– С чего они вообще так подумали? – недовольно спросил я.
– Потому что кругом одни чокнутые, Гарри, причем по большей части чокнутые на всю голову. Сам это поймешь, когда станешь постарше.
– Я уже это понял, – сказал я, и она рассмеялась так, как будто мы были друзьями.
Я отправился разбираться с двумя этими чокнутыми дамочками из Греции или откуда-то вроде того, усадил их и наполнил им бокалы.
– Сегодня вы не работать, мы работать, – повторил я несколько раз, пока не решил, что они все поняли.
Джордж нашел где-то атлас и попросил Магду и Элени показать нам, где именно на Кипре они живут. Судя по всему, их еще никто об этом не спрашивал, поэтому они пришли в бурный восторг. Вегетарианцев среди присутствующих не оказалось, и Барбара, похоже, расстроилась, поскольку думала, что половина гостей не ест мясо, но я предложил накладывать каждому с обоих блюд, тогда еды хватит всем, и ей решение очень понравилось.
– Ты настоящее сокровище, – сказала она. – Как случилось, что твоя мама не смогла тебя оставить у себя на выходные? Я очень рада, что все так повернулось, но мне просто любопытно.
– Она поехала в место, которое называется Россмор, где Кент задаст ей очень важный вопрос, – объяснил я. – Не знаю, что там за вопрос такой, но его, видимо, нужно задавать рядом с лесом и у реки.
Барбара понимающе кивнула.
– Наверное, он спросит, не хочет ли она выйти за него замуж, – предположила она. – Подобные вопросы у реки и задают.
– Мне такая мысль уже приходила, но, если это и есть тот самый вопрос, почему он не мог задать его дома на кухне? – поинтересовался я, начиная подозревать, что Барбара была совершенно права: с каждой минутой чокнутых вокруг только прибавлялось.
– Гарри, не окажешь мне еще одну любезность: передай, пожалуйста, Ларри, что мистер Блэк, я имею в виду твоего папу, не узнает эти стулья, даже если те сами к нему подойдут и представятся. Пусть прекращает суету.
– Взрослых без толку просить не суетиться, – поделился я. – Я уже давно пытаюсь уговорить папу не суетиться, а он все не перестает, повторяет, что с моей стороны даже заикаться о таком – нахальство.
– Ладно, ты пока режь петрушку и посыпай ею эти блюда, а я пойду всех рассаживать, заодно и с Ларри поболтаю.
На кухню зашли Уэс с Джорджем.
– Они там все чокнутые, – возмутился Уэс.
– Так и должно быть. Барбара в курсе. Сама мне об этом рассказала. Хватит таскать петрушку, – ответил я.
– Может, тут все из дурдома? – задумался Джордж.
– А мы тогда что здесь делаем и твой папа тоже? – не унимался Уэс.
На этот вопрос ответа ни у кого не нашлось.
Пирог с курицей действительно удался на славу, все его хвалили и говорили, что соус вышел пальчики оближешь, а Барбара отвечала, что там нечего делать. Я-то знал, что весь секрет в консервированном грибном супе, полбутылке вина и замороженном тесте, потому что помогал ей завязывать мешки с мусором. Но ничего не сказал. Папа обошел стол, подливая всем вина, и спросил, не будут ли дамы возражать, если они с Ларри снимут пиджаки. Ларри перестал суетиться и начал проявлять интерес к одной из дам-киприоток. Тетя Дороти изрядно расслабилась и говорила всем, что нет ничего лучше старых песен. Когда мы убирали со стола десертные тарелки, Джордж, который всегда умел подобрать правильные слова, сказал Барбаре, что все прошло просто прекрасно и что ей есть чем гордиться.
Джордж вспоминал, как она схватила его за грудки и у него мелькнула жуткая и постыдная мысль, что она его поцелует, поэтому он выкрикнул, что ее клумбы в отвратительном состоянии и что за несколько лишних евро мы с радостью их прополем. Тогда она его отпустила, и мы ударили по рукам.
Уэс сказал, что все эти люди, включая Барбару, точно из какого-то специализированного учреждения и что мой папа большой молодчина, раз согласился целый день за ними присматривать. Вот только я, видя, как папа сидит за столом в одной рубашке с короткими рукавами, распевая «Mad Dogs and Englishmen Go Out in The Midday Sun»[11], отчего-то засомневался в том, что все дело в любви к ближним.
Потом чокнутые дамочки танцевали греческие танцы, тетя Дороти пела старые песни (ее подружки подхватывали припевы), а мы всей компанией вскапывали клумбы, орудуя садовыми лопатками и тяпками, которыми нас снабдила Барбара. Как вспомню, аж жуть берет, если честно.
Но мы в тот день вволю поели, допили остатки белого вина в бокалах после того, как все перешли на красное, и неплохо подзаработали. Папа нисколечко не суетился, а эта женщина, которую, по-видимому, звали Бар, а не Барбара, оказалась очень милой. Конечно, когда все засобирались уходить, она уже была пьяненькой, но все равно очень славной. Знаете, я видел, как она держала папу за руку, когда он пел очередную песню – «Bye, Bye, Miss American Pie»[12], – а все дружно подхватывали припевы.
Я заметил Уэсу, что мама в такое никогда не поверит.
– Да не до этого ей будет, – отозвался Уэс.
Мне это показалось странным, потому что ее всегда интересовало все, что папа, или «мерзавец Алан», как она его называла, делал или говорил.
– Не сейчас, когда ей задали тот важный вопрос, – объяснил Джордж.
Я отчего-то пришел в отличное настроение. Может, дело было в том, что мы допили все остатки белого вина. Или в том, что мы отмыли до скрипа всю посуду и убрались на кухне, да еще и клумбы привели в порядок. Но кажется, ребята все это время не ошибались, считая Бар папиной чикой.
И я не имел ничего против.
Глава 7Последнее слово
Часть перваяДоктор Дермот
Думаю, не ошибусь, если скажу, что в здешних краях знаю каждого. Всем, кто моложе тридцати пяти, я в свое время помог появиться на свет, а тех, кто постарше, наверняка лечил: прослушивал им грудную клетку и просил покашлять, давал лекарства от кори и свинки, зашивал разорванные уши, вынимал стекло из изрезанных коленок.
Дун – крохотное местечко в двадцати милях от Россмора, вытянувшееся вдоль узкой ухабистой дороги, но у нас нет особой нужды ездить в большой город. Все, что нужно, здесь и так есть – в нашем маленьком тихом городке, где мне доподлинно известна история каждого, будь то мужчина, женщина или ребенок.
Я закрывал глаза их матерям и отцам, бабушкам и дедушкам, я приносил им хорошие вести и дурные вести, я подыскивал нужные слова тогда, когда другие их не находили. Господи, да эти люди мне по гроб жизни обязаны! Вот почему я чувствовал себя настолько преданным и разочарованным, когда они всем скопом переметнулись к этому новому зеленому докторишке.
Доктору фу-ты ну-ты Джимми Уайту.
Молокососу, который с первой нашей встречи стал звать меня Дермотом. Местные обращаются ко мне «доктор Дермот», но нет, для доктора Джимми Уайта это слишком. И всем-то он хочет понравиться, всех умаслить – носится по округе с озабоченным видом. Ну и конечно же, выезжает к пациентам в любое время дня и ночи и, разумеется, имеет мобильный телефон, так что вы всегда можете его найти. К обследованиям подходит обстоятельно, посылает людей через полстраны на УЗИ и на рентген, заставляет сдавать анализ крови по каждому поводу. Народ у нас простой, верит в это все как в волшебство.
Даже больница в Россморе не соответствует высоким стандартам доктора Джимми Уайта. Куда там! Он направляет своих пациентов к специалистам аж в клиники Дублина. А мог бы положиться на многолетний опыт и знания того, кто изучил этих людей и их семьи вдоль и поперек.
Кого-то вроде меня.
Впрочем, я не подавал вида, что расстроен или озабочен. Даже близко. Не позволил себе ни одного дурного слова в адрес доктора Джимми Уайта. В высшей степени способный молодой человек, говорил я, все у него по правилам, перепроверяет себя по справочникам; понятное дело, когда станет постарше и поднаберется опыта, ему это уже будет не нужно, но, безусловно, дотошный, если есть сомнения, всегда все уточняет.
Люди думали, что Джимми Уайт мне нравится, что я им даже восхищаюсь, а я тем временем ухитрился посеять в их умах зерна сомнений: а почему, собственно, он постоянно заглядывает в книжки, назначает дополнительные консультации у сторонних специалистов, отправляет больных сдавать кровь и делать УЗИ?
А тут у нас как раз объявился один чересчур говорливый американец по имени Честер Ковач. Остановился он в гостинице, так что деньжата у него, похоже, водились. В наших краях когда-то жил его дед по фамилии О’Нил, сейчас такого уже никто и не вспомнит. Да здесь каждый второй – О’Нил. Так вот я Честеру уже несколько раз повторил, что молодой доктор ремеслу хоть вроде бы и выучился, да только смотреть, как из-за его ошибок страдают больные из местного прихода, уже никаких сил нет. Честер возразил: наверняка у Уайта соответствующее медицинское образование, на что я сказал, так-то оно так, но вот только одно дело образование, а другое – опыт. Честер закивал. Похоже, заглотил наживку.
Потом он сообщил мне, что собирается приобрести в Дуне землю под строительство. От меня ему требовался совет относительно того, какие услуги необходимы в таком маленьком городке, как наш. В чем у нас нужда, чего не хватает… Видели бы вы его озабоченную физиономию! Даже тошно стало. Нашел где слюни развозить. Я изобразил восторженный интерес, как полагается жителю глубинки в подобной ситуации. Наплел американцу что-то про муниципальное и доступное жилье. Знаете, таким, как он, только дай поныть по поводу былых времен, мол, если бы его бедный дедушка мог обзавестись здесь собственным домом, ему бы не пришлось никуда эмигрировать.
Я согласно кивал, отпивая по глотку из кружки. А сам думал: если бы его дед в свое время не оторвал от стула задницу и не отправился бы туда, где мог заработать себе на жизнь, не сидеть бы сейчас Честеру в модном костюме и туфлях ручной работы. Но лучше держать эти мысли при себе. Пусть живет своими фантазиями. Ах да, он собирается построить административное здание и какой-то центр. И это, чтобы вы понимали, здесь, в Дуне! «Потрясающе!» – приговаривал я и снова переводил тему на доктора Уайта и пробелы в его образовании.