Линда то и дело ездила домой повидаться с семьей, но у нее все обстояло иначе. Да и жили ее родители недалеко. Она часто им звонила, рассказывала о разных пустяках. Я так не делал, потому что Боб и Перл от телефонных звонков впадали в панику. Всегда думали, что услышат дурные вести, переживали и просили поберечь деньги, даже когда я звонил с работы. И я правда собирался купить родителям билет на какое-нибудь шоу, может, на мюзикл – на их вкус – и снять на ночь номер в гостинице. Но, как я уже говорил, случая все не подворачивалось.
А потом как гром среди ясного неба раздался звонок от Эми. Сестра сообщила, что мы должны были устроить какой-то дурацкий праздник в честь серебряной свадьбы родителей. Так вот что тетя Дервла подразумевала, когда сказала Линде, что они увидятся поближе к серебряной. Речь шла совсем не о закусочной, а о двадцать пятой годовщине их свадьбы, чтоб она провалилась.
– Черт! – несколько раз выругался я, и Эми была со мной полностью солидарна.
– Если бы они только сказали, – повторяла она снова и снова. – Но они никогда ничего не говорят и ждут, что мы сами проявим инициативу.
Мне на секунду вспомнились большие поздравительные открытки, которые каждый год приходят из дома, – с вложенными внутрь льняным носовым платком, закладкой или еще какой-нибудь чепухой. Но родители, понятное дело, всегда помнят дни рождения своих детей. Когда у меня появятся дети, когда у нас с Линдой родятся сын и дочь, мы тоже будем помнить их дни рождения. Хотя, должен сказать, Линда и так вечно строчит поздравления на всякие годовщины и дни рождения родственников. Но девушки вообще другие.
Как раз поэтому меня и взяла такая досада на Эми: это она должна была помнить о гребаной серебряной годовщине! Но я сказал, что надо попробовать спасти ситуацию, придумать родителям что-нибудь в Лондоне, устроить ужин с шампанским, заказать лимузин. Выяснилось, что это не вариант. Эми уедет. Они с Тимом собрались на выходные в Париж, и отменить путешествие было просто невозможно. Эми порой ведет себя так эгоистично. И неразумно. Крайне неразумно.
Потом начался еще какой-то психотреп о том, что надо устроить большой праздник на мамину жемчужную свадьбу, поскольку ее зовут Перл, и все такое. Жемчужная свадьба – это, получается, тридцатилетие совместной жизни.
Бог его знает, что с нами тогда станется. Мы с Линдой поженимся – в этом я уверен, а Тим поменяет мою сестру на версию помоложе – в этом я тоже не сомневаюсь.
В итоге я предложил отправить каждому из родителей по букету на адрес ужасной тети Дервлы и сказал, что, может быть, вдвоем в Блэкпуле им понравится даже больше, а на жемчужную свадьбу мы обязательно устроим что-нибудь грандиозное, хотя ни Эми, ни я сам не очень-то в это поверили.
Обо всем случившемся я в тот же вечер рассказал Линде. Она молча выслушала, а потом посмотрела на меня, словно увидела впервые.
Мне этот взгляд очень не понравился. Можно было подумать, у меня на лбу высветилась какая-то надпись.
– Что такое? – спросил я с тревогой.
– Ничего, все в порядке, – откликнулась она. – Продолжай, расскажи еще что-нибудь о родителях.
Тогда я сказал, что моя мать с отцом, что называется, «соль земли», – да она и сама это знает, они уже встречались. Но для счастья им нужно слишком мало. И, придавая чересчур большое значение мелочам, они выглядят жалко. И маме важно не упасть в грязь лицом перед, кто бы мог подумать, своей двоюродной сестрой, кошмарной теткой, у которой ни изящества, ни стиля, ни воспитания. И родители испытывают священный ужас перед тетей Дервлой, старшей сестрой отца, которая обожает командовать и считает, что знает все на свете, хотя всего два раза в жизни выбиралась южнее Уотфорда.
Они совершенно довольны своим маленьким домишком и даже не думают подыскать более достойное жилье. Время идет, люди движутся вперед, а они как будто этого не понимают. Если бы все в мире были такими, как мои родители, мы бы до сих пор жили в пещерах.
Лицо Линды ничего не выражало. Обычно она не сдерживала эмоций, соглашалась или спорила. Но сейчас сидела безучастно. Знаете, как это бывает, когда говоришь, просто чтобы заполнить тишину? Вот и я рассказал о том, что родители считали жареную курицу с картофелем фри настоящим лакомством, а на Рождество развешивали по всему дому гирлянды из цветной бумаги, и мы без конца их задевали.
И поскольку Линда продолжала молчать, я рассказал, как мама брала дополнительные смены, чтобы купить нам новые велосипеды, а ужасная тетя Дервла приходила и угощала нас молоком с печеньем. На моих глазах Линда медленно спустила ноги с дивана и сунула их в туфли, что показалось мне странным, поскольку квартира была в нашем полном распоряжении, а уходить ей время еще не пришло.
А потом она сказала, что ей пора.
– Ты не можешь сейчас уйти! – растерялся я. – А как же цесарка, которую я купил к ужину, с бутылкой очень неплохого кларета?
А Линда ни с того ни с сего спросила, готовил ли я когда-нибудь цесарку для отца с матерью. Я объяснил, что в их кухне невозможно готовить, и потом, они привыкли к такой ужасной пище, что от цесарки получили бы несварение желудка. На ее лице появилось незнакомое выражение, и я глупо спросил:
– Что не так, Линда? В чем дело?
Перед тем как уйти, она с очень грустным видом легко коснулась моей руки:
– А ты, Добряк Джон, и правда не понимаешь?
И ушла.
А я не понимал и до сих пор не понимаю.
В этом, похоже, и кроется самая большая сложность в общении – другого человека никогда не получится понять до конца, как думаете?
Глава 13Походы в паб
Часть перваяПоппи
В моем детстве бабушка жила с нами. Мы ее обожали. С ней было гораздо интереснее, чем с родителями, и она понимала, как устроен мир. У нее скопилась масса увлекательных историй, все-таки она прожила долгую жизнь и многое повидала. Бабушка часто брала меня и Джейн на продолжительные прогулки по Боярышниковому лесу, где всегда находила, чем нас заинтересовать. Например, показывала шалаш на дереве, который много лет назад построили ее братья, или объясняла, как правильно засушить растение между страницами книги, но больше всего нам нравилось слушать об источнике Святой Анны. Бабушка строго запрещала смеяться над теми, кто молится у него, потому что не за горами тот день, когда мы сами отправимся туда просить о заступничестве.
Именно так оно и бывает. По молодости бабушка тоже думала, что все эти люди, которые что-то бормочут и оставляют в гроте мелкие вещицы, не в своем уме, но, как ни странно, с возрастом посещение источника стало действовать на нее умиротворяюще. Она учила нас слушать других. Меня, по крайней мере, точно. Наверное, поэтому я захотела работать с пожилыми.
Дома мое намерение не одобрили.
– Сначала тебе придется пройти какое-то обучение, – сказал папа.
– Старики бывают очень требовательными, – добавила мама.
– Застрянешь в гериатрии, никогда не найдешь парня, – закончила моя старшая сестра Джейн.
Со временем мы с Джейн стали совсем разными. Она умело пользовалась румянами и тенями для век, гладила свои вещи паровым утюгом, тщательно ухаживала за обувью: постоянно набивала ее газетами и натирала кремом. Мы с подружками прозвали ее Модницей Джейн.
Так что хотя все домашние выступили против моей задумки, я оставила это без внимания. Говоря начистоту, им никогда ничего не нравилось. Я отучилась на сиделку прямо здесь, в Россморе, в больнице Святой Анны и попросила определить меня в палаты к пожилым пациентам.
Там я встретила потрясающих людей, от которых получила массу полезных советов на все случаи жизни.
Один старичок сообщил мне все, что знал об акциях и облигациях, другой – об оформлении оконных ящиков; одна пожилая дама, на счету которой имелось семь предложений руки и сердца, рассказала о способах привлечь мужчину, а другая поделилась секретами чистки меди. Таким образом, я уже была крепко подкована в житейских вопросах, когда наткнулась на объявление о вакансии заведующей в учреждение «Папоротник и вереск» в пяти милях от Россмора.
Заведение занимало старое здание, принадлежавшее когда-то одной пожилой паре – премилой, но чудаковатой и помешанной на садоводстве. После смерти владельцев там устроили дом престарелых. Мне было тридцать семь лет – я успела применить все полученные советы на практике. Собрала скромный, но перспективный портфель акций. Очаровала многих мужчин, но замуж, к сожалению, вышла за Оливера – он влюблялся легко и часто, и я бросила его через год супружеской жизни.
Мои медные кастрюли ослепляли драгоценным сиянием. Мне было под силу вырастить в ящике на подоконнике все, что душе угодно, и цветы радовали глаз круглый год. Ничего из перечисленного не входило в перечень обязательных требований к заведующей «Папоротника и вереска», но я к тому же еще была и квалифицированной сиделкой, любящей свое дело, поэтому на собеседовании произвела в высшей степени положительное впечатление и получила работу. К должности заведующей прилагался небольшой домик. Сад вокруг был ужасно запущен, но я собиралась это быстро исправить.
Как только мою кандидатуру утвердили, я отправилась на встречу с персоналом и людьми, для которых «Папоротник и вереск» стал родным домом. У меня сложилось впечатление, что постояльцам все более или менее нравится. Им нравилась и предыдущая заведующая, которая, судя по всему, перешла работать на телевидение.
– Надеюсь, в отличие от нее вы не променяете это место на карьеру в СМИ, – проворчал Гэрри, который, как я сразу поняла, взял на себя роль рупора всех недовольных.
– Нет. Если бы меня интересовала другая профессиональная деятельность, я бы ею и занялась, – задорно ответила я.
– Не бросите нас, чтобы выскочить замуж? – с беспокойством спросила болезненного вида женщина по имени Ив.
«А вот и местная паникерша», – мысленно отметила я.
– Замуж? Ну уж нет, больше ни ногой.