то взял? Непростая она, чувствую, и мне вред нанести может.
Я с сомнением поглядел на кота. Тот, за исключением ворона, вроде вред мог нанести только себе своим обжорством. Так Всеславу и сказал.
– Ну и ладно. Солнце встает, время мое подошло. Не забудь, Рада через год чтобы сюда явилась.
– Обязательно передам, – пообещал я, и мужик растаял в воздухе. Будто и не было.
А ворон, выбравшись из кошачьего плена, замахал крыльями, взлетел, уселся ко мне на плечо как ни в чем не бывало, словно это не он меня хотел зрения лишить. Ох, что с птицы взять, мозг размером с грецкий орех, прощу.
Глава 17
Тому, что я вернулся живой и здоровый, искренне обрадовался только Шуш. Родственничек Фоминский кисло поздравил меня с удачно проведенной ночью, отсутствие на пальцах заблаговременно спрятанного перстня заметил, но вопросы задавать не стал, видимо, у него самого все прошло не слишком хорошо. Предупредил, что к князю пойдем вместе, когда мои права на наследство объявят, а это только в среду, потому как в понедельник будут славить богиню весны, Лелю, с крашеными яйцами, гуляниями и мордобитием, а во вторник – опять же праздник, в честь Ярилы. Вроде как продолжение банкета с доеданием салатов и допитием остатков. Причем на сам банкет меня никто не приглашал, видимо, решили, что у себя приняли, к великому князю сводили, и хватит, достаточно деревенщину в свет навыводили. Ну а я и не набивался, с такими родственниками лучше исключительно по электронной почте общаться. А раз нет ее тут, то и общение на этом закончено.
Однако в среду Фоминские обязательно рассчитывали меня видеть в княжеском дворце. На что я резонно заметил, что дворец этот – не проходной двор, у него хозяин есть, если пригласит – приду. Ратька скривился еще сильнее, но гарантировал, что приглашение будет, он, мол, лично в понедельник на попойке Смоленскому напомнит. Ну а что там, основное условие я выполнил – признание предков получил. Как оно было получено и как все прошло, не их собачье дело, выжил, значит, происхождение подтверждено.
А мне до среды надо было уйму дел переделать, большую часть я отложил, а вдруг на поляне этой не выгорело бы, а вот теперь самое время было заняться.
Первым делом я посетил брата Милослава Драгошича, Кирилла Феофилатовича, служилого дворянина князей Вяземских. Похожий на славгородского родственника как две капли воды, местный оценщик благоприятного впечатления не произвел. В разговоре юлил постоянно, напирал на то, что дом только с виду такой приличный, а на самом деле – старье старьем, в общем, сделал все, чтобы я пожелал этот дом выкупить. Или чтобы я подумал, что он хочет, чтобы я дом выкупил, и сделал наоборот. Психология – дело тонкое и, как утверждал Фрейд, основанное исключительно на сексе. А поскольку сексуального в служилом дворянине не было ничего, то и заморачиваться я с этими намеками не стал. Предупредил только, что в среду в наследство вступать буду. Кирилл заверил, что все уже знает, и всегда готов в этом мне способствовать за малую цену.
В понедельник посыльный от князя принес приказ прибыть для признания наследства. Это только князей удельных, наверное, приглашают, а мне вот велели. Так что съездил, купил себе еще один комплект парадной одежды, темно-синий, да еще по кое-каким делам заехал. Смоленск – город большой, пока во все торговые точки зайдешь, глядь, и день прошел. В одной лавке присмотрел украшение с сапфирами, как раз под цвет глаз Милы, и, не обращая внимания на стенания Шуша, оплакивающего последние деньги, купил. Всего две сотни золотых, нам, боярам, дешевле нельзя подарки дарить, неприлично. Вот только самой Милы не было, как приехали в город, пропала и больше не появлялась, а я ведь почти привык к ней.
Так что остались мы снова вчетвером – Шуш в полуподвале и мы втроем на третьем этаже, я, кот и ворон. Ни в какую улетать не хотел, уж я и окно открытым оставлял, и намекал, что на соседней крыше симпатичная по птичьим меркам ворона одна тоскует, но нет, сидел пернатый гад на подоконнике и мрачно смотрел на мир своими янтарными глазами. Нас с котом подчеркнуто игнорировал. Из номера если и вылетал, то только в мое отсутствие, метка на это существо не ставилась никак. Зато в среду, стоило мне собраться в княжеский замок, уселся на плечо, стек серебряным ручейком на камзол и отпечатался там. Это у плебса голуби пометом гадят, а боярские птицы – исключительно драгметаллами.
В замке царила суета. Слуги выносили из дома приемов мусор, ковры и запоздалых гостей. Но князь на то и повелитель своей земли, что у него этой земли навалом, строения на каждый случай предусмотрены. Процесс вступления в наследство требовал помпезности и церемоний, под это дело был отведен отдельный павильон строгих сельских форм, с башенкой, высокими, метров пятнадцать, сводами, витражными окнами, длинными лавками, стоящими перед сценой, балконами, балюстрадами и отличной акустикой. Ни дать, ни взять методистский собор. Не хватало только певчих на возвышении, поющих госпел, и негра-священника. В купленном путеводителе я вычитал, что в этом здании давал представления придворный княжеский театр. Не знаю, что они обычно тут разыгрывали, но сегодня, думалось мне, то еще представление будет.
Приглашенные на представление уже сидели по лавкам, человек тридцать, среди них я увидел и Фоминского, и его родственницу, дочку Всеслава. Ратибор одобрительно кивнул, заметив силуэт ворона на моем плече, но тут птица, как жидкий терминатор, снова собралась в живого ворона и, клёкнув, взвилась в воздух, уселась на балке под потолком. Свободу почуяла, не надо было кота в гостинице оставлять, в его присутствии ворон замирал и старался лишний раз не шевелиться. Среди гостей спектакля я увидел Кирилла Драгошича и его брата славгородского, Милослава, издали с ними раскланялся. Возле Драгошичей сидел крупный, центнера в полтора, мужчина с толстым носом и глазами навыкате. По тому, как братья угодливо ему улыбались, было видно, кто из них – главный.
Бодрый после вчерашней попойки князь влетел в распахнутые слугами двери минут через десять, оглядел присутствующих, по-свойски помахал рукой и залез на сцену, где уже поставили кафедру. Его сопровождающие, знакомый мне Жижемский и молодая женщина, рыжая и довольно привлекательная, заняли места на первом ряду. Я уселся на последнем.
– Ну что же, – начал князь, – как я вижу, все вы выглядите хорошо, особенно княжич Вяземский.
Толстяк с базедовой болезнью недовольно что-то пропыхтел.
Великий князь ему улыбнулся персонально и задвинул речь о традициях, важности семейно-родового уклада и заветах первого Рюрика. Те, кто познатнее, внимательно слушали, видимо, в общую нить вплетались нужные им намеки, гости попроще – откровенно скучали. Минут через пятнадцать, когда знать начала понимающе переглядываться, а один из их числа злобно сморщился, докладчик решил закруглиться.
– А теперь перейдем к тому, для чего я вас тут собрал, – прервал он перешептывания. – Своим повелением признаю Марка Львовича Травина наследником семьи Травиных и ее последнего представителя, колдуна второго круга, прекрасного человека и моего друга Сергея. Мы думали, что он так и сгинул, не оставив потомства, но нет, чудом ребенок Сергея и его жены, Ляны из князей Мезецких, остался жив. И сегодня мы принимаем в наш дружный семейный круг его потомка. Решение это, – князь строго оглядел присутствующих, – одобрено предками, так что не нам с этим спорить.
И посмотрел почему-то на Фоминского. Тот кивнул. Еще бы, выложил за это триста пятьдесят тысяч золотом, хрен бы он без дозволения князя всю эту аферу провернул. Весь этот банкет, по сведениям моего тайного информатора, был оплачен еще в прошлом году, так что мое присутствие тут было чисто номинальным. Думаю, не получись у меня что на поляне, или не появись я вообще в этом мире, нашли бы другого наследника. Так что дом – это подачка, по сути. Бонус мне за то, что систему послушался, сам выбирать реальность не стал.
Я на всякий случай встал, поклонился в пояс князю великому, потом не так старательно – удельным князькам, ну и остальным перепало, вперемешку же все сидели.
– Наследный договор между Фоминскими и Травиными подписан, – продолжал князь, – и я, со своей стороны, его утверждаю. Да, Горислав Модестович, твои претензии на Травино отклонены.
Пучеглазый встал, грязно выругался и сел. И этому заплатили, по закону-то обязательно кто-то против должен сказать, иначе потом могут споры возникнуть.
– Не имущество – главное, а честь, – строго сказал князь. – Поделили все по справедливости, а кто против, уже высказался. Дальше приглашенный оценщик из Северского княжества проведет торги, чтобы никто из присутствующих не усомнился – передаваемое Марку Травину наследство оценено по правде. Объявляю волю свою – семь тысяч золотом за Травинское подворье. А кто захочет больше дать, начнем с двадцати. И от доли своей отказываюсь.
Во как, ну прям как Драгошич и сказал, если никто не захочет выкупить домик-развалюшку, семь тысяч от князя я все равно получу. Два процента от фоминских денег. Или сколько кто-то заплатить захочет. Двадцать за такой дом – цена высоковатая, даже если бы он в отличном состоянии был, я приценивался. На самом краю серебряного пояса такие и по десять продаются.
Милослав Драгошич на сцену выходить не стал, скромно встал в уголке, впрочем, его всем было отлично слышно. Сначала он коротко перечислил, какой отличный домик достанется покупателю, упомянул и про соседние участки, которые можно было всего за тысячу золотых каждый выкупить. А потом позвонил в колокольчик и объявил первую цену – двадцать тысяч гривен. Ну или восемьдесят кило золота.
Торги по голландской системе оживления не вызвали. После каждого снижения цены Драгошич находил все новые и новые аргументы для покупки, но нет – гости занимались чем угодно, только не покупкой моего наследства. И только когда цена снизилась до двенадцати тысяч, начались переглядывания.