В первый же вечер Лоренс сказал, что я просто обворожительна, – именно это слово он и использовал. Он столько раз назвал меня обворожительной, что я сама едва не начала в это верить…
Шелл всегда говорила, что, если мужчина слишком идеален, следует сразу озаботиться поисками его недостатков, чтобы потом горько не разочароваться.
Ну хорошо, сказала я себе, посмотрим, что у Лоренса найдется из недостатков. Он красив, а считается, что у таких мужчин завышенное самомнение. Не похоже, но расслабляться на этот счет не стоит. Ему изменяет терпение с теми, кто слишком задерживается на лыжном спуске или не может уловить смысл разговора за ужином. Но со мной Лоренс на редкость терпелив, и его интересует все: моя учеба, моя семья, мои надежды и мечты и особенно как поскорее уложить меня в постель.
Я сказала ему, что на отдыхе подобным не занимаюсь.
– Зачем тогда сюда приехала? – с раздражением спросил он.
– Кататься на лыжах, – просто ответила я.
Как ни удивительно, он ответ принял и перестал донимать меня по поводу секса. Я предположила, что на этом все знакомство закончится, и очень удивилась, когда он позвонил через две недели после возвращения с отдыха.
Лоренс жил всего в пятидесяти милях от меня, в местечке под названием Россмор, так что мы несколько раз выбирались на ужин, а потом он спросил, не соглашусь ли я съездить с ним в Англию и провести выходные в Озерном крае.
Я поблагодарила за приглашение и ответила, что это было бы чудесно.
Поездка и впрямь оказалась чудесной, мне все очень понравилось.
Лоренс представил меня своей семье. Его родные были людьми состоятельными, но приятными в общении.
А потом уже я пригласила его в гости, чтобы познакомить с семьей. Шелл, разумеется, тоже явилась – составить о моем парне собственное впечатление. Оказавшись в кухне, она сложила пальцы щепотью, прижала их к губам и послала мне воздушный поцелуй.
– Он превосходен, Каролина. Ну что, разве я не говорила все время, что ты выскочишь замуж еще до двадцати одного года и о профессии можно не тревожиться?
Я смотрела на нее, открыв рот. У меня уже была профессия. Я собиралась работать сурдопедагогом, испытательный срок начинался в сентябре. Что она имела в виду – о профессии можно не тревожиться?
Но, как обычно с Шелл, лучше было промолчать. И я промолчала.
Однако все обернулось не так, как я планировала. В сентябре мы с Лоренсом поженились. С выбором дома и его ремонтом было очень много хлопот, и все считали, что лучше мне повременить с выходом на работу. В следующем году я забеременела, и вопрос с работой опять пришлось отложить.
Потом я занималась Алистером: было бы глупо пытаться втиснуть в жизнь еще и преподавание. Когда сын пошел в школу, я попробовала подыскать место на неполный рабочий день, но в Россморе не обнаружилось ничего подходящего.
Не хочу, чтобы вы подумали, будто я всеми силами старалась сбежать из дому на работу или изнывала от скуки, потому что это было не так. На самом деле у меня не оставалось ни одной свободной минуты. В течение дня мог позвонить Лоренс и попросить все бросить, чтобы встретиться с ним за обедом; он постоянно повторял, что я обворожительна, и осыпал меня комплиментами. А мне нравилось быть с ним и делать его жизнь приятнее во всех отношениях.
Денег всегда хватало. За порядком в доме следила прислуга, за садом присматривал садовник. Я регулярно посещала спортивный клуб, укладывала волосы у Фабиана и делала маникюр; каждую пятницу к нам на ужин приходили гости.
Всегда восемь человек – старшие партнеры фирмы Лоренса, представители деловых кругов; иногда мы вдобавок приглашали и Шелл, которая, по мнению Лоренса, прекрасно вписывалась в любое светское мероприятие. Я научилась изысканно готовить: с ходу могла рассказать по десятку рецептов закусок и основных блюд, а еще я записывала, что каким гостям уже подавала, чтобы не повторяться. Лоренс, сидящий на противоположном конце освещенного свечами стола, неизменно поднимал за меня бокал.
– Спасибо тебе за чудесный ужин, Каролина, – говорил он, и все женщины за столом смотрели на меня с завистью.
Мы с самого начала решили, что у нас будет только один ребенок, но когда я держала Алистера на руках, то задумывалась, не стоит ли завести второго. Лоренс был против и мягко убеждал меня, что этого делать не нужно. Мы всегда говорили, что нам хватит и одного ребенка. Алистер очень счастливый малыш и не испытывает недостатка в друзьях, не сказать, что он выпрашивает братика или сестричку. Мы можем позволить себе проводить много времени только вдвоем, как и хотели. Я согласилась, что в доводах мужа есть резон, поэтому не скажу, что просто поддалась на его уговоры.
Не успела я оглянуться, как Алистеру исполнилось одиннадцать и пришло время отправлять его в школу-пансион. Я ужасно противилась этой традиции, считала ее бесчеловечной, но Лоренсу очень хотелось, чтобы наш сын учился там же, где учился и он сам, и его отец. Он несколько раз свозил меня в эту школу, показал место, где выкурил первую сигарету, поле, где сыграл первый матч по регби, и библиотеку, где усердно готовился к выпускным экзаменам. Лоренс сказал, что был здесь очень счастлив; благодаря учебе тут он повзрослел и завел множество друзей, с которыми до сих пор общается. Мы сможем приезжать сюда раз в две недели на выходные, останавливаться в гостинице и водить Алистера с друзьями куда-нибудь сытно пообедать.
Когда мы с Алистером оказались в саду вдвоем, я спросила сына, чего именно хочет он сам. Я заверила, что он может сказать мне правду, какая бы она ни была, потому что это только его жизнь.
Сын поднял на меня свои огромные карие глаза и ответил, что с удовольствием поехал бы в эту школу.
На том и порешили.
Тогда я занялась поисками работы преподавателя.
Я бы с радостью устроилась в школу Святого Мартина. Да и кто бы отказался от такого места? Это учебное заведение было единственным в своем роде. Там творили настоящие чудеса, не в пример тем, которые приписывались источнику Святой Анны в лесу, где я играла с Алистером и выгуливала собак. Но вакансий там не оказалось.
В Россморе же не было специализированной школы для глухих детей, однако имелись специализированные отделения в католических школах для мальчиков и девочек. С ребятами мне повезло, хотя, как и любой начинающий преподаватель, я наделала целую кучу ошибок и многому научилась в тот свой первый год.
Я поднаторела в грамотном распределении обязанностей по хозяйству, поэтому дом и сад поддерживались в отличном состоянии и без моего непосредственного участия. А благодаря тому, что я оформила доставку продуктов, можно было продолжать устраивать по пятницам званые ужины.
Когда свекровь похвалила меня за то, что я начала работать, – причем по ее тону было ясно, что хвалить тут решительно не за что, – я нарочно сделала вид, что приняла ее слова за чистую монету и поблагодарила за поддержку.
Я попробовала заскакивать к Фабиану на укладку в обеденный перерыв, а маленькую темную комнатку, которая раньше использовалась как кладовка, переоборудовала в кабинет, чтобы мои записи, ноутбук и прочее не валялись больше по всему дому. Пришел конец незапланированным вылазкам с мужем на обед в уютные итальянские ресторанчики и долгим походам по магазинам с кредитной картой в руках. Я узнала то, что знает любая работающая жена: если ложишься поздно и не моешь посуду сразу после ужина, то утром, перед работой, это сделать гораздо сложнее.
Раз в две недели мы навещали Алистера, который обзавелся кучей друзей, занимался в шахматном клубе и в группе по наблюдению за птицами, – я утвердилась в мысли, что мы поступили правильно, отдав его в эту школу. Дома мы бы не смогли предоставить ему такие возможности.
На работе я часто слышала, что женщины говорят о своих мужьях, партнерах или просто любовниках. Каждое слово, вылетавшее из их рта, лишний раз убеждало меня в том, каким сокровищем оказался Лоренс. Душевный и увлеченный делом мужчина, который рассказывал мне все о своей работе, всем со мной делился, каждому говорил, что я чудесная и обворожительная, – он до сих пор использовал это слово в мой адрес, причем, к моему смущению, прилюдно. Даже не знаю, зачем мне понадобились чужие россказни, и без них было ясно, что он великолепен.
Я слушала жалобы женщин на то, что им изменяют. Многие из них, даже умудренные жизненным опытом, ходили к источнику Святой Анны в надежде на какое-то волшебство, способное спасти их брак. Я же просто знала, что Лоренс мне верен. Он был таким же влюбленным и так же страстно желал близости, как и много лет назад, когда мы только познакомились в том лыжном домике и я не подпускала его к себе. Иногда я уставала, или должна была изучить свои записи, или рано вставать – в такие моменты я никак не могла ответить ему взаимностью; даже возникало смутное желание, чтобы он тоже устал, захотел спать или ненадолго потерял интерес к интимной жизни. Но, по рассказам коллег, с этого и начиналась дорога к изменам.
Нэнси часто говорила мне, что я, пожалуй, самая счастливая женщина на свете. То же говорила и тетя Шелл. И моя мама, и мама Лоренса.
Я и сама так думала.
Мне лишь хотелось, чтобы муж чуть больше интересовался моей работой. Я его работой интересовалась очень живо. Расспрашивала о делах, что он вел, помогала искать нужную информацию в судебных решениях. Я знала всех партнеров его фирмы, всех потенциальных партнеров, соперников, союзников. Мы до посинения обсуждали, когда уже наконец статус партнера предложат ему, и пришли к выводу, что это случится в ближайшие полтора года.
Я убедила мужа не говорить Алистеру, что в компании отца его уже ждет теплое местечко. Лоренс считал, что это придаст Алистеру уверенности в будущем, а я – что лишит его выбора.
Лоренс обсуждал со мной подобные вопросы за бутылкой вина, и это было именно обсуждение, а не спор. Он всегда вел себя в высшей степени разумно и старался понять мою точку зрения. Возможно, говорил он, я права и нашему сыну нужно дать больше свободы в жизни, больше простора для надежд и мечтаний, как было у всех нас. Слушая Лоренса, я задавалась вопросом: почему же я тогда постоянно просыпаюсь в три часа ночи, мучаясь от беспокойства?