ые ребята, но дождался только странного исчезновения декораций, а потом и реальности. Их заменила сумеречная взвесь непонятных свойств и природы. Невозможно было ни понять, что это — особенности игры, шутки помраченного сознания или результат стороннего воздействия на организм, — ни поменять сложившихся условий. Карим даже двинуться не мог без острого приступа тошноты. А она была неуместной — как эстетически, так и с точки зрения выживания: если Карим действительно спал или потерял сознание, рвота могла привести к асфиксии и смерти. Умирать, не сдав курсовую и даже не набрав необходимого материала для нее, было стыдно.
Карим, пробормотав: «Бисмилля», покрутил глазами и медленно потянулся туда, где, кажется, было чуть светлее.
Кредит искал кошака и угол. Учитывая обстоятельства, занятие казалось тупым. Но, возможно, только казалось. Если вдуматься, вся жизнь Кредита и состояла из тупых занятий: тупил дома, в садике, в школе и в секции, тупил в армии и в магазине, в который устроился охранником, тупил, набирая кредиты, тупил, приворовывая на складе, чтобы поскорее погасить кредиты, тупил, сначала пытаясь откупиться от спалившего его начальника, потому залезая в еще большие кредиты, а потом, решив травануть начальника, тупил при расчетах дозы клофелина и его покупке через интернет, тупил на следствии, в СИЗО, на суде и в колонии и при вербовке «Генделем» тоже поначалу тупил. Но, во-первых, он так учился. По-другому было бы легче и здоровей, но по-другому у Кредита не получилось: необходимо со всей дури наступить на каждые грабли, чтобы, очухавшись, запомнить: ага, это тоже грабли, в следующий раз наступим на что-нибудь другое. Во-вторых и в-главных, Кредит выживал. Несмотря на тупость, а может, благодаря ей — пока остальные, остря и прикалываясь, забуривалась туда, где уже не выжить. Их грабельки Кредит запоминал тоже.
Поэтому он и согласился сыграть придурка Дизеля, чтобы заманить и зачистить болтливых сопляков. Ну и потому еще, что неисполнение приказа Патрона было суперграблей, быстрой и беспощадной. Играть-то несложно — знай улыбайся, кивай и следи, чтобы все приняли свою дозу. С парой девах возникли затруднения: кобенились и уклонялись от солевого причастия, так что Кредит готов был влить или сыпануть им чистой отравы в пасть насильно, сразу или ближе к отбою.
Отбой случился согласно расписанию, вливать и сыпать не пришлось, хотя болван Лексеич и заставил тратить время на повторный заход, да еще и кошаком расстроил. В итоге время истратилось, а с кошаком вышло мутно. Сквозь дурацкую музыку Кредит явственно слышал мяуканье, не жалобное, победно-наглое, а когда гостиная домика сменилась серо-бурой хмарью, впереди мелькнул белый кошачий зад с торжественно задранным темным хвостом. Кредит рванул следом, но не обнаружил ни хвоста, ни угла, ничего. Но куда-то же они делись. Значит, надо искать.
Кредит слышал, что кошки избегают плохих людей, но сам себя плохим не считал, а главное — ничего плохого кошкам специально старался не делать, а прошлогодний случай пробовал отмолить как мог и почти убедил себя, что тот вопль в горящем доме был не кошачьим. К тому же он честно пытался уберечь кошака от отравы, а потом так же честно собирался взять его с собой и спасти.
Может, кошак это оценил и сам взял меня с собой, типа спас, подумал Кредит с неудовольствием, но решительно отшвырнул от себя эту мысль, как отшвыривал остальные странные мысли и образы, в которых, например, он деловито резал болтливых сопляков или, наоборот, старшая из сопляков со всей дури засандаливала ему в голову чем-то тяжелым, а затем, пока толстый сопляк вязал гаснущему Кредиту руки, еще одна соплячка деловито копалась в его телефоне. Это никак не сочеталось с реальностью, при том что резать Кредит был готов всегда, а подставляться под удар и отдавать телефон — никогда. Значит, следовало сосредоточиться на том, что с реальностью сочеталось.
Кредит не знал, что сделает, если все-таки настигнет кошака и найдет угол, но даже от столь странной, зато внятной задачи не стоило отвлекаться ради того, чего не было и, скорее всего, не будет. Упремся — разберемся, решил Кредит и продолжил бесконечный путь, уводящий его все дальше от тех, кому он мог и хотел вредить.
Азат послушал вопли некоторое время, отодвинул трубку от уха и принялся ждать, пока собеседник проорется. Потом спокойно признался, что да, он дежурный администратор базы «Тынлык», и да, он знает, что в восьмом домике находится спецхранилище под сигнализацией, да, на новогоднем корпоративе одни ваши доблестные коллеги оставили в спецхранилище спецпосылку для других ваших доблестных коллег, но те по ряду причин, останавливаться на которых нам не позволяет инстинкт самосохранения, эту посылку не забрали ни сразу, ни в течение следующей недели, и да, в этот домик с сегодняшнего полудня до завтрашнего заселены гости, да, так гласит инструкция для случаев, если других свободных домиков не осталось, да, у нас именно такой случай, и да, гостей специально предупредили не соваться в хранилище, не тревожить сигнализацию и даже не трогать дверь. И нет, он, дежурный администратор, никакой сигнализации либо шума не слышит и никакого беспорядка в районе восьмого домика не наблюдает. И нет, он знать не знает, какую ценность представляет то, что хранится в восьмом домике, и не собирается компенсировать эту ценность в случае кражи или порчи. И нет, у него нет инструкций, полномочий и возможностей пресекать беспорядки, проверять сигнализацию или бегать по ночам по приказу незнакомых людей.
Он снова отодвинул трубку от уха и подождал еще немного, тоскливо глядя на термос чая с душицей и экран, на котором «Ак Барс» рвался отыграть глупую шайбу, пропущенную в начале периода. Первый тихий вечер безумной новогодней недели обламывался с диким хрустом.
Азат пообещал вопящему собеседнику сделать все, что возможно, оборвал связь, нашел телефон А. Литвиной, снимавшей и оплачивавшей восьмой домик, глянул на часы, вздохнул и набрал номер, готовясь на ходу смешивать извинения за беспокойство с требованиями немедленно навести порядок в районе кладовки и намеками на гигантский штраф и прочие неприятности. Подготовленная смесь не пригодилась: трубку никто не брал. Да если бы и взял, толку-то, запоздало сообразил Азат: сами-то сигналку гости вырубить не смогут, даже если найдут.
Он как мог коротко и кротко ответил на очередной вызов крикуна, протяжно вздохнул, выключил телевизор и пошел одеваться, попутно подсыпав корм в и без того нетронутую миску: коза так и шлялась где-то с самого утра.
Восьмой домик был тих, двор пуст, но хотя бы окна слабо подсвечены. Молодежь вместо впадания в угар и дебош пырится в экранчики — понимаем и осуждаем. Как они сигнализацию-то дернуть умудрились, подумал Азат, осерчав, сбросил новый звонок и требовательно постучал в дверь.
Ответа он не ждал: вариант выхода А. Литвиной либо детишек из ее компании с борзым вопросом «Чего отдыхать мешаете?» заведомо выглядел маловероятным. Азат исходил из того, что гости набухались и вырубились. Но не исключал и возможностей эксцесса — детишки по синьке бывают непредсказуемо буйными, в том числе ботаны. Потому Азат взял с собой и связку ключей, и электрошокер. Ключ не понадобился: от стука дверь плавно отошла.
— Тук-тук-тук! — громко сказал Азат, на всякий случай кладя пальцы на шокер в кармане куртки. — Это администратор, Азат Рашидович. Все одеты?
Никто не откликнулся. Азат решительно шагнул в гостиную, ритуально повторив предупреждение, и замер.
Отвечать оказалось просто некому, хотя народу было что в загадке про огурец. В гостиной стоял полумрак и не самый типичный для загородного отдыха запах: не перегара, не алкоголя и не каких бы то ни было курений, а свежей зимы, еды, дыма — и самую малость хороших духов. Гости, плотно одетые, лежали. На диване, по креслам, а кое-кто и на полу. Неподвижно и беззвучно. Это Азату не понравилось, но, в конце концов, методы досуга и отхода ко сну, избранные гостями, специально заплатившими за это, администрацию базы не касались. Еще меньше ему понравилось, что дверь в кладовку не заперта, а приоткрыта.
Азат быстро прошел через гостиную, едва не наступив на руку странно одетого мужика, распростертого на полу за креслом. Включив фонарик, он сразу сунулся за стеллаж, отодвинул фальшивую панель из вагонки и облегченно вздохнул. Несгораемый шкаф покоился на месте и, судя по пыли, видной в ярком косом свете, был нетронут.
Азат тоже не стал его трогать — дурной он, что ли, лезть в чужое режимное хранилище, да еще с какими-то секретнейшими цифровыми ключами внутри, о которых ему, пока гремел корпоратив, по огромному секрету рассказали три пьянющих спецсотрудника. Сняв лицевую панель выключателя, он отжал кнопку сигнализации, выскочившую из гнезда при вторжении. Снова взводить сигнализацию при выбитой двери было глуповато, но Азат таки взвел, приладил косяк и затворил дверь. Будет не защитой, но средством оповещения — например, о том, что гости снова проснулись и буянят. Сам Азат никого будить не собирался. Утром пообщается и взыщет ущерб согласно приложенному тарифному плану. Спасибо хоть бильярд не ухайдакали.
Он направился к бильярдному столу проверить, так ли это, и опять чуть не отдавил руку мужику в черной униформе, ладной и вроде дорогой. Мужик раскинулся на полу лицом в основание кресла, а рука, которую Азат с трудом миновал второй раз подряд, неловко возлежала на красненьком ноутбуке. Никак этому мужику не подходящем. Подходящем, скорее, девице, тоже уткнувшейся лицом в кресло, только уже в его спинку.
Девица была вроде из компании, снявшей домик, а вот мужик знакомым не казался. Еще двое, разбросанные по полу чуть подальше, у дивана и другого кресла, вроде были из четырнадцатого. Надо же, познакомиться успели и в гости напросились. Или так пришли?
Азат покатал в голове эту мысль, но тихая обстановка и, главное, ноутбуки рядом с каждым из форменных мужиков гасили беспокойство, хоть и выглядели странновато.