Да, ты, наверное, захочешь узнать, почему я до сих пор его не нашла. Все очень просто. Искала не там. Смотрела в сторону издательств, рекламных и информационных агентств и тому подобного. Просчиталась. Может, мне подошел бы кто-нибудь из этого города, тогда я бы не чувствовала себя такой одинокой и виноватой за то, что уехала из дома. И смогла бы помогать своему брату Брайану присматривать за мамой. И Китти тоже. Она наверняка приходила сюда и просила тебя вернуть ей моего братца Эдди. Лучше не делай этого, ничего не выйдет.
Не думаю, что внешность и наряды – главное в замужестве, но справедливости ради хочу сказать, что лучше сегодняшнего мне выглядеть не под силу. Я не отличаюсь терпением и довольно порывиста, но думаю, что не впадать в крайности удается. На сегодня все. Сейчас я вознесу тебе молитву, а завтра приду снова. Лучшей речи у меня не получится.
Эдди Флинн вышел из бара гостиницы «Россмор». Наступили тревожные времена. У него наклевывалось выгодное дельце с ребятами, точно знавшими, что к чему. Оно должно было принести деньги, в которых он так отчаянно нуждался. Кто бы знал, как ему сейчас нужны деньги!
Эта девчонка Наоми давно вешала родителям лапшу на уши, насочиняла им, что учится в Дублине и уже на втором курсе. А сейчас наплела, что брак Эдди собираются аннулировать и они поженятся. Разбежалась! Да никогда в жизни! Совсем у девицы мозгов нет.
Было бы во многом легче, останься он с Китти. По крайней мере, по вечерам на столе его всегда ждал бы ужин, а рядом вертелись бы дети, с которыми никогда не скучно. Сейчас отношения с ними стали какими-то неловкими и натужными. Похоже, они видели в нем мерзавца, бросившего их. А еще Китти разрешает их водить в кино в середине недели, а Наоми вечно тащит его куда-то по выходным. И все считают нужным упрекнуть Эдди в том, что он редко навещает мать.
Как же он устал от всего этого. Если он пойдет сейчас домой, его встретит Наоми с фотографиями свадебных платьев и списками гостей. Похоже, разговор с Брайаном ее совершенно не удовлетворил, и теперь она решила, что стоит обратиться напрямую к канонику и тот непременно проявит больше понимания. Да и вообще, разве формально Брайан не его подчиненный?
На другой стороне дороги Эдди увидел Китти. Или это не Китти? Куртка на женщине была определенно ее, а вот прическа совсем иной. И макияж смущал. Все-таки Китти. Но она что-то с собой сделала. Волосы покрасила, что ли?
Как будто десяток лет сбросила.
Он смотрел, как она оживленно беседует с бедняжкой Лилли Райан, у которой много лет назад украли ребенка, из-за чего муж ожесточился. Китти пошла дальше по улице, и Эдди проводил ее взглядом. Он отказывался до конца признаться в этом даже себе, но жизнь была бы куда легче, если бы он сейчас шел ужинать домой к Китти.
Марш протеста против новой дороги проследовал через весь город к Боярышниковому лесу. Одни несли плакаты «Спасите нашу святую», другие – «Нет новой дороге!». Чтобы освещать мероприятие, в город приехали съемочные группы с телевидения и журналисты центральных газет.
Отец Брайан Флинн знал, что ему придется выступить с заявлением. Не мог же он сидеть как пень и молча наблюдать за происходящим. Но сама мысль о том, чтобы появиться на национальном телеканале, была ему ненавистна.
– У меня кошмарная прическа, я похож на ершик для унитаза, – признался он сестре.
– Сходи к мастеру Фабиану, он просто волшебник, – посоветовала Джуди.
– С ума сошла! Да на те деньги, которые он дерет с клиентов, можно целую неделю кормить семью из четырех человек.
– У тебя нет семьи. Ну же, Брайан, сходи за мой счет, – сказала она, и это все решило.
Отец Флинн зашел в салон, чувствуя себя глупее некуда. Он не видел, что с ним делал парень, который звался Фабианом, но с новой стрижкой он выглядел куда приличнее.
Во время своего интервью он сказал, что местные жители почитают источник Святой Анны и что всегда печально видеть, как расстраиваются прихожане, когда задевают их чувства.
Спустя неделю у него снова взяли интервью. Теперь уже во время шествия со свечами в поддержку решения вывезти оживленный транспортный поток из Россмора. На этот раз отец Флинн сказал, что гибель ребенка – настоящая трагедия и что власти должны сделать все от них зависящее, чтобы ни одна юная жизнь не оборвалась больше подобным образом.
– Уверен, любой, кто посмотрит оба этих интервью, решит, что я тот еще клоун, – сказал он Джуди.
– Нет, они решат, что ты человек, оказавшийся между двух огней, – ответила Джуди.
Сестра оказалась гораздо более приятной компанией, чем он с опаской думал раньше. Она призналась, что понимает, насколько безумно это звучит, но ей становится гораздо легче у этого дурацкого старого источника. Еще она перекрасила кухню матери и подарила ей котенка, с которым пожилой женщине стало повеселее, но не настолько, чтобы она вспомнила Джуди.
Каждый вечер брат с сестрой заглядывали в бар гостиницы «Россмор», чтобы пропустить по бокалу. Как-то раз они увидели там Эдди и приглашающе помахали ему рукой. Никто и словом не обмолвился о Наоми, Китти и матери.
Беседа вышла исключительно приятной.
– Мне кажется, мы все здесь серьезно так повзрослели, – заметила позднее Джуди.
– Ах, если бы, если бы, – отозвался отец Флинн.
Он предвидел, что их ждут очень тяжелые времена после объявления результатов голосования совета, а оно должно было состояться со дня на день.
Голоса за и против дороги, голоса из леса только набирали силу – настоящая борьба была еще впереди.
Глава 9Разговор с Мерседес
Часть перваяХелен
Ах, вот и ты, Мерседес. Я тут немного вздремнула. Снилось, что я снова в Россморе и иду по людной центральной улице. Мне это часто снится. Но ты, конечно, не знаешь, где это. А это в Ирландии, по ту сторону моря. От Лондона до Ирландии всего пятьдесят минут лёта. Туда обязательно надо наведаться. Тебе точно понравится, ты верующая, а там все насквозь пропитано католицизмом.
По крайней мере, так было в прошлом.
Ты, Мерседес, мне всегда нравилась гораздо больше дневных сиделок – ты и душевнее, и чай завариваешь. Слушаешь. А они никогда не слушают, только командуют: «приподнимитесь», «просыпайтесь», «вставайте», «веселее». Ты так не разговариваешь.
А еще у тебя приятные прохладные руки, и ты пахнешь лавандой, а не антисептиком. В тебе нет равнодушия.
Ты сказала, что тебя зовут Мерседес и что ты бы хотела выйти замуж за врача. Ты жалеешь, что не можешь посылать матери больше денег. Но у меня ушла не одна неделя, чтобы вытянуть из тебя хотя бы это, Мерседес, потому что ты предпочитаешь говорить обо мне и моем самочувствии.
Мне бы хотелось, чтобы ты обращалась ко мне по имени, а не «мадам». Прошу, не называй меня миссис Харрис. Ты такая приветливая и с таким вниманием относишься к членам моей семьи, когда они меня навещают. К моему высокому статному мужу Джеймсу, элегантной свекрови Наташе и чудесной красавице-дочери Грейс.
Ты задаешь мне о них разные вопросы, и я отвечаю. Мне всегда в удовольствие тебе что-нибудь рассказывать. Ты такая улыбчивая. И не дотошная. Не устраиваешь мне допросы, как полицейские. А вот Дэвид именно полицейского и напоминает. Ты знаешь Дэвида, они с Грейс встречаются. Мне кажется, ты это тоже чувствуешь и стараешься повежливее выпроводить его отсюда. Знаешь, что мне неспокойно в его присутствии.
А вот с тобой я могу говорить часами.
Тебе нравятся рассказы о том вечере двадцать семь лет назад, когда я познакомилась с красавцем Джеймсом Харрисом. Тогда я пошла на вечеринку в платье, которое одолжила у соседки по квартире. Он сказал, что оно прямо в цвет моих глаз и что у меня, судя по всему, отменный художественный вкус. На самом деле у нас было одно-единственное нарядное платье на троих.
Я рассказала тебе об этом всю правду, как и о том, как боялась знакомства с его матерью Наташей. Дом у них был такой большой и солидный, а ее вопросы такие каверзные. Я никогда еще не пробовала устриц – это стало для меня настоящим потрясением. Я о многом рассказала тебе всю правду: о том, с какой добротой ко мне всегда относились в приюте, где я выросла, и как сестры настаивали на том, чтобы приготовить для меня своими руками свадебный торт. Наташа сперва возражала: думала, что ничего достойного не получится, но даже она оказалась приятно удивлена.
Я часто навещала свой приют. Там говорили, что я была единственным ребенком, который не спрашивал про родителей. Все остальные жадно интересовались любыми подробностями, как будто это сподвигло бы матерей вернуться и забрать детей.
Мне же не хотелось ничего знать. Моим домом был приют. Кто-то отказался от меня, от Хелен, и на то, надо полагать, в свое время имелись веские причины. О чем тут еще спрашивать? Что узнавать?
Я не говорила сестрам, что серьезно заболела, Мерседес. Они бы этого не перенесли. Я сказала, что мы с Джеймсом уезжаем за границу и как-нибудь пришлем весточку. Я оставила им кое-что по завещанию и написала письмо, в котором сердечно их за все благодарю. Очень важно благодарить людей за их дела. Действительно важно. В противном случае они могут никогда не узнать, насколько их ценят. Взять, к примеру, тебя. Я часто тебя благодарю, потому что искренне признательна за интерес и внимание, с которыми ты меня слушаешь.
Ты так много работаешь и так экономишь – никто другой не поймет, насколько трудно мне приходилось, пока я училась на курсах секретарей здесь, в Лондоне.
Мои сокурсницы часами сидели за кофе и бродили по магазинам, рассматривая витрины, а я усердно училась и работала.
Я жила в квартире еще с двумя девушками, которые любили готовить и эту любовь привили мне.
По субботам я работала в отделе косметики одного крупного магазина, где, помимо оклада, получала уроки макияжа и бесплатные образцы продукции; по воскресеньям трудилась в садовом центре, где меня многому научили, и я начала составлять букеты и оформлять оконные ящики для окрестных жителей. К тому времени, когда я устроилась на хорошую работу в Сити с до