Договорились выехать в девять, так что мои попутчики еще спали и были в своем праве, только я ранняя пташка, да еще кот – тот уже на рассвете куда-то сбежал.
Быстро умяв яичницу с беконом и запив ее стаканом сбитня, вышел на улицу – лучи весеннего солнца подгоняли последних отъезжающих. Мне показалось, что среди отходящего торгового конвоя я вскользь увидел знакомое лицо, но вот чье – никак не мог вспомнить. Может, и припомнил бы, если постараться, но в такое чудесное утро меньше всего меня волновали случайные знакомые. К тому же вереница повозок уже выезжала с огромного, с футбольное поле размерами, мощенного плитняком двора, не бежать же за ней. Хотя догнать я бы смог, неспешная группа повозок развила крейсерскую скорость едва ли больше двадцати километров в час. Да что там, не будь со мной Шуша, Милы и блохастого монстра, я бы и от Жилина до Смоленска добежал, причем примерно за то же время, что мы доедем. Вот вернусь обратно в свою реальность, все призы на супермарафоне – мои.
Кота до отъезда так и не нашли, пропал куда-то. Оставил хозяину гостиницы свой адрес в Жилине, рассказал, как меня искать в Смоленске, толстенький лысеющий дядька обещал, что как только животина появится, он своими руками засунет кота в клетку и отправит по назначению. За что получил лишний золотой, с животными – одни расходы и проблемы.
Зато остальные попутчики были на месте, никуда от них не деться. Шуш – парень неизбалованный, так что свой завтрак он смел два раза и добавки попросил, растет парень, ничего не сделаешь. Подавальщица, та ему подмигивала так усердно, что аж лицо у бедняжки перекосило, а наш дон Хуан даже бровью не повел, несчастная любовь направила в нужном направлении, меньше страстей – меньше разочарований. Мила, та поклевала чуть-чуть, вообще какая-то сонная сидела, словно не выспалась. Можно подумать, пять-шесть часов спокойного сна человеку не хватит для того, чтобы быть бодрым и веселым.
Уже когда садились в повозку, отметил недовольный вид Милы, но спрашивать, что случилось, не стал, настоящий мужчина сам должен догадаться и исправиться, а такой как я – просто подождать, когда само пройдет. Шуш, обнаружив, что кота нет, с надеждой посмотрел на меня, мол, хозяин, неужели ты понял, что от этих животных одна грязь. Но ничего не сказал, полез на заднее сиденье, зашуршал пакетами, бережно укладывая купленный сыр и колбасу отдельно от горячих караваев хлеба.
Повозка тронулась, и мы помчались по тракту, по бокам вяло мелькали деревья, с такой скоростью через час-полтора мы должны были обогнать последний торговый караван и начать догонять ушедшие раньше. Дорога через лес шла ровная, плавно поднимаясь и спускаясь с очередного невысокого холма, в нашем направлении никто не ехал, и навстречу – тоже, встречные повозки начнут попадаться уже за границей между княжествами, а тут – безлюдное место, и не селится никто, как мне хозяин рассказал, неподалеку от границы капище старое, и попадаются измененные – чаще волки, но иногда и медведи. Бывает, что нападают на проезжих путников, если тем вдруг по надобностям придется отойти, но на проезжающие повозки – почти никогда. Так что по пустой дороге мы разогнались до крейсерских пятидесяти. Правда, притормаживать тоже пришлось, чуть трех зайцев не раздавил, а под конец уперся в поваленное дерево. Вот хоть и следят за дорогой, но такое тоже случается. Может, лесник схалтурил, а может, и дикие измененные кабаны подрыли, вот верю, что от естественных причин этот ствол упал.
Мила сидела совершенно спокойно, только руку с самострелом в окно выставила, а Шуш напрягся, но это понятно, убирать последствия ветра, урагана или кабаньих развлечений придется именно ему.
– Давай, давай, – подбодрил я парня, – тренировки – путь к здоровому образу жизни. И еще закалка. Главное, ничего не бойся. Если тебя начнет медведь грызть – спасем. Или отомстим – жестоко, так, что надолго запомнит.
Бормоча о том, что он лично думает о закалке и хозяевах-самодурах, но тихо, так, чтобы я не слышал, мой слуга подошел к стволу – не такому уж и большому, может максимум сантиметров двадцать в обхвате, поднатужился, поднял толстый конец и потащил по кругу к противоположному краю дороги.
– Погоди, сейчас мы тебе поможем, а то надорвешься с непривычки, – раздался из-за кустов голос, и на дорогу вышел мой старый знакомый, Инвар.
Шуш вздрогнул, но дерево не выпустил, да и что толку, если на тебя смотрит дуло ружья.
– Веся, держи его на прицеле, – Инвар сделал несколько шагов по направлению к повозке, остановился, чуть склонив голову набок.
Я оглянулся – дорогу назад мне преграждали еще четверо. Одного из них я помнил, Гиря, кажется. Да, вот его-то я утром и заметил. А тех, что были с ним, видел точно в первый раз. Мог бы и раздавить, но как-то с прошлой жизни не прижилась у меня эта привычка. Так что пришлось выйти из повозки, на свежем воздухе все больше пространства для маневра.
– Смотрю, Инвар, ты теперь лихим промышляешь. Отличное занятие – работа на свежем воздухе, новые знакомые, в общем, одобряю. Сколько возьмешь за проезд – золотой, два?
– Даже не знаю, – помощник Ждана наморщил лоб. – Ты у нас, Марк Львович, персона знатная, говорят, что почти боярин уже, так что как ни крути – меньше сотни никак. А с другой стороны, ну как брать деньги у того, с кем под стрелами стоял, мы же тогда на поляне на одной стороне были, правда? Вот и получается у нас, что деньгами никак не разойтись.
– А брат мой знает, что ты здесь, холоп? – Мила тоже выпрыгнула из повозки, развернулась боком, наставила самострелы на обе группы.
– Милая, я не холоп, а свободный человек. И тут сам по себе, – улыбнулся Инвар. – По велению сердца. Не могу смотреть, как этот недомерок за тобой ухлестывает. Мы ведь были так счастливы вместе. А ты стой, Шуш, не двигайся, Веся будет стрелять, если пошевелишься.
Шуш все-таки отпустил ствол, со стуком упавший на дорогу, и стоял, опустив руки. С мрачным и очень решительным лицом, прям картину с него писать.
– Так, друзья мои, давайте-ка переместимся чуть в сторону, а то здесь люди ездят, мало ли, пострадать могут невинные. Да, ваша милость? Уж будь добр, отгони на обочину свою роскошную повозку и спокойно иди за нами. Только без глупостей, пули у нас заговоренные, щиты твои враз прошибут.
Я пожал плечами, под дулами ружей переставил пепелац на обочину, даже чуть в кусты заехал, чтобы тот особо не отсвечивал. Мила порывалась что-то сказать, но я ей сделал знак, мол, не надо. И не оборачиваясь пошел в показанном Инваром направлении. За мной топал Шуш, громко сопя. Ну а за ним все остальные.
Полянка оказалась от дороги в двадцати шагах буквально, от проезжей части ее скрывали густые заросли орешника, вымахавшего метра на четыре в высоту. Утоптанная площадка со следами костра, метров в тридцать диаметром, была практически пуста, только на бревне сидел еще один мой знакомый.
– Да кто тут у нас, – вот в ком актер пропадает. Провинциальный. – Боярин Марк Львович Травин, из рода князей Фоминских, владетель домов и земель. Прошу, прошу к нашему шалашу, не побрезгуйте. Простите, что руки не подаю, ем.
Рокша Пырьев издевательски отсалютовал мне обглоданной куриной ножкой. И моим сопровождающим тоже – Шуш и Мила шли под прицелом ружей.
– Еще раз спрашиваю, – отчеканила Белосельская. – Мой брат знает, что вы тут творите?
– Заткнись. Твой брат продался княжьим людям, наплевал на наше воинское братство, – Инвар неожиданно обернулся, с размаха зарядил Миле в ухо.
Ту просто снесло. Шуш дернулся ей на помощь, но двое бросились на него, начали выкручивать руки. Пырьев махнул рукой, ноги парня подкосились, он рухнул на колени и упал ничком на землю.
Мила, упав, не растерялась, перекатилась по земле, привстала, вытянула руки и выстрелила. Светящиеся на дневном свету спицы веером вылетели из наручных метателей, раздались вопли.
Двое незнакомых бойцов, которые на Шуша напали, катались по траве, пытаясь вытащить из тела стрелы, один лежал неподвижно, спица торчала у него из правого глаза. Гиря отделался царапиной, спрятался за дерево и целился в меня, Веся шлепнулся на землю, перевернулся на живот и взял на мушку Милу.
А вот Инвар стоял спокойно. Возле него валялось полтора десятка стрелок, а новые – просто отскакивали от невидимого доспеха. Мила расстреляла обе обоймы и теперь сидела на траве, мрачно глядя на разбойников.
– Я же говорил, слабак, – Пырьев поднялся с бревна. – Колдунишка. А еще в родичи набивается, шваль всякая, голь перекатная. Давай, Инвар, кончай его, нечего возиться. Да и щит держать затратно.
– Погоди, – Инвар пошевелил ногой стрелки, подошел к Миле, злобно глядящей на него с земли. – Ну что, дорогая, выбирай, он или я. Мы ведь можем быть счастливы вдвоем, ничего, что я простой парень, я знаю нужных людей, с ними и денег можно заработать, и деревеньку какую прикупить. Нам ведь хорошо вместе было, правда? Подадимся в пограничные земли, а там любой, у кого голова на плечах и верные люди за спиной, могут быть хоть баронами. Хочешь стать баронессой?
– Да пошел ты, – и Мила рассказала Инвару, куда тому нужно идти. Тот во время этой тирады довольно улыбался.
– Ну что же, лапушка моя, ты сделала выбор. Сначала мы твоего полюбовничка порешим, а потом с тобой вон ребята развлекутся. И Рокша Мелентьевич, вот с него и начнешь, чтобы чести его боярской урону не было.
– И смотри, чтобы сделала все как надо, – Рокша не торопясь подходил ко мне, держа щит. Такой мне не пробить. А на ладони его уже искрился оранжевый шар. – Инвар, держи эту сучку, с нее станется какую глупость выкинуть, а вы, ребята, подходите к колдуну, его защиту пробивать и щиты держать мне тяжело, а вот мечами вы его порубите. Не сразу, но пробьете. Да, и потом этих, которых наняли, надо будет оттащить подальше, зверье покормим. Измененные – они человечинку любят.
– Слушай, Пырьев, ты чего, – попытался усовестить я Рокшу. – Мы же пили с тобой вместе, ты меня домой приглашал, говорил, мол, родичи мы кровные. И денег у меня больше, чем у Инвара. Хочешь тысячу дам? Или две? Золотом – мне для родственников ничего не жалко.