Тятьев бросился к своему механизму, переставляя камни, тряска немного стихла, он переместился к кристаллу – первый раз я видел, как телепортируются в одном помещении, вот княжич стоял у стола, а тут уже – рядом со мной, положил ладонь на кристалл, надавил.
Энергетические потоки вокруг нас дрогнули и сложились в сложные геометрические фигуры – многоугольники, вписанные друг в друга в различных плоскостях, начали по одному срываться, впитываться в руку колдуна, а оттуда – перетекать в кристалл. Вытянутость зала поплыла, пошла волнами, реторты с какими-то жидкостями взрывались, то там, то здесь возникали очаги пожара, но Тятьеву все это было до лампочки, он упорно собирал конструкты, запихивая их в портальный маяк.
Не меньше десяти минут он простоял на коленях возле камня. Толчки стали тише, а потом и вовсе перестали, синие символы гасли один за другим, на лице княжича появилась улыбка. Он уверенно брал под контроль кристалл, тот явно стабилизировался, трещины почти исчезли, а конструктов оставалось еще больше половины. Новые уже не появлялись, видимо, все силы колдуна шли на восстановление камня.
Наконец, трещинки исчезли, Тятьев тяжело поднялся, видно было, что колдовство далось ему нелегко. Руки дрожали, на лбу появились глубокие морщины, и вообще он как-то постарел, осунулся, из дышащего здоровьем живчика превратился в изможденного старика.
– Это ты, – он ткнул в меня костлявым пальцем, – ты! Ты это сделал. Не знаю, как, но тебе конец.
Он попытался притянуть очередной конструкт, с трудом ему это удалось, возле ладони княжича начало формироваться какое-то убойное заклинание. Тятьев-старший вливал в него остатки своих сил, видно было, что это прямо вытягивает из него жизненную энергию, но он упорно все колдовал и колдовал. Я оглянулся – бежать было некуда, вокруг только разбитая мебель и посуда, валяющиеся обломки, стена и потолок застыли складками, выхода видно не было. Видимо, мне действительно пришел конец, от заклинания такой силы мой щит не спасет.
Гримаса на лице Тятьева должна была означать улыбку – он почти справился и теперь не торопился, докладывая последние штрихи на схему, когда голова его отделилась от тела.
– Получи, падла, – выдохнул я, подкидывая на ладони рукоятку тактического клинка, энергии, отобранной у волка, хватило на единственный удар. И тут же пожалел об этом.
С противным скрежетом, словно по мокрому стеклу вели пальцем, кристалл в центре семилучевой звезды рассыпался. Все символы одновременно зажглись ослепительным синим цветом, пол ушел у меня из-под ног, и я провалился куда-то в темноту, теряя сознание.
Очнулся от того, что кто-то осторожно шлепал меня по щекам. Открыв глаза, я увидел сначала пенсне, а потом – и всю физиономию своего начальника.
– Очухался, – ласково сказал тот. – Вставай, герой, хватит валяться.
Я поднялся, покряхтев – надо же показать, что раз герой, то подвиг отнял много сил, но никого, видимо, этим не впечатлил. Розумовский, увидев, что встаю, тут же убежал куда-то, а все остальные вокруг были заняты. Да, и этих остальных было много – и серые, и черные, и даже красные камзолы, таких я не видел еще.
Все, что было до взрыва, помнил отлично, но сознание я терял в помещении, а в себя пришел на свежем воздухе. Знакомые стены Полесной, за которыми я прятался во время магической драки, возвышались метрах в сорока от меня, на месте ворот зиял пролом, башенки были частично обрушены, да и самим стенам досталось – все в трещинах и сколах, со следами мощных ударов. Через них виднелись какие-то домишки, бродили люди, плакали дети, визжали женщины, их сортировали, сгоняя в небольшие колонны, и куда-то уводили. Часть строений дымилась, мимо меня поволокли за ногу стражника, судя по пустым глазам, глядящим в небо, он был мертвый совсем. Еще несколько тел валялось возле пролома.
– Барин, живой, – сзади на меня накинулись и начали душить. – Барин вернулся.
– Будешь так горло сжимать – ненадолго, – прохрипел я.
– Простите, барин, – Шуш отступил на шаг, аккуратно стряхнул снег с моей куртки. – Радость-то какая, уж не чаяли вас найти.
– Я тоже рад тебя видеть, – честно признался я. Приятно, когда хоть кто-то тебя ждет и надеется увидеть. – Что произошло-то?
– Так ведь пропали вы, с княжичем и боярином, стольниками приказными, – Шуш осматривал меня, видимо стараясь найти несовместимые с жизнью увечья. – Два дня как. Все княжество на ушах стоит, как из сыскного приказа дьяка нашли в вашей повозке, да следы, а потом они пропали. А начальство ваше уж как рассердилось, а потом тут эта анармания…
– Аномалия, – машинально поправил я.
– Она самая, барин. Так кого только сюда ни понагнали – и колдовских, и сыскных, и наши тут. И ничего, никаких следов. Уж и отчаялись, а потом бах – и деревенька из ниоткуда появилась, да еще с укреплением посередке. Тут уж даже княжья стража прибежала, вон они, красные, шастают везде, – Шуш сплюнул. – Говорят, каких-то людей внутри нашли, важных, так что вон даже боярин Росошьев примчался, а то и князь даже сам будет, хотя врут, наверное. А с повозкой вашей все в порядке, я уже проследил, лихоимцы эти колдовские хотели ее забрать на какие-то исследования, так нет, не отдали мы. Только дьяка оттуда вытащили, он двое суток спал, еле разбудили. Кто-то заколдовал его, чтобы не просыпался, вот.
Я поморщился. Ну да, переборщил чуток, а что он с разговорами лез, водителю мешать нельзя.
– Так людей-то внутри спасли?
– Не знаю, барин. Лекарь наш, Мирон Ипатич, только руками разводит, говорят, какой-то колдун аж из Смоленского княжества сюда приехал, очень ученый, цельный князь.
– Это хорошо, – я даже чуть порадовался. Выходит, девчушку эту спасти могут, то, что один колдун нахимичил, другие исправят. – Так говоришь, повозка моя в целости и сохранности?
– Как есть, – ударил себя в грудь Шуш, мол, самолично заботился, – она прямо у дороги как стояла, так и стоит, только оттащили ее немного в сторону, чтобы людям не мешать. Уж очень много этих людей тут набежало, прям жуть.
– Дьяк сыскной в ней?
– Проснулся давно, бегает, руководит. Ох и шустрый, вроде спит-спит, а как вскочит, не догнать.
– Ну и ладно. Вот я что думаю, слишком много здесь народа бродит, тесно. Давай-ка потихоньку уйдем отсюда, чего толкаться, мешать важным делам. Где, говоришь, повозка?
Шуш ткнул пальцем, я развернулся в нужную сторону и быстро зашагал прочь от этого нехорошего места. А то герой-героем, а как ни крути, я – свидетель. А свидетели, по моему опыту прежней жизни, очень часто превращаются в обвиняемых, а там и до приговора недалеко.
На удивление, повозка оказалась в отличном состоянии. И согревающий конструкт, который мне за небольшую мзду Сила поставил, исправно прогревал возок, так что, хоть я и не мерз, но сидеть в тепле значительно приятнее, чем на снегу. Шуш ни в какую не соглашался отпускать меня одного, и Кувалда, поколебавшись, все-таки разрешил своему подопечному с барином до дома сгонять. Но чтобы завтра, как штык, на плацу – было отдано распоряжение, и бедняга, пригорюнившись, полез за мной в повозку.
Время давно перевалило за полдень, так что солнце неумолимо снижалось, пока мы мчали по снежной мостовой, и во двор мы въехали, когда уже почти стемнело. Осчастливив Шуша его законным местом в подвале, впрочем, парень и не собирался возражать – после канцелярской казармы и это казалось ему раем земным, я уселся в кресло напротив камина, уже разожженного, стоило повозке пересечь ограду, и призадумался.
То, что я спасся от превращения в Ленина, который, как всем известно – гриб, это хорошо. Можно занести себе в плюс. А вот в остальном были сплошные минусы.
Тятьев-младший – первая головная боль. С ним у меня были общие знакомые, к примеру – оценщик. То, что его начнут трясти, к гадалке не ходи. А от него и ниточка к дьяку сыскному, что в Славгороде, потянется. С дьяком-то я больше откровенничал, ничего такого вроде не было особо криминального, но кое-какие грешки и делишки, вроде фальшивых банкнот и некоторых операций на грани закона, всплывут.
Вторая головная боль – дядюшка его, колдун-грибник. По местной градации как бы не ко второму кругу относящийся. И тут закономерный вопрос – как это некий Марк Травин, так себе колдунишка, никудышный, пятого круга с натяжкой, от такого монстра сбежал. У меня был на это ответ, продумал, пока в повозке ехал. И раз тепленьким не взяли, то пусть мою версию слушают, а уж поверят или нет – чего гадать.
Третья – Злата, девочка, которой грибницу подсадили. Нет, то что, возможно, ее спасли – это хорошо. Плохо, что она меня видела, все слышала, как там Тятьев-старший распинался про технологию выращивания мухоморов, мы, можно сказать, на одной грядке сидели, так что сдаст меня с потрохами. А где споры особо ценного гриба в том же Марке Травине, спросят дознаватели? Тут тоже надо так ответить, чтобы хотя бы на время отстали.
Ну и четвертая – разборки в колдовском приказе. Они хоть меня прямо достать не могут, но Еропкин, судя по тому, как Фил перед ним чуть ли не на животе ползал – фигура серьезная, и если захочет, наизнанку вывернет. А по всему выходит, что крыса у них в приказе работала. И наверняка подельники есть. Так что твердо держусь версии, что и Тятьев, и Хилков пали смертью храбрых. По сути, так и было – обоих княжич убил. А то, что княжичи разные – так это не моя вина, и уточнять совершенно необязательно.
С этими мыслями и пошел спать, раньше ляжешь – раньше встанешь, а мне на работу к семи. Насчет выходных надо узнать, пятичасовой рабочий день мне должен быть гарантирован.
Следующие три дня канцелярии в лице моего непосредственного начальника, Менелая Феоктистовича Розумовского, и нашего общего начальника, Лаврентия Некрасовича Росошьева, было не до меня. Я исправно приходил на работу к семи – выходного как такового не было, но несколько раз в месяц можно было взять денек на отдохнуть, Трудовой кодекс по этим эксплуататорам плачет. Сидел в той самой комнате, где меня завербовали в отряд охотников за наркоманами – минут пятнадцать, не больше, потом шел в библиотеку, где вместе с книгами получал последние новости. Библиотекарь Модест Всеславич, пока я ему бутылку дорогущего бренди не подарил на праздник Турицы, ни в какую не хотел проникаться ко мне добрыми чувствами, но после выпивки подобрел, так что я был в курсе всех значимых и не очень событий.