– Жемчужную?
– Да, так мы с папой всегда и планировали, серебряная свадьба для нас не столь важна. И раз уж меня зовут Перл[25], то настоящее большое торжество должно пройти на жемчужную свадьбу. – Я постаралась, чтобы в голосе звучали благожелательность и радостное предвкушение.
– А это… когда? – спросила дочь.
– На тридцатую годовщину, разумеется, – весело ответила я. – Уже через пять лет, так что вам с Джоном лучше не тянуть с приготовлениями. Устроим праздник всем на зависть.
Ее голос был исполнен благодарности.
– Спасибо, мамуль, – сказала она.
Уже не «мама».
Потом я подумала, куда можно съездить с Бобом, и забронировала нам на выходные гостиницу в Блэкпуле. На сестру Боба цветы, разумеется, произведут неизгладимое впечатление. Я знала, что букет, приобретенный с чувством вины, выйдет увесистым. В конечном счете так будет гораздо лучше, чем упиваться жалостью к себе.
Все-таки не напрасно в школе меня прозвали Умняшкой Перл.
Часть втораяДобряк Джон
На работе у меня есть прозвище – Добряк Джон.
Все началось с того, что я завел одну дурацкую традицию: по пятницам выставлял на свой рабочий стол угощение для всех желающих – каждому предлагался бокал игристого и немного копченого лосося на крекере. Неплохая отправная точка для удачных выходных. Традиция прижилась и среди тех, кому некуда было потом идти, и среди тех, кого ждало продолжение вечера; такое начало выходных получалось куда приятнее безобразной попойки в пабе, чем часто грешили в других офисах. Из расходов – стоимость двух, от силы трех бутылок бюджетной шипучки. Благодаря им, одной упаковке копченого лосося из ближайшего «Маркса и Спенсера», нескольких пачек крекеров и нарезанного лимона я приобрел репутацию настоящего добряка.
У нас в офисе подобралась хорошая команда, хотя само место – не верх мечтаний, большинство из нас думает подыскать себе к тридцати что-то попрестижнее.
Ладно, проехали, это всего лишь работа, да и фирма у нас уважаемая, так что какая, к черту, разница.
Мне все нравится, и я живу в просторной светлой квартире, которую снимаю вместе с двумя коллегами.
Как-то мне на работу позвонила сестра и попросила к телефону Джона. У нее уточнили: «Вам какого Джона, Добряка или другого?» Она ответила, что, наверное, другого, но, к своему удивлению, ошиблась.
– Ты ни разу не добряк, – обвинительным тоном сказала она.
– Согласен, но и не жлоб, – парировал я.
Она признала мою правоту, и мы заговорили о другом.
Думаете, как брат и сестра, мы близки? Не особенно. Конечно, между нами есть связь, которую мы вынесли из непростого детства. Есть много общих воспоминаний. Но жизни у нас сложились совершенно по-разному.
Эми посещала один из тех новомодных колледжей, где готовят секретарей. Женщин там учат не только делопроизводству, но и хорошо одеваться, а также достойно вести себя в обществе. И Эми была примерной ученицей. Она стройная как тростинка и носит в высшей степени элегантные дизайнерские пиджаки по последней моде. Выглядит ухоженно и стильно. У нее только одна слабость – этот Тим.
У Тима есть состоятельная жена, огромный дом и двое детей в жутко дорогой школе. А еще у него есть ответственная должность руководителя собственной компании, поэтому он не собирается рисковать своей прекрасно укомплектованной жизнью и уходить в закат с моей сестрой, несмотря на ее, возможно эффектный, внешний вид и, безусловно, все шансы стать женой, подчеркивающей статус мужа. Но Эми то ли не видит этого, то ли не хочет видеть. А к тому времени, когда она прозреет, будет уже слишком поздно.
Как-то вечером за совместным ужином я попытался это до нее донести, но мои слова упали на каменистую и бесплодную почву. Мне несколько резко указали на то, что это не моего ума дела и не надо соваться туда, где я ровным счетом ничего не смыслю.
Мне также довольно жестко напомнили, что если я посмотрю на себя в зеркало, то увижу, что я последний, кто может рассуждать об истинной любви до гроба. У меня и девушки-то постоянной никогда не было.
В действительности все обстояло несколько иначе, однако меня ее слова задели. Но мы с Эми замяли тему и больше не заговаривали друг с другом о личной жизни.
А потом я познакомился с Линдой. И тогда, разумеется, был готов кричать о своей личной жизни на каждом углу.
Линда, потрясающе привлекательная девушка, перевелась к нам из головного офиса на полгода, но обратно в итоге так и не вернулась. Она хоть и оказалась ирландкой, но по характеру была очень собранной и уверенной в себе – не чета всем этим малахольным ирландским девицам. Бойкая и смышленая, она пользовалась у нас огромным успехом.
И из всех парней, которым она нравилась, а таких у нас в офисе было большинство, Линда выбрала именно меня. Это грело душу.
В одну из пятниц, угостившись крекером с копченым лососем, она прямо спросила, как Добряк Джон собирается провести остаток вечера, и я словно со стороны услышал, как не своим голосом говорю, что Добряк Джон с удовольствием присоединится к любым планам Милашки Линды, и мы пошли в итальянский ресторан. А потом начали встречаться.
Она пригласила меня к себе домой познакомиться с родителями. Ее отец-ирландец был крупной шишкой в банковской сфере, и они жили в большом доме с приусадебным участком, фруктовым садом и лабрадорами.
Родители Линды не расспрашивали о моей семье. В отличие от нее самой.
– Когда я уже познакомлюсь с твоим отцом и матерью? Желательно в этой жизни. Ты вообще собираешься нас друг другу представлять? – не унималась она.
У меня хватило ума не притворяться, что моя семья ровня ее семье, ни к чему хорошему это бы в конечном счете не привело. Так что я честно сказал, что вырос в небольшом типовом доме с крошечным палисадником, а мои родители из рабочего класса. Но заставить себя познакомить ее с отцом и матерью не мог. Пока не мог.
Папина ужасная сестра Дервла наверняка захочет прийти и лично посмотреть на девушку. Мамина двоюродная сестра, от которой всегда столько шума, непременно отыщет повод заглянуть к нам в гости. Они начнут вспоминать Ирландию и выяснять, не приходимся ли мы семье Линды какой-нибудь дальней родней. Это будет невыносимо.
Я стану за них извиняться, а потом корить себя за стыд.
Нет уж, я сделаю все, чтобы не дать им встретиться как можно дольше. Так будет лучше всего.
А вот встреча с моей сестрой Эми – совсем другое дело. Я пригласил Эми в суши-бар, чтобы познакомить ее с Линдой, а она притащила с собой своего кошмарного Тима. Он постоянно приглаживал волосы и повторял, что не может задерживаться. Эми глядела на него глазами преданного спаниеля, а не высококвалифицированного личного помощника, которым, собственно, и являлась.
Когда они ушли, я передернул плечами и извинился за него.
– Не понимаю, как она его терпит.
– А я понимаю, – отозвалась Линда.
Я уставился на нее в недоумении.
– Просто она его любит, – сказала Линда как само собой разумеющееся.
К огромному сожалению, Линда отказывалась ночевать в моей комнате. Девушки в нашей просторной квартире часто оставались на ночь; я был бы горд, если бы соседи увидели, как Линда, в моем халате, пьет на завтрак свежевыжатый сок.
Но нет, она твердо стояла на своем и к себе в квартиру, которую снимала вдвоем еще с одной девушкой, меня тоже не приглашала. Иногда в поездках мы снимали в гостинице один номер на двоих, так что загвоздка была не в сексе. Нет, Линда избегала того, что сама называла «бытовухой».
Говорила, что нужно подождать, пока мы не будем уверены в своих чувствах и намерениях, а потом переехать уже в собственное жилье.
Я-то в себе уверен, настаивал я, но она говорила, что это глупости, прошло слишком мало времени, и кстати, когда она уже познакомится с моими родителями? Я гадал, где родители скорее покажут себя с худшей стороны: у нас дома или в Лондоне? Та еще задачка. В Лондоне хотя бы не нагрянет ужасная тетя Дервла и мы не попадем под прицел пристальных изучающих взглядов доброй половины соседей по улице. Но, с другой стороны, в Лондоне родители будут чувствовать себя не в своей тарелке.
Я все не мог определиться.
Однажды Линда позвонила и сообщила, что во время деловой поездки оказалась всего в пятнадцати милях от моего родного города, поэтому с удовольствием заглянула бы к моим родителям. Я ей соврал: сказал, что они в отъезде. Когда она вернулась, я начал громко сожалеть о том, что они разминулись, но Линда тут же меня оборвала:
– Мы не разминулись, Джон, я с ними все-таки встретилась.
– Но они же были в отъезде, – ахнул я.
– Значит, уже вернулись, – ответила она.
– И?
– И мы пили чай, ели гренки с сыром, я в общих чертах объяснила, что у нас с тобой за работа, потом пришла твоя тетя Дервла и сказала, что, может, мы все еще увидимся поближе к «Серебряной». Что за «Серебряная», Джон? Гостиница, закусочная? Что это?
– Не знаю, все возможно, – пробормотал я.
Линда познакомилась с моими родителями, была у меня дома, встретилась с тетей Дервлой и выдержала это все не моргнув глазом. Наверное, это любовь.
Я попытался поговорить с Эми, но она из-за поездки в Париж с Тимом была вся на нервах и слушала меня вполуха. Я подумал, что, наверное, должен как-нибудь пригласить родителей в Лондон. В конце концов, с Линдой они уже встретились, так что худшее позади. И раз они теперь знакомы, им не будет слишком уж неловко в ее присутствии. Но подходящего случая все не подворачивалось, да и постоянно находились какие-то дела.
Все лето мы работали допоздна, а по выходным катались на серфе. Некоторые из нас собирались осенью понырять с аквалангом. Ладно-ладно, иногда я задумывался о скудности родительских возможностей и богатстве своих, и становилось не по себе. Но, говоря начистоту, такова жизнь. Посмотрите на людей в Африке, у них вообще ничего нет. И это никак не поправить. Так какой смысл постоянно убиваться?