Тикает, тикает счетчик. Тикаем, тикаем мы.
– К черту все! – выплевывает Альба.
А вот и взрыв.
Ольви пытается ее удержать, но она вскакивает.
– Ты! Ты врал нам! О небеса, как я согласилась на это?! – Она прижимает пальцы к вискам. – Команда! Да какая мы команда? Один обнулился давным-давно, у другой крыша поехала еще в детстве! Ну, Ольви, теперь твоя очередь удивить меня!
– Альба, – стонет Ник.
Я чувствую. До боли, до слез, до тошноты. Он готов. Сейчас, сейчас он во всем признается. Нить перестанет нас душить.
– Идите к черту! – рявкает Альба, и мои надежды рушатся.
Рушатся, потому что на руках и лице бывшей подруги расцветают гематомы.
Глава 15
Неужели это конец? Неужели Альба сдалась? На ее теле проступают гематомы, а волосы седеют. Быстро. Убийственно быстро.
– Что со мной? – выкрикивает она. – Что это?!
– Только не волнуйся, – бледнеет Ник. – У тебя пять байтов. Справимся. Ты слышишь меня?
Но Альба ни на что не реагирует.
– Ты слышишь меня?! – Ник дает ей легкую пощечину. – Постарайся успокоиться! Я сбегаю в вагон за рюкзаком. Шейра, поговори с ней! Отвлеки ее чем-нибудь!
– Нет, – качает головой Ольви. – Нет, Матвей. Ты не будешь ее оперировать. Я вызову Утешителей.
На электрическом столбе темнеет кнопка. Такая же, как возле заброшенной арены. Она должна спасать, но в тот день не помогла ничем.
– Держись, Альба, – лепечу я.
Наша лодка не утонет. Мы заделаем дыры и сконструируем парус. А затем выиграем регату.
Не обращая внимания на протесты Ольви, Ник исчезает в вагоне и вскоре возвращается с рюкзаком. Флешки падают на присыпанную щебенкой дорогу. Он извлекает серую коробку.
– Сейчас, сейчас…
– Эй, не трогай ее! – рявкает Ольви. – Я вызову Утешителей!
Губы Ника кривятся в нервной ухмылке.
– С каких это пор ты за главного?
– Ты… у тебя не всегда получается, – с трудом произносит Ольви.
Я знаю, рисунки на зеркалах преследуют его. И никогда, никогда не отпустят.
– У твоей матери не было шансов. Мне жаль, но… – Ник трет лицо и устало вздыхает. – Альба, давай присядем. Я вколю снотворное. Ты не почувствуешь боли.
– Нет… – На ее щеке блестит одинокая слеза.
– У тебя три байта. Целых. Три. Байта. Я смогу.
Но Ник не успевает начать: Ольви с силой давит на кнопку.
– Прости, Матвей, – хрипит он. – Скоро приедут Утешители. Я читал. Здесь куча штабов.
– Ты ненормальный! Альба может обнулиться в любую секунду! – Ник вкалывает сестре лекарство, и она обмякает в его руках.
– Не оперируй ее, – умоляю я. – Они все поймут!
– А есть выбор? – Он берет скальпель и перчатки.
– Ты ставишь под угрозу наш план, – рычит Ольви.
– К черту план!
Я опускаюсь на колени. Как неделю назад. Только тогда вместо девушки, ненавидящей меня всем сердцем, обнулялась Элла. Сейчас Альба откроет глаза. Белые глаза. Удивится, что видит чересчур четко. В ней умрет страх и завянет надежда.
– Нет, Матвей! – внезапно взвизгивает Ольви, прижимая Ника к земле.
Они превращаются в пульсирующий комок ярости и горечи. Поднимается ветер, перебирающий струны-колосья. Фальшивая мелодия. И дурацкий танец этих двоих.
– Хватит, – выплевываю я.
Нащупав в колосьях флешку, я вливаю в индикатор бывшей подруги спасительные метры. Ей станет легче. Ненадолго. Альба близка к черному порогу, но до приезда Утешителей дотянет.
Ты же всегда искала свет. Вот и сейчас не ломайся. Это моя привилегия.
– Еще раз что-нибудь выкинешь – забудешь свое имя! – кричит Ник, заламывая Ольви руку. – Уяснил?
– Пошел ты!
– Пожалуйста… – всхлипываю я.
– Уяснил?
– Да что ты о себе возомнил?! Жалкая сущность!
– Даже я, сущность, не так жалок, как ты!
– Заткнитесь! – не выдерживаю я, зажимая уши. – Пока вы выясняете отношения, она теряет последние байты!
Их танец мерзок. Их ярость пахнет кровью. И ветер, поняв, что арфа не настроена, затихает.
Чертыхнувшись, Ник отпускает Ольви, и занесенный для удара кулак врезается в землю. Ник подползает к нам и осматривает запястье Альбы.
– Два гига… Это было рискованно, Шейра. А если бы она их потратила в один присест?
– По-твоему, лучше было ждать, пока она обнулится? – Я задыхаюсь от возмущения. – Или пока вы наиграетесь?
Дорога в небе, едва заметная во тьме, вздрагивает. Появляется черная точка. К нам едут Утешители. Я зачарованно слежу за их приближением.
Все как тогда. Я не забуду зрачки «недетей», прячущуюся за мной Эллу и беспощадно седые волосы.
Кабина приземляется. Две Утешительницы спешат к нам. Не из-за жалости или сострадания. Они выполняют свою работу. Холодно, бесчувственно. Их учат быть черствыми, чтобы они не сошли с ума.
Одна наклоняется к Альбе, а другая поворачивается к нам.
– Что произошло?
– Ее нужно оперировать, – хмуро отзывается Ник. – А этому парню…
– Ясно, – перебивает женщина. – Обсудим в третьем блоке.
Я не знаю, радоваться или плакать. Нас отвезут к серверам. Оскар был бы счастлив, но мы не собирались сближаться с людьми по ту сторону.
Утешительницы берут на руки Альбу и Марка. Мы ковыляем в кабину. Обычный салон, обычные сиденья. Сюда не вписываются лишь ослепительно-белые костюмы и резкие движения людей-роботов, отдавших себя и свою жизнь на съедение Семерке.
Мы летим, но не так, как в городе, – здесь воздух другой. И люди – поломанные куклы. Здесь до шарканья сапог, выстиранных скрипящих простыней и лая собак честно. Но я больше не хочу правды. Меня от нее воротит.
Я вспоминаю о забытых в вагоне рюкзаках и радуюсь тому, что планшет ношу в кармане.
За окном светлеет небо. Под нами – темное здание, врезавшееся в землю буквой «П». Во дворе мерцают фонари, грустно изучающие потрескавшийся асфальт. Левее, совсем как в городе, простирается зеркальное поле кармы.
Кабина опускается к железным автоматическим дверям.
Здравствуй, третий блок. Здравствуй, еще одна каменная коробка, ломающая жизни.
На первом этаже нас встречает просторный зал. Справа вывеска столовой. Пусто. Выпотрошенная тушка птицы, не иначе. С обрезанными крыльями. Камеры наблюдают за нами, под потолком мерцают лампы. Утешительницы идут к центральной лестнице.
Наш путь заканчивается на втором этаже – в полумраке коридора. Возле окна горит экран с надписью: «Отделение последней стадии». По спине бегут мурашки. Вот как называются наши две недели.
Утешительницы кивают на кожаные кресла.
– Ждите здесь. Вашим друзьям мы поможем, не беспокойтесь.
Они исчезают. Долго-долго стучат каблуки. Я молюсь, чтобы так же долго держалась Альба.
Как по мне, проходит лет сто, прежде чем появляется немолодая женщина в белом костюме.
– Доброй ночи, господа. – Она заправляет за уши прядь седых волос. Седых из-за возраста.
Ее зеленые глаза слишком добры, чтобы принадлежать Утешительнице, а голос слишком мягок, чтобы отдавать жестокие приказы.
– Что… – начинает Ник.
– Альба в порядке, мы прооперировали ее. Сейчас она спит.
Альба. Эта женщина знает о нас все. А я, наивная дурочка, уже поверила в ее человечность.
– Откуда вам известно… имя? – напряженно интересуюсь я.
– Неужели вы думали, что мы не вскроем ее базу данных? – закусывает губу она. – Да и неважно это. Я Рене. Главный Утешитель отделения последней стадии. А как зовут вас?
– Мы туристы, – вымучиваю я.
Рене опирается на ручку кресла и наклоняется к нам.
– Надеюсь, вы понимаете, какие могут быть последствия?
– Мы не… – осекается Ник.
– Мы ехали на электричке, а тут парень без сознания, – прерывает молчание Ольви. – Наша подруга испугалась и начала седеть.
– Да? – приподнимает брови Рене. – Мне позвонили дежурные Утешители и сообщили, что нашли в вагоне три тела. Возможно, их убила Альба?
– Что вы несете? – сквозь зубы цедит Ник. – При убийстве преступник обнуляется сразу!
– Я ее не обвиняю. Но Семерка будет рассматривать две версии. И не факт, что выберет версию с Марком. – Рене выпрямляет спину. – Это не все. Альба покинула город незаконно. Появись она на таможне, ее бы направили во второй блок как больную планемией.
Утешительница протягивает нам маленький планшет с синим датчиком.
– Я вынуждена изучить ваши базы данных. Девушка первая.
– Вы не имеете права, – цепенею я.
– Ошибаетесь, дорогая. У работников третьего блока неограниченные полномочия.
Ник сжимает мое плечо. От его прикосновения я успокаиваюсь и подношу запястье к датчику. На экране вспыхивают фото, имя, фамилия и возраст. Внизу огромными красными буквами значится: «НЕДЕЛЯ ДО ОБНУЛЕНИЯ».
Рене морщится, словно это сообщение причиняет ей боль.
– Шейра, Шейра… Мы бы отвезли вас во второй блок, но…
Это бесполезно.
– Можете не продолжать, – мрачнею я.
Рене пролистывает анкету Ольви. В ней нет ничего, что могло бы заинтересовать Семерку.
Когда очередь доходит до Ника, я все отчаяннее борюсь с желанием разбить планшет. Это наша тайна, и ни один Утешитель не имеет права к ней прикасаться.
Миг.
Еще миг.
Появляются фото и имя – Матвей Норман.
Я мысленно отбиваю чечетку.
– Так, – говорит Рене, – молодым людям придется пройти в гостевые комнаты. Вы побудете у нас, пока не завершится расследование. А вам, Шейра, я выделю палату здесь, среди Последних.
– Это и весь допрос? – удивляется Ольви.
– Я не подозреваю пациентов. Я их лечу, – передергивает плечами Рене. – На беседу вас вызовут завтра вечером.
Я провожаю друзей до лифта, после чего Утешительница отводит меня в палату. На маленьком диванчике спит девочка лет восьми. Еще одна кровать свободна.
Рене грустно улыбается, будто знает что-то страшное, неправильное и – без сомнения – связанное со мной.
– Доброй ночи, Шейра, – шепчет она. – Или, вернее, доброго утра. В тумбочке есть все необходимое.