– Молчи-и-и-шь, – протянул я. – Ты всегда молчишь, когда я прав.
И мысленно проклинаешь.
Я злился. Злился, потому что позволил ей стать моим солнышком.
– Да очнись ты, наконец! Ты ведь читаешь. Ты ведь чувствуешь это. – Я сгреб отчеты, скомкал их и швырнул в урну. – Чувствуешь! Я не вылечу тебя. Ни сегодня, ни завтра – никогда! Удивлена? Нет, ты спокойна, – рявкнул я. – Может, ты хочешь отомстить? Всадить мне нож в спину?
– Нет…
– Я искалечил тебе жизнь. О какой любви мы говорим?
Я наклонился к Линде и коснулся ее подбородка. Она съежилась, закрылась, как закрываются ночью цветы. Ее ночью был я.
– И снова я прав.
Все страхи, что копились во мне, бросились врассыпную, заполнили кабинет, стерли ластиком ту, без чьего смеха я умирал.
– И снова ты придурок, Оскар, – оттолкнув меня, заявила Линда. – Я беременна.
– Новый индикатор не навредит ребенку. – Я поцеловал Линду в лоб.
Она лежала на операционном столе: бледная, старая, исхудавшая.
Я лгал ей. При планемии беременность заканчивается обнулением. Каждый Утешитель это знал, но все держали язык за зубами. По моей просьбе.
Я свыкся с мыслью, что Линда меня возненавидит. И решился.
За спиной суетились Утешители. Иногда я жалел, что не выучился на хирурга, – так бы я спасал, а не калечил.
– Очередной эксперимент, да? – зажмурилась Линда. – Мне страшно…
– Не бойся. – Я дотронулся ладонью до ее живота. Там жил кто-то родной. Наш. Но этот кто-то был обречен. – Ты вылечишься.
А он – нет.
Я проверил новые расчеты. Все сходилось. Организм Линды мог восстановиться, но без ребенка.
Как ни странно, Ларс помогал мне. Он метался из блока в блок – работы хватало везде – но перед операцией мы сплотились.
Пока я успокаивал Линду, он подключал сервер и время от времени косился на нас из-за мониторов.
– Засыпай, – прошептал я.
Утешители ввели Линде лекарство, и ее дыхание выровнялось, растянулось, утратило форму.
Не бойся, солнышко. Ты в надежных руках.
Я отлучился к Ларсу. На экране светилась база данных.
– Готово?
– Да, – подтвердил он. – Оскар, можно я немного посижу с ней?
– В смысле?
– Не прикидывайся, – вспыхнул Ларс. – Я хочу побыть с ней, пока она спит. Подари мне ее всего на минуту.
Он любил Линду. Линду, а не эксперименты. Я завидовал: он не засыпал с мыслью, что виноват, и не просыпался, чувствуя ее пересохшие губы. Он не видел, как она вянет.
Я опустился к серверу. Ларс пробубнил что-то, отдаленно напоминавшее «спасибо», и помчался к ней.
Впервые за тридцать лет Линда была не моей. Ее охранял тот, кто однажды подарил мне фарфоровое чудо. Чудо, которое я тут же разбил.
Ларс не обманул и вскоре вернулся. Я шагнул к Линде, поцеловал ее в живот – чтобы запечатлеть нашего ребенка живым, хоть и неродившимся. Кивнул Утешителям.
Операция началась.
Жужжал сервер. Пахло спиртом. Писк мониторов червями расползался по палате. Кокон новогодней мишуры окутывал комнату. Все как обычно, если не учитывать, что полчаса назад я убил собственного ребенка. И – уверен – потерял любимую.
Новый индикатор светился оранжевым. По расчетам, через неделю он должен был позеленеть. Мы победили монстра, но цена оказалась слишком большой.
Я считал минуты – лишь бы поговорить. Поговорить так, чтобы Линда меня не проклинала. Она прощала мне все, даже эксперименты над собой. Но вряд ли простит убийство маленького существа. Я готовился к этому.
Она не просыпалась. Оплетенный солнцами палец не вздрагивал, губ не касалась улыбка, но мониторы уверяли, что все в порядке.
Спустя час ожидания я заволновался. Линда словно знала, что я натворил, и решила не возвращаться.
– Извини, – буркнул Ларс.
Он стоял в дверях и пялился на меня, будто надеялся, что глаза сработают как лазерное оружие.
– За что?
– Ты был так наивен, когда позволил мне посидеть с ней.
Секунда молчания стекала по мне кипятком, ожогами рисовала узоры.
Это неправильный мир. И неправильные люди. Я бы отмотал жизнь на двадцать лет назад, но кто-то обрезал киноленту.
– Плохая шутка, – пролепетал я. – Ты же шутишь, да?
– Она не проснется, Оскар. Какие уж тут шутки.
Я не помню, как оказался рядом с ним. Тело налилось силой. Я толкнул его, начал душить и по капле выдавливать жизнь, чтобы поделиться ею с Линдой.
Ларс отбивался, что-то кричал, но я слышал лишь скрипучее «она не проснется». Я мечтал перерезать твари глотку, проверить, насколько прочны ребра, выдрать его артерии и развесить вместо гребаной мишуры.
На вопли слетелись Утешители. Меня скрутили и отволокли прочь.
Я возненавидел третий блок и всех, кто в нем работал. Ларс был первым в списке.
Как только Утешитель ослабил хватку, я ринулся к твари, но тут же получил кулаком в челюсть и отлетел к шкафу. Сознание перегоревшей лампочкой заскрежетало и, вымолвив на прощание «не проснется», угасло.
Я очнулся на больничной койке. На запястьях блестели наручники. Голова раскалывалась. Недавние события отдавали запахом лекарств с примесью крови.
– Очухался? – На тумбочке спиной ко мне ерзал Ларс.
– Что тебе нужно? – процедил я, встряхнув руками. – Вот дрянь…
– Не дрянь – наручники. Ты же напал на меня. Это против правил.
– Против правил? – опешил я. – Ты украл ее. О каких правилах речь?!
– Украл… – Ларс оглянулся. На виске красным пауком распласталась ссадина. – Я вернул свое, придурок.
– Что ты натворил?
Только мне можно экспериментировать с Линдой. Только мне можно любить ее. Только мне – другие не умеют делать хот-роды.
– Забрал ее душу. – Ларс достал из кармана прозрачный шарик-флешку. – Оскар… я понимаю, почему ты бесишься. Но я не мог позволить тебе провести операцию. Она бы умерла. Я знаю.
– С чего ты взял?
– Просто знаю.
– С чего ты взял? – повторил я, теряя терпение. – Ты не прочел ни строчки из моих исследований! Я отдал этому жизнь! Хотел спасти ее!
– Я найду ей оболочку. Здоровую.
– Тварь… – прошипел я, уткнувшись носом в ладони. – Я сдам тебя. Сдам. Обещаю.
Ларс оскалился и, спрыгнув с тумбочки, потрепал меня по макушке.
– Интересно, останется ли она с тобой в новом теле? Ты же предал ее, помнишь?
– Мы любим друг друга.
– Смешно слышать это от человека, едва не обнулившего ее. До скорых встреч.
Я проиграл. Окончательно. Все битвы и все войны. Я был монстром. Монстром, который почему-то убеждал себя, что играет на светлой стороне.
Ларс скрылся за дверью. В палате повисла тишина, словно меня спрятали под землей и ждали, пока я прорасту, пущу корни и наконец проснусь.
Ты же предал ее, помнишь?
Я бы с радостью забыл, но… монстрам нужна правда. Сладкого неведения они не заслуживают.
Стена ютилась за огромным монитором. С экрана на нас смотрело семь пар глаз. Одинаково безразличных. Одинаково «утешительских». Меня и Ларса оплетали провода, подключенные к полиграфу. Я изо всех сил цеплялся за ручки кресла. Недруг – тоже.
Перед нами, на кушетке, лежала худенькая девушка. Пустая. Я боялся даже предположить, где Семерка нашла тело без души. Ее запястье подключили к коробке с двумя кнопками. Той самой, на которую я наткнулся в мини-лаборатории Ларса. Приспособление походило на шахматные часы без циферблатов. Я бы выкинул его в окно, если б знал, чем обернется увлечение друга. И в кого он превратится.
Мы сидели в комнате Правды. Индикаторы подмигивали оранжевым – полиграф тщательно следил за нашим состоянием. Нам угрожало обнуление. Попробуй солги.
Мы не сопротивлялись. Бессмысленно. Против закона идти нельзя. Дернешься – поседеешь. Все просто. Мы попали в ловушку.
– Добрый день, – заскрипели колонки голосом Такера.
Он и шесть его коллег воззрились на нас, должно быть, мечтая разбить экран и изучить двух неудачников вживую.
– Надеюсь, для вас не секрет, почему вы здесь.
Это я. Я подал заявление с просьбой о встрече. Чтобы проучить того, кто украл у меня жену. Я, создатель такого мира, согласился пройти тест на лживость.
– Итак, начнем, – провозгласил Такер. – Оскар, почему вы решили провести операцию?
Насмешливый тон, ехидная улыбка – он ждал, что мы сделаем раньше: обнулимся или сломаем друг другу шеи.
– Чтобы найти лекарство от планемии. До операции я все проверил.
– На ком?
Такер играл со мной. Он знал наши методы. Знал, на ком мы экспериментируем. И сам предоставлял тех, кого… не жалко.
– Вы понимаете, на каких пациентах… – осекся я.
Ларс расхохотался – наигранно, громко, жестоко. Он презирал меня. Всегда. А я не замечал.
– Сколько человек вы обнулили?
– Четыреста шестьдесят восемь.
Четыреста шестьдесят восемь. Столько раз я проклинал себя за то, что принял предложение Семерки. Потом отряхивался и продолжал наблюдать за реакцией поседевших. Правда, тайком от Линды. А она и не спрашивала. Боялась меня настоящего.
– Сколько человек не пострадало?
Такер веселился. Он видел цифры – я присылал ему отчеты.
– Сорок.
– А мне клялся, что двести, – резко посерьезнел Ларс.
– У Линды были шансы, – отчеканил я. – Были. Пока не явился ты.
– Пока я не спас ее.
Он дернулся ко мне, но Такер хлестнул его вопросом:
– Обнулиться захотели?
Члены Семерки дружно закивали.
– Чего мы ждем? Это же нарушители! – шумели они. – Пора исполнять приговор!
– Послушайте! – выкрикнул Ларс. Он едва сдерживал ярость: на лице вздувались вены, губы змеились тонкой полоской, а руки то и дело перебирали провода. – Да послушайте, черт возьми! Мы здесь не для этого! – Он подождал, пока люди по ту сторону экранов затихнут. – Я пришел, чтобы продемонстрировать вам свое изобретение. Больных планемией можно вылечить, поменяв им тело. Клянусь, я не лгу.