Наконец мы добрались до другого берега и пошли вдоль него. Где-то здесь я оставил свою одежду. Вот и приметное дерево. Я оделся, и мы быстрым шагом двинулись к деревне.
Залаяли дворовые псы. Как не вовремя. Я попросил Иону посидеть на лавочке, сам же разбудил хозяина, щедро расплатился и забрал оружие и перемётную суму. Хозяин помог запрячь коня и вывести его со двора. Я забросил перемётную суму на круп лошади, подсадил Иону в седло.
— А ты как же? — спросил монах.
— Рядом бежать буду. Нам бы сейчас добраться до какого-нибудь села, рассветёт — лошадь для тебя купим.
— Думаю, в Прилуки возвращаться надо, — молвил Иона.
— Вот-вот, твои похитители тоже так решат, потому возвращаться не будем. Тебе в Боровск надо было — вот туда и направимся, только не прямым путём, немного кругаля дадим. Вдруг местный настоятель хитёр и опытен, направит погоню и в Прилуки, и по дороге на Боровск. Нам бы лошадь сейчас, тогда бы оторвались от преследователей. Ну ладно, хватит разговоров — будет ещё время поговорить.
Я шлёпнул коня по крупу. Конь пошёл быстрым шагом, мне пришлось почти бежать. Хорошо, что Иона неплохо знал местность. Мне приходилось то бежать, держась рукой за седло, то переходить на шаг, давая себе хоть небольшой отдых.
Начало светать. Нам удалось уйти от монастыря вёрст на пять, когда показалось первое село. Я уже был на пределе сил — сказывались бессонная ночь и вынужденный кросс. Всё, сил нет. Надо искать второго коня.
Мы сразу направились к церкви, благо её купола были видны издалека. В те времена служители церкви жили рядом с церковью, иногда их дом стоял даже на одной территории с храмом, и искать священника не пришлось. У Ионы со священником нашлись общие знакомые, нам помогли купить коня, покормили, и мы снова пустились в дорогу.
Хоть я и не очень любил езду на коне, но признал, что бежать за конём — ещё хуже.
Когда за селом Иона, ехавший впереди, направил коня прямо, я его окликнул:
— Надо уходить в сторону. Погоня пойдёт именно здесь — ведь самая короткая дорога именно эта. Твой послушник знает, куда ты направлялся. Поэтому прямая дорога к Боровску — не для нас. Поедем по объездным дорогам. Это будет дольше, но безопаснее.
Иона был вынужден согласиться.
Мы свернули вправо. Этих мест Иона уже не знал. Ничего, как говорится — язык до Киева доведёт. Лошадей не гнали; если погоня будет, преследователи пойдут по прямой дороге. А объездных — сколько хочешь; повсюду заслоны не поставишь, да и сомневаюсь я, что в монастыре найдется столько людей для погони. Двоих-троих направят на вологодский тракт, к Прилукам, еще столько же — на Боровск.
— Сколько монахов в монастыре?
— А? — очнулся от печальных дум Иона. Я повторил вопрос.
— Десятка три будет.
— А сколько в седле держаться могут да оружие держать?
Иона задумался.
— За всех не скажу — не знаю, но думаю — не больше десятка. В основном из молодых, послушники. Эти из кожи вон лезть будут.
Так я и предполагал. Поэтому гнать ни к чему, лошадей запалим. Нам надо груз в целости в Боровск доставить, а днём раньше, неделей позже — какая теперь разница, когда месяц уже потерян.
— О чём задумался, Иона?
— Об Иуде.
— Это ты о Трифоне? Сколько же он в послушниках?
— Год почитай.
— Не раскусили вы гадюку. Мне прибить его надо было, да настоятель Савва просил кровь не проливать. Я бы и не пролил — удавил бы по-тихому, или головой в пруд. Продавши единожды, продаст ещё.
— Правильно говоришь, только как душу чёрную увидишь? Однако же вернули Божьим промыслом навершие и ризу.
— Как вас повязали-то?
— Просто. Дело уже к вечеру было. Мы подъехали к церкви — ну что в селе, думали отдохновение и ночлег получить у местного пастыря. Из церкви трое монашествующих выходят, увидели Трифона. Один из них знакомцем оказался, вместе на литвинов в дружине ходили. Слово за слово, уговорили в монастырь ехать, он ведь недалеко. Накормят, спать де уложат — будет о чём старым знакомцам поговорить. Мы и согласились. Вернее — я согласился, старый дурак. Трифон и без уговоров готов был, видно — знал заранее. А уж за стенами монастырскими повязали меня, да в поруб. Трифон сам отдал братии навершие да ризу, чёрная душа.
— Удивляюсь я, Иона, что тебя ещё жизни не лишили — зачем им свидетель?
— На всё Его воля. — Монах перекрестился.
Удивительная беспечность — Русь со всех сторон терзают иноверцы — литвины, татары, ногайцы, по дорогам разбойники бродят, проходу не давая, а Иона с послушником ценности великие везёт за тридевять земель и — без охраны. Наивная душа! У многих купцов товара в обозе по цене вполовину, а то и того меньше, так охраны — человек пять-семь.
Два дня мы ехали малоезженными дорогами, где проезжали две-три телеги в день — в густой траве едва виднелись следы от тележных колес. А на третий — в лесу встретились разбойники. Не разбойники даже, так — шпыни ненадобные. Два человека преградили нам путь впереди, и один — сзади. Одеты по-летнему, защиты — никакой, оружие просто смешное — кистени и ножи. Задний, правда, поигрывал самодельной деревянной дубиной. Видимо, они рассчитывали на лёгкую добычу, узрев монаха. Ну, так я вам не монах.
Я вытащил саблю. Разбойники предпочли не связываться и медленно отошли в лесную чащу. Правильно — живы остались.
Следующие три дня ехали спокойно. Беспокойство почувствовали, остановившись на ночь на постоялом дворе.
Что-то мне не понравилось в хозяине — но что? Я начал припоминать и вспомнился мне его взгляд — очень уж внимательный, будто оценивающий: те ли люди приехали, о которых ему говорили?
Мы поужинали в трапезной, затем поднялись в отведённую нам комнату. Иона стал возносить молитву перед иконой, что висела в красном углу. Я же вышел в коридор и тихо подошёл к лестнице.
Сверху был виден лишь край стойки и ноги хозяина. Через некоторое время хозяин подозвал мальчишку — полового, что-то нашептал ему на ухо, и паренёк выбежал на улицу. Мне это не понравилось.
Я пробежал в другой конец коридора, попутно заскочил в нашу комнату и бросил Ионе:
— Никуда из комнаты не выходи, дверь запри, откроешь только на мой голос.
Сам же вылез в окно в конце коридора, легко спрыгнул на крышу сарайчика, с неё — на землю. Перепрыгнул через забор и огляделся. Рубашка мальчишки мелькала уже далеко, вот он повернул в переулок. Я бросился бегом за ним. Добежав до дома, за которым он скрылся, я осторожно выглянул за угол. Парень стучал в ворота. Калитку отворил невидимый мне человек. Паренёк ему что-то сказал и отправился назад.
Чтобы не столкнуться с ним нос к носу, я перебежал на другую сторону улицы и встал, отвернувшись, сделав вид, что ищу деньги в поясном кошеле. Мальчишка прошёл мимо, даже не обратив на меня внимания.
Да, хозяин постоялого двора явно послал парня с сообщением. Я просто шкурой чувствовал, что речь шла о нас, даже скорее — об Ионе, поскольку в монастыре, где томился в узилище монах, меня никто не видел.
Зайти в дом, да расспросить хозяина, о чём шла речь? О том, что неведомый мне мужик будет молчать, я не сомневался. Но ведь и у меня был дар развязывать языки. А вдруг я ошибаюсь, и парня послали за новой порцией вина? Может, он — виноторговец? Но не сидеть же мне в комнате и ждать развязки!
ГЛАВА IV
Придётся проследить за домом, ничего лучшего мне в голову не пришло. Плохо только, что торчу я тут на самом виду, как три тополя на Плющихе.
Я уселся на завалинку. В конце концов мужик из того дома меня не видел. Если я не перестраховываюсь, то моего словесного описания у преследователей нет, только — Ионы. То, что разговор шёл именно с мужчиной, а не женщиной, я не сомневался — не будут втягивать в тайные дела женщину. А может, всё это — случайные совпадения? Как говорится, пуганая ворона и куста боится.
Если я не ошибся, то мужик должен просто передать сведения, что получил от мальчишки, дальше. Интересно было бы посмотреть — кому.
Вскоре мужик вышел из дома, осторожно осмотрелся и пошёл по переулку. Начали оправдываться мои худшие опасения.
Я отпустил его подальше и направился за ним. И не очень удивился, увидев, что он входит в церковь — что-то подобное я и предполагал.
Мужик пробыл в церкви недолго, вскоре вышел. Следовать за ним я не стал, не интересен он мне — обычный «почтовый ящик». Получил сообщение — передал. Гораздо интереснее было бы пообщаться с вышедшим священником — тем более, что он повёл себя странно. Выскочил из церкви во двор, заметался — видимо, решал, что делать? Захватить Иону самому — сил нет, людей оружных и опытных — тоже; сообщение передать дальше — сумерки уже на улице. А упустить нас ему явно не хочется — боится, что утром и след наш простынет.
Наконец священник принял решение и быстрым шагом пошёл по улице, но к моему облегчению — недалеко. Вошёл без стука в ворота избы, пробыл во дворе несколько минут, вышел и уже спокойной походкой вернулся в церковь. Очень интересно!
Я издали наблюдал за избой, куда заходил священник.
Вскоре открылись ворота, на старом мерине выехал верховой — одеждой ремесленник.
Мерин трусил неспешно, видно — отбегал своё. Я шёл сзади. Всадник выехал из села, и я забеспокоился. Стоит мерину прибавить хода, и я за ним не поспею. Жалко, что мой конь на постоялом дворе. Тогда надо догнать и порасспрашивать мужика.
Я рванул за всадником — благо он не оборачивался. Когда уже приблизился, с дороги сместился на обочину. Там трава, она приглушит топот. Догнав, я резко дёрнул всадника за ногу. Не ожидавший нападения мужик свалился с лошади, но не упал — я вовремя поддержал. Зачем мне покалеченный?
— Здорово, мужик!
— И тебе здравствовать; чего бросаешься на людей? У меня и денег нету.
— Не за деньгами я. Чего приходил к тебе священник?
Мужик слегка растерялся, потом ляпнул первое, что пришло в голову:
— Крестины завтра — внука крестить буду, вот поехал кумовьям обсказать.