс. И позволил ножнам со старым, гнутым мечом с глухим, жалким стуком «Бряк!» упасть на песок. Этот жест, полный презрения к своему «оружию», заставил смех на трибунах захлебнуться.
Затем я плавно, без суеты, запустил руку за спину, под свой простой плащ, и вытащил длинный, неброский свёрток из тёмной ткани.
Я держал этот свёрток перед собой на мгновение, ловя на себе взгляды тысяч людей.
А потом, одним резким, отточенным движением, я подбросил свёрток в воздух и одновременно выхватил из него рукоять.
Ткань, разматываясь в полёте, как знамя, упала на песок. А в моей руке оказался он. Мой настоящий меч.
Впервые все видели его при ярком солнечном свете.
Это был длинный, узкий, хищный клинок. На его отполированных до идеального зеркала долах и гранях играли солнечные блики, пуская слепящих зайчиков. На плоскостях лезвия проступал тонкий, едва заметный, похожий на текущую воду узор дамасской стали. Простой, функциональный эфес из тёмной стали и чёрной кожи не имел ни одного украшения. Никаких рун. Никаких камней. Никакого дешёвого магического свечения.
Только смертоносная, аскетичная красота совершенного инструмента для убийства.
Смех на трибунах умер. Окончательно. На смену ему пришла гробовая тишина, а затем — недоумённый, потрясённый гул. Люди не понимали, что видят. Откуда у этого оборванца такое оружие?
Я видел, как изменились лица на трибунах знати.
Судья Ратибор, старый воин, подался вперёд, его глаза расширились. Он, как профессионал, мгновенно оценил идеальный баланс и совершенные линии клинка. Его лицо выражало не просто удивление. Оно выражало потрясение.
Великий Князь, до этого сохранявший бесстрастное лицо, впервые проявил живой, острый интерес. Он наклонился к своему советнику и что-то тихо сказал, не сводя с моего клинка глаз.
А Яромир… смех застыл у него на губах. Он смотрел на мой новый меч, и его самоуверенность впервые дала трещину. Он не разбирался в металлургии, но он видел реакцию судьи. Он видел, как этот клинок лежит в моей руке. И он чувствовал исходящую от него угрозу.
Я сделал лёгкий, почти незаметный пробный взмах. Клинок со свистом рассёк воздух. Я повернулся к ошеломлённому Герольду, который стоял с открытым ртом.
— А вот теперь… — сказал я, и мой голос прозвучал на удивление громко в наступившей тишине, в нём появились новые, стальные нотки. — Я принимаю условия.
Герольд, придя в себя, после секундной заминки наконец нашёл голос. Он растерянно посмотрел на судей, на Князя, и, получив едва заметный, повелительный кивок от Ратибора, выкрикнул:
— К-к бою! Начинайте!
Моя психологическая атака была завершена. Всеобщее презрение сменилось шоком и недоумением. Расклад сил на арене полностью изменился ещё до первого удара.
Глава 32
Команда Герольда «Начинайте!» эхом разнеслась над затихшей ареной и повисла в воздухе, как приговор.
На мгновение ничего не произошло. Мир замер. Я стоял на своём конце ристалища. Напротив — Яромир. Шок и смятение от подмены меча, которые исказили его лицо секунду назад, мгновенно сменились другой, более простой и понятной ему эмоцией. Слепой яростью.
Его обманули. Его, наследника могущественного рода Медведевых, выставили дураком на глазах у всего княжества, на глазах у самого Великого Князя. Он больше не видел во мне слабого противника, которого нужно было лениво раздавить. Он видел наглого выскочку, который посмел над ним насмехаться. И он решил немедленно стереть меня в порошок.
— А-а-а-а-а! — из его груди вырвался яростный рёв, больше похожий на рык медведя, которого ткнули раскалённым прутом.
Он не стал тратить время на разведку или финты. Вся его тактика, вся его жизненная философия свелась к одному простому действию. Он бросился вперёд. Это был не просто бег. Это был таранный удар, рассчитанный на то, чтобы смять и уничтожить меня в первые же секунды, не дать мне даже шанса применить свои непонятные хитрости.
На бегу он вливал в свой клинок всю доступную ему ярость. Руны, выгравированные на широком лезвии, вспыхнули ярким, пульсирующим голубым светом. Вокруг меча образовалось видимое, вибрирующее марево. Зачарование «Сила Медведя», которое я видел во время своей ночной вылазки, теперь работало на пределе, подпитываемое чистой, незамутнённой ненавистью.
В разительном контрасте с яростью Яромира, я был абсолютно спокоен. Рёв толпы, который снова начал нарастать, несущийся на меня противник, его светящийся меч — всё это для меня было лишь входящими данными. Время в моём восприятии замедлилось, растянулось, позволяя моему мозгу работать с максимальной эффективностью.
Я не видел воина. Я видел физический объект и анализировал его параметры.
«Объект „Яромир“ в движении, — проносились в голове холодные, чёткие строки моего внутреннего отчёта. — Вектор атаки: прямолинейный, предсказуемый. Скорость: около восьми метров в секунду. Энергетическая сигнатура: высокая, но крайне нестабильная, что говорит о неэффективном, паническом расходе сил. Предполагаемый тип атаки: силовой рубящий удар сверху или сбоку. Защита объекта в момент атаки: нулевая».
Я активировал свой Дар, но не для анализа, а для контроля. Я видел потоки энергии. Аура Яромира была похожа на ревущий лесной пожар — мощная, яростная, но абсолютно неконтролируемая. Его магия выплёскивалась во все стороны, грея воздух, а не концентрируясь в ударе.
Я видел все ошибки в этом яростном натиске: высоко поднятая голова, плохая работа ног, которая превращала его бег в серию тяжёлых, вбивающих шагов, полное пренебрежение защитой. Он не был воином. Он был машиной, идущей вразнос. Мощной, но примитивной и предсказуемой.
Яромир, сократив дистанцию до нескольких шагов, обрушил на меня свой сияющий, тяжёлый меч. Он целился не в мой клинок, а прямо мне в голову, намереваясь закончить бой одним сокрушительным движением. Толпа ахнула. Я видел, как Тихон в толпе зажмурился. Я видел, как боярин Медведев в своей ложе подался вперёд, предвкушая мой конец.
Но я не отступил. Я не стал ставить блок. Я выполнил тот самый манёвр, который отрабатывал сотни, тысячи раз в ночной тиши своего двора.
Короткий, взрывной диагональный шаг влево и чуть вперёд.
Это движение было противоестественным для любого воина этого мира. Вместо того чтобы отступать от опасности, я шагнул ей навстречу, проваливаясь внутрь её смертельной дуги.
Тяжёлый клинок Яромира с оглушительным «ХРЯСЬ!» врезался в песок там, где только что была моя голова. Сила удара была такова, что во все стороны полетел фонтан земли, а по арене прошла лёгкая вибрация. Инерция удара пронесла Яромира вперёд. Он на мгновение потерял равновесие, его правый бок и спина были полностью, беззащитно открыты.
По трибунам пронёсся единый, потрясённый вздох. Они ожидали чего угодно: звона стали, крика боли, вида моего разрубленного тела. Но не этого. Не этого тихого, грациозного, почти танцевального движения. Боярин Медведев, который уже почти встал со своего места для триумфального клича, замер с открытым ртом. Великий Князь, до этого сидевший неподвижно, слегка подался вперёд, его проницательные глаза внимательно следили за мной.
Окно возможностей было открыто. Яромир, разбалансированный, пытался вырвать свой тяжёлый меч из песка и развернуться для следующей атаки. Этот момент — та самая слабость, тот самый сбой в системе, который я ждал.
Я не пытался нанести ответный рубящий удар. Это было бы глупо. Я не стал соревноваться в силе. Завершая свой уклон, моё тело уже скручивалось, как пружина. Вся энергия моего короткого шага, вся сила моих натренированных мышц кора, вся точность моего инженерного разума — всё это сконцентрировалось в одном движении.
Короткий, молниеносный, идеально точный укол.
Я не целил в сердце или горло. Это было бы слишком рискованно и, что более важно, неэффективно с точки зрения моего плана. Моя цель была тактической, отработанной в сотнях мысленных симуляций.
«Цель: предплечье правой, мечевой руки противника.
Задача: нанести неглубокое, но болезненное ранение, чтобы нарушить мышечный контроль и снизить эффективность последующих атак».
Острие моего безымянного клинка, острое как скальпель хирурга, метнулось вперёд. Оно легко пронзило дорогую, тиснёную кожу куртки Яромира. Я почувствовал лёгкое, упругое сопротивление, когда сталь вошла в мышцу. Это была не глубокая рана. Лишь несколько сантиметров. Но этого было достаточно.
На ярко-синем рукаве Яромира начало быстро расплываться тёмное, почти чёрное пятно крови.
Я не стал ждать ответа. В тот же миг я отступил на безопасную дистанцию и снова замер в своей спокойной, выжидательной стойке.
Яромир застыл на месте, не столько от боли, сколько от шока. Он, могучий чемпион, непобедимый Медведь, был ранен. В первые же секунды боя. Этим заморышем. Этим жалким отродьем. Он с недоумением смотрел на кровь на своём рукаве, потом на меня. Рёв толпы сменился гробовой, оглушительной тишиной.
Поединок начался. И его первая же секунда перевернула все ожидания с ног на голову.
Тишина на арене была недолгой. Она лопнула, как натянутая струна, под тяжестью шока и недоумения. Яромир смотрел на тонкую красную линию, расплывающуюся на его рукаве. Боль от пореза была ничто по сравнению с ударом по его гордости. Это было невозможно. Этого не могло быть.