о то, что я все хранил в голове. Как «Отче наш» помнил, кто из детей переболел свинкой, а кто корью. И мне были не нужны ни компьютеры, ни бумажные копии.
В разговорах с вернувшимися я вел себя крайне великодушно. На моем лице не отражалось ни намека на обиду, ни тени укора. Все с таким облегчением поняли, что я приму их обратно, что хотели публично заклеймить доктора Уайта. Но я и тут проявил благородство. Сказал, что не хочу слышать ни одного дурного слова про мальчика. Я называл его мальчиком и снисходительно улыбался в его адрес, говорил, что он еще очень молод и потому должен где-то ошибаться. Мое великодушие всех восхищало.
Перед отъездом из города он зашел ко мне. Я имею в виду доктора Уайта. Дань вежливости, пояснил он. Хотел сообщить, что переезжает. Я уже знал об этом, но сделал вид, что удивлен. Пожелал ему успехов и сказал, что мне жаль терять коллегу.
– Подыщете себе что-нибудь более подходящее, – успокоил я.
– Совершенно в этом уверен, – ответил он.
– Вы не лишены обходительности, а это самое главное, – любезно прибавил я.
– Уж не самое главное точно, Дермот, – возразил он.
Меня его фамильярность, как всегда, покоробила, но не думаю, что он это заметил. Я предложил ему выпить, но он отказался.
– Это лишь передышка, Дермот, как ни крути. Примете от меня кое-какой совет на прощание?
Я решил подыграть ему и сказал, что приму. В конце концов, я выжил его из города. Мог позволить себе такую любезность.
– Когда в город приедет следующий молодой человек, отнеситесь к нему как к напарнику, продайте этот дом, арендуйте кабинет у Честера в клинике, начните работать на полставке, женитесь на Ханне Харти и живите с ней в ее большом доме. Лучше так, чем разбираться с иском о врачебной ошибке или с одним из старых друзей, решивших, что вы проявили халатность.
Потом этот наглый щенок встал и вышел, не оглядываясь.
Я немного подумал о том, что он сказал. Ничего стоящего внимания в его словах не было. Совсем ничего. И что это за клиника Честера, о которой он там лепетал? Честер организует что-то вроде медицинского центра, нелепое заведение с дорогостоящей аппаратурой, где люди будут попусту тратить время и деньги. Там планируются даже кабинеты ароматерапии и подобной эзотерической чепухи. И надо же ему было выбрать столь неудачный момент! Ведь скоро как раз появится новая дорога, по которой больных начнут возить отсюда прямо в Россмор. Проект обречен на провал еще до запуска. Мне не о чем беспокоиться.
Народ у нас к мечтаниям не склонен и ни за что не купится на весь этот бред, устроенный в память о Дэнни О’Ниле, неудачнике, о котором все уже и думать забыли. Но что кристально ясно и гораздо более существенно, так это то, что мое имя явно связывают с глупышкой Ханной Харти. Такое надо пресекать на корню. Она должна завтра как-то мудрено приготовить для меня лосося в тесте. Позвоню-ка ей прямо сейчас и скажу, что занят.
Все идет как нельзя лучше. Лишние сложности ни к чему.
Часть втораяПлан Честера
Я всегда обещал своему дедушке-ирландцу Дэнни О’Нилу, что съезжу в Ирландию, но при его жизни это сделать не удалось. Он любил рассказывать мне о своем доме в Дуне, местечке в нескольких милях от Россмора. И об огромном Боярышниковом лесе, и о святом источнике в нем, у которого происходили чудеса. Но по тем или иным причинам мне так и не удалось съездить в Ирландию, пока он был жив. Приходилось думать о другом: например, как выучиться и заработать на жизнь.
Отец же мой, Марк Ковач, был поляком и работал плотником, однако из-за туберкулеза имел слабое здоровье, и мне, как старшему, приходилось содержать семью. Я неоднократно говорил матери, что жизнь была бы чуточку легче, не реши они с отцом завести девятерых детей. Но она только смеялась и спрашивала, кого именно я бы отправил обратно? Мы много трудились, хорошо учились и начинали работать, едва рост позволял расставлять товары на полках в супермаркете или собирать картон и складывать его в аккуратные стопки.
Мне повезло: я познакомился с одним парнем из банка и получил деньги на открытие собственной фирмы по оказанию услуг строительного подряда – я смог обеспечить работой всех братьев и сестер, а имя отца вынести в название компании. Он так радовался, когда видел на грузовичках надпись «Марк Ковач и семья, строительные подряды».
Мне не нужно было давать компании собственное имя, я и так знал, что она моя, а вот имя отца в названии придавало ей больше солидности. Вызывало доверие, намекало на долгую историю.
Все отцовские родственники уехали из польской деревеньки, которой больше не существовало, а вот дедушка со стороны матери по-прежнему твердил об этом чудесном местечке в Ирландии. Так что, когда мне исполнилось пятьдесят, я решил побаловать себя трехмесячным отпуском.
Я так и не женился. Времени не нашлось. Наверное, в этом слышится некоторое отчаяние, но я никогда в таком ключе не мыслил. Был слишком занят налаживанием своего дела, а теперь, когда компания встала на ноги, понял, что уже поздно. Все мои братья и сестры обзавелись собственными семьями, где родились дети, так что при желании окунуться в семейную жизнь было легче легкого.
И тут врач диагностировал у меня гипертонию и порекомендовал не перетруждаться. Когда умер дедушка, у него на похоронах звучала ирландская музыка, а разговоры крутились вокруг Россмора, леса и прочего, вот я и подумал об этой стране, решил, что подошло время поехать в Ирландию и отдохнуть там от дел фирмы.
Но поскольку сидеть сложа руки я не привык, то собрался заодно изучить возможности отдать дань памяти дедушке О’Нилу, напомнить его землякам о том, что жизнь деда и решение переехать в Америку принесли свои плоды.
Все вокруг согласились, что это замечательная идея, и заверили, что в фирме «Марк Ковач и семья, строительные подряды» справятся и без меня.
– Может, найдешь там хорошую ирландскую девушку, – размечталась мама.
Я подумал, что если на меня кто-то и клюнет, то девушка эта будет далеко не первой молодости, но ничего не сказал. С годами я привык больше улыбаться и соглашаться, нежели оставлять за собой последнее слово. На самом деле последнее слово не так уж и важно.
И вот я приехал сюда, на родину своего дедушки Дэнни О’Нила. Прекрасное место для отдыха. К сожалению, никто в Дуне дедушку не помнил.
Люди только знали, где стояли вытянувшиеся в ряд домики, в одном из которых он жил, но, когда они стали разваливаться, их снесли. Вдобавок все это давняя история, да и фамилия О’Нил в Ирландии встречается на каждом шагу.
Я решил, что память о моем дедушке не умрет. Я приложу к этому все силы. Воздвигну ему памятник, но не напоказ, а такой, чтобы его землякам была ощутимая польза. Я порасспрашивал местных. Соображения оказались многочисленными и самыми разнообразными. Людям хотелось маленький театр. Художественную галерею. Уютный парк, где могли бы играть дети и отдыхать по вечерам старики. Зал при церкви. Музей. Каждый, кого я спрашивал, предлагал что-то свое.
Одна старушка посоветовала мне помолиться у источника в лесу, что под Россмором, – тогда станет ясно как божий день, что следует построить. Я и поехал. Припарковал машину у опушки и углубился в лес. Там мне повстречался большой дружелюбный пес, который решил меня сопровождать. Похоже, он хорошо знал дорогу к источнику, потому что у каждого маленького деревянного столбика безошибочно поворачивал в нужном направлении. Когда я вошел в темный сырой грот, он тактично сел ждать поодаль.
Источник оказался местом совершенно необыкновенным – другого слова не подберешь. Мне была знакома религиозная сторона жизни – все-таки я сын родителей-католиков, ирландки и поляка, как тут остаться в неведении? – но ничего похожего я никогда еще не видел.
Люди писали воззвания на стенах грота, оставляли крохотные детские ботиночки и носочки с записками, молящими об избавлении от ревматической лихорадки, или розарий с просьбой о выздоровлении любимой мамочки.
Было в этом что-то абсурдное и одновременно трогательное. Эдакое собрание робких надежд в тесном закутке. Я не ощущал здесь ни благости, ни святости, и статуя не осенила меня своей мудростью. Вместо этого я чувствовал беспокойство и желание поскорее убраться оттуда. Когда я вышел, увидел уже знакомого пса, помесь овчарки и, возможно, колли. Он ждал меня так, будто я был его давно потерянным другом. Я почесал собаку за ухом и в глубокой задумчивости пошел через лес обратно.
И тут в голову пришла мысль.
Я построю медицинский центр, чтобы здешним жителям не приходилось стоять на коленях в этом промозглом месте, моля святую, умершую две тысячи лет назад, об исцелении близких. Наверное, подумал я, так источник и действует: решение приходит только после его посещения.
Пес трусил рядом с довольным видом.
Теперь он точно не собирался со мной расставаться.
Я отвел его в ближайший полицейский участок. Его внимательно осмотрели. Он был в неважном состоянии и без ошейника. Пса бросили в лесу намеренно.
Новость меня потрясла.
Как можно было так поступить с этим милым добрым псом?
– Не хотите оставить его у себя? – предложил молодой полицейский.
– Ладно, пойдем, – сказал я псу, и он охотно заскочил в машину.
Я дал ему кличку Злотый – в честь старой польской валюты. Он откликнулся с такой готовностью, словно его всегда так звали.
Вернувшись в Дун, я твердо решил, что буду организовывать медицинский центр. Тем, кто нуждался в специальном лечении, УЗИ или рентгеновском анализе, приходилось ездить по ухабистой дороге в Россмор. Да, я слышал, что здесь планируют построить объездную. Но об этом можно еще десятки лет промечтать. Впрочем, в Россморе тоже не было всей необходимой для пациентов аппаратуры. Иногда больным приходилось ездить даже в Дублин, что пагубно сказывалось на их и так скверном самочувствии.
Разве не здорово иметь доступ ко всем этим возможностям около дома?