– А что, если я предложу Семерке принять новый закон? К примеру, о запрете на копирование душ. Как вам?
– Хорошо, – закатывает глаза Ларс. – Пятнадцать лет назад я совершил… ошибку. Да зачем тебе это, черт возьми?
Я обожаю читать. Вот зачем.
– Ладно. Я провинился перед другом, – помедлив, сдается он. – Заигрался с экспериментами. С тех пор мы с Оскаром не общаемся.
– С Оскаром?
Шуршат, шуршат разорванные ниточки. Муха победила паука.
– Т… Ты его… знаешь? – заикается Ларс.
– Мы работаем вместе.
Он нервно цокает.
– Над чем?
– Программы пиш…
– Хло, найди ее!
«Молодчинка» ныряет в шкаф и достает шкатулку размером с ладонь ребенка.
– Отнеси ему это, – просит ученый.
– Что в ней?
– Какая тебе разница, золотце?
Не успеваю я ответить, как Ларс хватает меня за запястье и вставляет синюю флешку.
– Что это?! – Я пытаюсь высвободиться – бесполезно.
– Программа-страховка. Не отдашь шкатулку сегодня – обнулишься. Вскроешь – обнулишься. Уяснила?
Черт.
– Что б я еще раз согласилась! – багровею я, наконец вырвавшись.
– Благодарю, – надменно хмыкает ученый. – И… Передай Ольви мои соболезнования.
– Возможно, вам стоило сказать это, когда он был здесь?
Я прячу шкатулку в карман и выбегаю из лаборатории. Боковым зрением замечаю, что мне машет Хло. Прощай, молодчинка. Прощай, паук.
Всего ужасного. Надеюсь, не свидимся.
На первом этаже, в холле, меня ждет только Ник.
– А где…
– Ему нужно время.
– После такого любому нужно время, – соглашаюсь я.
Вчерашняя легкость обросла чешуей. Я не знаю, куда деть руки, не представляю, что ответить. Мне страшно быть нормальной. Ник несправедливо добр.
Несправедливо.
– Ларс хоть и сволочь, но кое-что я для себя выяснил, – резюмирует он.
– О чем ты?
– Не забывай, я прогер-изобретатель. – Ник на миг умолкает, напрягается. – Звонила Альба. Она готова к походу, так что сегодня ночью мы будем уже за городом.
– Это… отлично.
Мы прощаемся на улице, прижатые толпой к стене Университета.
– До вечера. – Я делаю шаг к дому, но тут же замираю. – Хорошо, что ты с нами, Ник.
– Хорошо, что ты знаешь, что я с вами.
Оставшуюся часть дня я собираю рюкзак. Еда, запасная толстовка, зарядка для планшета – все на месте. Кир без конца звонит мне, и я снова и снова обещаю, что буду осторожна. К вечеру я получаю сообщение от гостя из прошлого с подробным планом действий. «Выучи наизусть, солнышко», – дописывает он спустя некоторое время.
Мысленно повторяя наставления Оскара, я надеваю теплые штаны, свитер и пояс с блестками. Бросаю в рюкзак шкатулку. Несусь к кабинам.
Наш путь начнется с самой бедной части города – с нулевых районов. Это как воспалившийся аппендикс, который никак не удалят. Двухэтажные дома-гусеницы пожирают все новое, разрастаются, тонут в гнили и плесени. Небоскребы толпятся чуть поодаль, словно боясь провалиться в помойную яму. Они не любят гусениц. И ненавидят людей-личинок.
Здесь не гуляют. Не живут. Не ездят на кабинах. Здесь умирают – медленно и мучительно – потому что бедность в городе номер триста двадцать приравнивается к обнулению.
Однажды я была в этих местах: подыскивала дешевое жилье. А потом бежала без оглядки, лишь бы не смотреть в глаза тех, кто так отчаянно держится за здоровую жизнь.
Я выхожу на неизвестном мне небоскребе. Здравствуй, помойная яма. Принимай новую личинку.
На перекрестке у проржавевшего киоска топчутся человек шесть. Ждут кармы – ежедневной нормы для бедных. Город заботится о каждом. И днем, и ночью.
Первая в очереди – немолодая женщина, кутающаяся в потрепанную шаль.
– Дайте хотя бы метров пять! Индикатор уже пищит!
Она судорожно взлохмачивает ярко-оранжевые волосы. Еще одно отличие «нулевых»: они до смерти боятся седины, поэтому покупают дешевые краски-порошки.
– Вы получили сегодня двадцать метров, – доносится из маленького окошка.
Как же странно: вокруг этой женщины пульсирует карма, но ей она недоступна. У меня, у человека из киоска, в Сети – спасительные байты есть везде. Везде, но не там, где они жизненно необходимы.
Я шарю рукой в кармане и натыкаюсь на флешку. Здесь два гига, заработанные на пранках. Как хорошо, что я не оставила ее дома.
– Вот. – Флешка ложится в ее руки. – Пользуйтесь.
Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь к гусеничным домам, но она меня окликает:
– Подождите! – И сует мне в карман пакетик. – Это красная пастель[9]. Спасибо вам.
Я не поседею. Не поседею.
Переборов желание выбросить пакетик в ближайшую урну – некрасиво, женщина за мной наблюдает – я надеваю капюшон. Готова поспорить, что именно в нулевых районах родилось ледяное лето. А вдруг оно тоже сущность?
Я продолжаю путь к тому месту, откуда с минуты на минуту начнется обратный отсчет.
Возле прокуренного бара, почти на дне помойной ямы, я нахожу Оскара, Ника и Ольви.
– Где Альба? – вместо приветствия интересуюсь я.
За спиной раздается смешок:
– Что, соскучилась?
– Ты умеешь появляться, как нормальный человек?
– Нет.
– Кхм, не хочу вас перебивать, – кряхтит гость из прошлого, – но нам пора. Альба, как ты?
– Лучше некуда. – Даже сквозь биомаску я чувствую, как она посылает мне полный ненависти взгляд.
– В таком случае – вперед.
Оскар исчезает за углом бара.
– Почему молчите? – раздраженно спрашивает он, когда мы его нагоняем. – Как там Ларс?
– Разве Матвей вам не рассказал? – хмурюсь я, замирая у открытого люка.
– От него добьешься, – ворчит гость из прошлого, зло косясь на Ника. – Ну, с богом.
Мы спускаемся по ржавой мокрой лестнице и, лишь оказавшись в тоннеле, возобновляем разговор.
– Как по мне, Ларс добрый. Просто прячется за образом злого ученого, – тараторю я, боясь даже представить, о чем думает Ольви.
Оскар включает фонарик, и перед нами вспыхивает длинный коридор. От запаха плесени еда отчаянно просится наружу.
– Хорошо же он вас обработал.
Мы останавливаемся у внушительных дверей с царапиной-улыбкой, на этот раз перевернутой вверх ногами. Оскар вводит код на экране сбоку. Замок щелкает.
– Откуда у вас пароль? – изумляется Альба.
– Я же работал на Семерку. Да, коды периодически обновляются, но я знаю этот рандом-генератор наизусть. – Оскар прислоняется затылком к двери. – Дальше сами. Пересечете границу минут через пятнадцать, если будете идти прямо. И помните: вы можете вернуться в любое время.
– К чему все это? – недоумевает Ольви. – Вы набрали тех, у кого нет выбора. Мы никуда от вас не денемся, как бы ни мечтали.
Оскар касается запястьем перевернутой улыбки.
– Ты прав, солнышко. – Он выпрямляется так, что хрустят лопатки. – Но не будем о плохом. Звоните мне почаще. И что бы ни случилось, отформатируйте серверы невиновных.
– Мы не страдаем склерозом, – успокаивает его Ник.
– К утру вы дойдете до селения, – не обращая внимания на реплику изобретателя, продолжает Оскар. – Не пугайтесь. Тамошние люди носят индикаторы. Конечно, за границей есть и сущности. Постарайтесь не попадаться им на глаза.
Оскар сжимает кулаки, и я замечаю черный палец. Сейчас, в свете фонарика, я отчетливо вижу, что это татуировка. Маленькие солнца покрывают кожу до самого ногтя.
– Удачи, – шепчет он.
Ребята скрываются за дверью, а я не могу заставить себя пошевелиться.
– Шейра? – зовет Ник.
– Вы лучше, чем когда-то был я. – Оскар хлопает меня по плечу.
– Сомневаюсь. Кстати… Вам подарок от Ларса. – Я отдаю ему шкатулку и прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, программа шизофреника-ученого меня не обнулит. Какое счастье.
Я спешу вслед за друзьями.
Здесь, как и в тоннелях города, пахнет плесенью и сыростью. Мы выбрали такой путь неслучайно: больных планемией не пропускают через таможню. Это незаконно.
По пути я мысленно подсчитываю объем кармы на флешках. Скоро метры начнут «съедаться» быстрее.
Как и обещал Оскар, мы находим лестницу. Карабкаемся по шершавым ледяным выступам, выползаем на рассекающую поле дорогу. С обеих сторон горят фонари.
– А где дирижабли и драконы? – мрачно осведомляется Ольви.
Он старается изо всех сил, но у него не получается склеить маску беззаботности. Я бы с радостью отдала свою, если бы она не рассыпалась в пыль.
Идем. Изредка перекидываемся фразами. Любуемся вышивкой звезд.
Час. Два. Бесконечность.
Мои ступни, по ощущениям, превращаются в кровавое месиво, мышцы – в сгусток боли. Меня нет. А куклу по имени Шейра не пугает даже писк индикатора. Тело пронизывает странная слабость. Я уязвима до тошноты.
– Шейра! – подхватывает меня Ник.
Я почти коснулась губами колосьев.
– Сейчас обновлю запас… – бормочу я и пытаюсь снять рюкзак.
– Привал, – объявляет изобретатель.
– Да нам осталось чуть-чуть! – возмущается Альба. – Нельзя потерпеть?
– Ты же понимаешь, что нет, – отрезает Ник.
– Со мной все в… – Не отключайся, Шейра. Не сейчас.
– Черт с вами, – сдается моя бывшая подруга. – Пойду проветрюсь.
– Только под присмотром Ольви.
Динь-дили, дили-дон. Это все сон.
– Почему ты указываешь мне?
– Ольви, умоляю тебя, пройдись с ней, – просит Ник.
Под восклицания Альбы они скрываются в ночной мгле.
– Не переживай. – Изобретатель роется в рюкзаке.
– Почему ты так добр?
Ник подключает флешку к моему индикатору и садится на бордюр. Я кладу голову ему на колени.
– Потому что ты этого заслуживаешь, – отзывается он.
– Вряд ли.
Он не отвечает, но мне и не нужно. Будто горячий чай, молчание обволакивает меня от макушки до кончиков пальцев.
– Ник… – нарушаю я тишину. – А у сущностей ведь…
– Да. Я могу питаться страхами и читать мысли, но… это не мое.