– У тебя другие предложения?
– Например, отдать труп Утешителям.
Вот всегда ты такая правильная. Аж зубы сводит.
Здравствуй, девятилетняя девочка. Ты по-прежнему не умеешь спорить.
– Нет. Мы его похороним, – вмешивается Ник.
– Вы хоть слышите, что…
– Похороним. – Я собираю крохи самообладания и улыбаюсь Ольви.
Для него это важно. Важнее, чем для нас – не поседеть.
– Вы сошли с ума, – обреченно вздыхает Альба. – Трупы увозят в первый блок. Вас обнулят!
– Больше девяти гигов не снимут, – пожимаю плечами я. – Это же не убийство.
– Хорошо, – сдается та. – Но у нас нет лопаты.
– Отнесем его в деревню, – предлагает Ольви. – Здесь недалеко. Мы дошли до нее, когда гуляли.
Гуляли.
– А почему так долго? – рычу я. Если бы они вернулись чуть-чуть раньше, ничего бы не произошло.
До смешного глупо. До слез страшно. И горько. Если бы необратимость была напитком, то однозначно кудином[10].
– Я решила передохнуть, – признается Альба. – Не думала, что скажу это, но… мне действительно жаль, Шейра. Ты не виновата, что они прочитали… тот день.
– Какой день? – недоумевает Ольви.
– Неважно, – поспешно отвечаю я.
– Где твоя маска, Матвей? – неожиданно спасает меня от объяснений Альба. – Если честно, я удивилась, что ты без нее.
– Почему? – напрягается Ник.
– Ты же за анонимность.
– Потерял. Они появились слишком… внезапно. Я не успел ничего сделать. А когда эти твари приняли мой облик, мне пришлось следовать за ними.
Я восполняю запас и надеваю маску. Теперь никто не заметит, что я на грани. Поле наливается пронзительным светом. Ник берет сущность на руки. Я стараюсь не смотреть, но взгляд вновь и вновь натыкается на окровавленную шею.
Его убила не ты. Не ты.
Мы идем медленно. Я гадаю, что ждет нас в третьем блоке, и отчаянно избегаю мыслей о недавних событиях.
Впереди темнеет деревня.
Двухэтажные коробки пропитаны влагой. По стенам ползет мох, разбавляя зеленью серость стен. Дома жмутся к потрескавшейся дороге, как мухи к липкой ленте. Селение окружают шпили-датчики, протыкающие хмурые облака. Я помню, как работают такие заборы. Он не впустит нас в деревню… Не впустит здоровыми.
Когда Элла была ребенком, а я – семнадцатилетней искательницей приключений, мы пытались пробраться в лабораторию родителей, окруженную похожими шпилями. Хотели обрадовать маму с папой. Благо, нас остановил охранник. В тот же день мы выслушали лекцию о том, что чужим людям путь в лабораторию заказан. Те, у кого в индикатор не вшита специальная программа, обнуляются за считаные секунды.
Мы замираем перед похрапывающим мужчиной. Он положил локоть на связной ящик и прислонился к шпилю. На улице пустынно. Еще бы, в такую-то рань.
– Кхм, – как можно громче кашляет Ник. – Доброе утро.
Незнакомец подпрыгивает и едва не сносит кулаком связной ящик.
– Зачем же пугать, а? Че надо?
– Комната, – устало заявляет Альба.
Дрожь в пальцах, тяжелое дыхание… Как бы она ни бодрилась, новый индикатор пока не прижился.
– И похороны, – подхватывает Ольви.
Мужчина косится на окровавленную сущность.
– Кто его так?
– Те, кому нечего терять, – цедит Ник.
– А как докажете, что это не вы? – хмыкает незнакомец, вытаскивая из-за пояса нож.
– Послушайте, – умоляет Ник. – Мы не сделаем ничего плохого. Обещаем, к вечеру нас здесь уже не будет.
– Его убила банда сущностей. – Ольви прикасается ладонью к внешней стороне шпиля.
– Они, наверное, из сорок второй деревни. Здесь таких тьма-тьмущая, вот мы и раскошелились на забор, – чешет затылок мужчина.
– И их не увозят в третий блок? – поражаюсь я.
– А на кой ляд им новые пациенты? Кушетки разве что занимать. Пока твари не лезут в город, их не трогают…
– Ну что? – теряет терпение Ник. – Впустите нас? Мы готовы заплатить кармой.
– Мне твоя карма сто лет не нужна! А вот если едой отблагодаришь, буду не против. Нам сюда присылают кашу строго по графику, но некоторым этого мало.
– Без проблем, – соглашается Ник. – Шейра, ты вроде бы держишь связь с Киром.
– Да, я все улажу.
Мне по-прежнему больно, неестественно больно с ним разговаривать.
– Тогда милости просим, гости дорогие! – расплывается в улыбке мужчина. – Меня Грэди звать.
Он вводит пароль на маленьком экранчике в шпиле, и тот издает скрипящий звук.
– Чего стоите как не родные?
Мы семеним вслед за охранником. Негостеприимный забор пропускает нас, но я все равно слежу за светло-зеленым свечением, проступающим сквозь рукав толстовки.
– Я вас отведу к Эмили и ее мужу. У них комната есть. – Грэди сбавляет скорость и переходит на шепот: – Специально для их дочурки детскую отстроили. Только вот забрали деваху два года назад. Она здоровенькой родилась, но в пять лет заболела планемией. Эмили надеется, но мы-то понимаем, что в третий блок просто так не увозят. Не вылечится девчонка.
Мы пробираемся через зигзаги простыней на веревках, изогнутых, как спины балерин. Вдыхаем аромат цветов и стирального порошка, слушаем приветственный собачий лай. Мол, на липкой ленте есть место для новых мух. Радуйтесь.
Сухие умершие деревья тянутся к небу, будто молнии, бьющие вверх.
Мы останавливается у ничем не примечательного дома. На пороге, прислонившись виском к распахнутой двери, курит женщина. Ее волосы растрепаны, а блеклый взгляд не выражает ни радости, ни печали. Она, как и я, давно мертва.
– Ты кого приволок? – морщится она, пуская кольца дыма.
– Они заплатят, птичка моя, – ласково отзывается Грэди.
– Мне только трупов и не хватало.
– Этим займусь я.
– Ладно уж. С вас пятьдесят гигов кармы. И без фокусов. Иначе вы составите компанию вашему другу.
– Он нам не друг, – хмуро чеканит Ник.
– Мне плевать. Пойдемте, покажу вашу комнату. Труп отдайте Грэди. Он все уладит. Правда же? – С издевкой спрашивает Эмили, туша сигарету. – Выполняй обещание.
В пропитанном никотином доме тепло и чисто. На второй этаж ведет винтовая лестница, напротив нее – кухня, а чуть поодаль покачивается от сквозняка розовая дверь. Наверное, в детскую.
– Девушки могут отдохнуть в спальне моей дочери, – сообщает Эмили, подтверждая мои догадки.
Мы оказываемся в маленьком помещении. Кажется, даже мебель в комнатке лишняя – настолько здесь тесно.
– Кто-то поспит в кровати, кто-то – на раскладном кресле, – разводит руками хозяйка. – Парни, для вас есть чердак. Или вы хотите вместе с барышнями?..
– Нет, – перебивает ее Альба.
– Вот и славно. Располагайтесь. Душ на втором этаже.
Ребята во главе с Эмили удаляются.
Сейчас я бы отдала многое, чтобы отдохнуть на чердаке без Альбы. А в детстве – за ночевку вместе. Как странно.
Я кидаю рюкзак на кресло и достаю планшет.
– Что, со своим дружком никак не можешь расстаться? – фыркает Альба.
– Матвею нужна биомаска.
Я отправляю сообщение Киру. Друг онлайн, но сейчас я не в состоянии позвонить ему. Меня выпили до дна.
Кир присылает мне миллион вопросов. Я ищу в Сети номер связного ящика деревни и отвечаю сухими цифрами. А о том, что я опустела чуть больше, чем до конца, он узнает, когда я вернусь.
Если вернусь.
Получив координаты, Кир обещает добыть еду в ближайшее время и снова начинает заваливать вопросами.
Я не готова, прости. Прости то, что от меня осталось.
Я отключаю планшет. Извлекаю из рюкзака припрятанный пакет каши. Аппетита нет. Во рту пересохло, желудок сжался, но я пересиливаю себя и ем. Все происходит как под водой: я ковыряю вилкой еду, шторы колышутся в такт ветру, ворвавшемуся через форточку, по комнате маячит Альба. Этот молчаливый разговор меня раздражает. Нам хватает опущенных ресниц и морщин на лбу, чтобы окунуться в прошлое. Вот только Альба там ищет свет, а я тону во тьме.
Внезапно хрупкое спокойствие нарушает крик. Дикий, безумный. Словно он давно мечтал о свободе и наконец получил ее.
Точно так же визжала Карина. Ее перекошенные губы были накрашены ярко-красной помадой. Она будто чувствовала, что я запомню их на всю жизнь, и выбрала цвет горячей, жгучей жидкости, от запаха которой меня тошнит до сих пор.
Альба выбегает из комнаты. Я следую за ней. Пару секунд – и мы на кухне. Сейчас, видя в чем дело, я бы растянула эти секунды в вечность. Я бы сфотографировала миг, а затем поселилась бы в нем навсегда.
За столом сидит мужчина с гематомами по всему телу. Сущность. Да это и не важно, потому что левой рукой он держит нож, а правая, вместе с индикатором, – отрублена. Незнакомец истекает кровью.
Кап-кап.
На полу краснеет лужица.
В оцепенелую, мертвенно-тяжелую тишину просачиваются голоса Эмили и ребят.
– Ольви, выведи их!..
– Вилли, старый черт, что же ты натворил…
– Да выведи же их!
– Дорогая, я… д… должен был…
– Дайте мне рюкзак!
Ольви берет нас с Альбой под локти и увлекает за собой. Я иду монотонно, неестественно, как робот. Я и есть робот, программа которого сократилась еще в тысячу раз. Скоро мой мир уменьшится до одного слова. И тогда я разучусь чувствовать.
– Жгут, – бормочет моя бывшая подруга. – Ему нужен жгут.
Стараясь не дышать и не думать о том, что творится за нашими спинами, я развязываю пояс. Красивый такой, с блестками. Подарок родителей за первую победу в шахматной игре.
Клянусь, я отдам его вам, Вилли, если вы победите смерть.
Альба хватает пояс и бросается к Нику.
Я выключаюсь из реальности и смотрю фильм о том, как Ольви вбегает на кухню с рюкзаком. Как Ник трясущимися пальцами вываливает все содержимое из серой коробки. Как затягивает жгут Альба. Как держится за края жизни Вилли и как, упав на колени, плачет Эмили. Как тикают часы и на улице кто-то насвистывает веселую мелодию. Жизнь замерла лишь здесь, в этом доме, и вместе с ней замерла я.