Договорить он не дает, перебивает:
– Думал.
– Думал? Ты нормальный? О чем можно думать четыре месяца?
– О многом. Пошли в дом, у тебя губы синие.
– Никуда я с то…
На этих словах Ваня резко разворачивает меня к себе лицом и целует.
43
Иван
Можно сколько угодно убеждать себя в безразличии, но, когда его нет… никакие мысли не помогут сохранять холодную голову.
Только инстинкты с примесью злости. Будоражащий голод.
Азарина пестрит своим псевдонедовольством. Что-то еле слышно бормочет. Трогает мои плечи, оставляя на и так красной от солнца коже отметины.
Протестует, а потом срывается. Снова…
Словно летит с обрыва.
Я тебя поймаю, Тата. Конечно же, поймаю…
Впиваюсь пальцами в узкую талию. Жестко, без права на отступление.
– Я сдаюсь, Ванечка, – тихий Таткин голосок врывается в сознание ураганом, – сдаюсь…
Не могу от нее оторваться и отпустить не могу. Все условные, поставленные себе запреты тлеют.
Она дрожит в моих руках.
Красивые изгибы тела дурманят. Затмевают остатки рассудка.
Первая и такая ленивая медлительность движений тает. Теперь ее просто невозможно сохранить.
– Подними руки, – толкаю Тату к дереву, избавляя нас от этой желтой тряпки под названием платье. – Ну же!
Нетерпение зашкаливает.
Матовая, бронзовая кожа. Гладкие плечи. Перебираю пальцами чуть выгоревшие волосы, вдыхая аромат сладких ягод.
Красивая. Самая красивая девочка.
Если бы ты только знала, насколько я тобой болен… как схожу по тебе с ума…
В воздухе все еще витает недоговоренность. Четыре месяца ада, когда тебя крутит, но ты изо всех сил противостоишь сам себе. Своим желаниям. Своему «хочу»…
– Ты снова подстриглась, – трогаю ее, впечатываю в себя, как изголодавшееся животное.
– Ты заметил, – ее шепот распаляет.
– Я всегда все замечаю. Всегда… если ты много говоришь, значит, нервничаешь, – поцелуй, – а если сбегаешь от меня, то на самом деле очень хочешь остаться…
Снова целую, а она улыбается. Отвечает, поддается. Плавится в моих руках, уплывая в экстаз.
– Ваня, у меня в волосах какие-то колючки! – трогает свою голову, медленно перебирая ногами в сторону дома. – Это ты виноват.
– Кто бы сомневался. Сюда иди. Стой смирно, иначе будешь ходить с проплешинами.
– Очень смешно, – Татка складывает руки на груди и театрально притопывает ножкой. – Вот, между прочим, я тебя тоже хорошо знаю, – цокает языком.
– Поподробнее, – вытаскиваю из ее волос маленькую елочную веточку.
– Вот когда ты ведешь себя как последний… гад, значит, ты от меня точно без ума.
– Совершенно точно без ума. И без фантазии...
– Говорю же, – улыбается. – Ну что там?
– Все, – убираю руку, но, передумав, прижимаю ладонь к ее спине.
– Сонька меня точно потеряла…
– Конечно, вот именно сейчас мы будем думать о Соньке.
– Не будем, – морщит нос. – Ты позовешь меня на свидание?
– Позову.
Хочется закатить глаза. Я дурею вот от этой ее манеры… легкости какой-то. Татка мгновенно перестраивается. Меняет холодное на горячее, и хоть бы хны ей.
– Когда?
– Через четыре дня.
– Почему именно через четыре?
– Потому что завтра мы будем отсыпаться.
– А потом?
– А потом меня ждет квест.
– Какой?
– Устройся на работу.
– Так распределение же…
– Комиссию и тесты все равно никто не отменял. Плюс нормативы.
– Жесть. Но не переживай, я тебя порадую. Надену очень короткое платье и приду к тебе самой красивой.
– Тогда наше свидание будет коротким. В вертикальной плоскости точно.
– Извращенец.
Тата делает несколько шагов и замирает. То, что в ней появилось напряжение, понятно без слов.
– Что?
– Я хотела спросить.
– Спрашивай.
Подталкиваю ее вперед, и мы медленно выходим к дому. По крайней мере, уже отлично видно забор.
– Про список. Понимаешь, – надавливает пальцами на виски, – он не дает мне покоя.
– Тебя там не было.
– Но список есть.
– Уже нет.
– Но был…
– Был.
Тата поджимает губы, растерянно озирается по сторонам, проводит рукой по волосам, просто утопая в этих отягощенных движениях. Медленных, словно совершающихся через силу.
– Давай выясним все раз и навсегда. Список был. Я не святой и никогда не претендовал. Ты мне нравишься. Иногда я тебя боюсь…
Татка хлопает глазами.
– Меня?
– Чувств к тебе.
– Боишься меня любить, Ванечка?
– Боюсь, – сжимаю ее руку, – но тебя невозможно не любить.
– Я…
– Вот сейчас лучше молчи, – прижимаю пальцы к ее губам. – Снова ляпнешь что-нибудь и испортишь момент.
– Да ты романтик, Ваня, – шепчет, обжигая кожу своим дыханием.
– Только по серьезным случаям.
– Я просто хотела сказать, что тоже…
– Тоже что? – удерживаю ее на расстоянии вытянутой руки, чтобы смотреть в глаза.
– Тоже люблю. Но если я узнаю хоть про какую-то швабру…
– Я же говорил, испортишь момент, – ржу, крепко обнимая эту взбесившуюся девчонку.
– Вот только попробуй, слышишь меня? Только попробуй.
– Тебя я обязательно попробую. Можешь даже не переживать.
44
Тата
— По какому случаю марафет? — Агата без стука врывает в комнату, оценивая мой наряд.
Такое ярко—малиновое платье на запах. Короткое. Я же Ванечке обещала короткое.
— Свидание. Кстати, ты не против что я у тебя живу? Просто в квартире бардак , а еще там нет Люды и вкусного борща.
— Да живи сколько хочешь. Все шесть комнат твои.
— Посмотри,— поворачиваюсь,— глаза поярче надо?
— Нет. Так хорошо. Волосы наверх убери. Шею открой, красивая же.
— Да вылезают, с моей стрижкой только наверх и убирать.
— А я давно говорю, отращивай!
— Жарко. И мыть удобнее, особенно на гастролях.
— Ну как хочешь. Вечером тебя ждать?
— Не знаю,— пожимаю плечами и кидаю в сумочку блеск для губ.
— Что, кстати, Ерохин говорит? Какой у него дальнейший план действий?
— Будем делать клип. О! В ротацию взяли еще один трек с альбома. Класс, правда?
— Новость хорошая, но…
— Снова это «но», Агаточка, пожалуйста, ну можно я сегодня уйду из дома с хорошим настроением? А то ты меня накрутишь по работе, и весь вечер коту под хвостик.
— Иди уже. Но к этому разговору мы еще вернемся.
— Конечно. Знаешь, я иногда думаю, что стоило воспользоваться твоим именем. Я бы себе уже давно, и очень быстро, карьеру сделала. Никто ж и знать не знает, что ты моя тетка.
— Что, устала в этом болоте? Легкого пути захотелось?
Аги усмехается.
— Нет. Просто мне так страшно, что все это ненадолго. Год, два и меня забуду.
— Тебя еще никто толком не знает, чтоб забывать. Именно об этом и был мой разговор. Тебе нужно выделяться. Ты сама должна себя продавать, а не твой Ерохин. Понимаешь? Личный бренд моя дорогая.
— Как у тебя?
— Как у меня.
— Я подумаю на досуге. Убежала.
Целую Аги в щеку и выскальзываю из квартиры. У Ваньки с утра были дела по работе. Он уже несколько дней все ездит с какими-то документами, проходит нескончаемые тесты и комиссии.
Поэтому чтобы нам обоим было легче, мы договорились встретиться на Патриарших. Хотя вряд ли это совсем честно. Окна квартиры Агаты, как раз таки и выходят на эти пруды.
— Ну что, можно тебя поздравить?
— Поздравляй,— показывает на свои губы, и я, конечно, целую.
— Тебя взяли?
— Еще пару испытаний,— смотрит на папку, что держит в руках,— не успел домой заскочить.
— Поехали вместе. По ресторанам в этой жизни мы еще успеем находиться.
— Глаголешь истину.
Ванина рука скользит по моей талии и даже чуть ниже.
— Про платье не соврала. Короткое.
— А так, ты будто не видел?!
— Нет кончено, надо все тщательно проверить.
— Ну—ну,— крепко сжимаю его ладонь.
Теплый ветер ласкает кожу, и такое спокойствие в душе…
Не помню, когда у меня в последний раз все было так хорошо. Ваня рядом и даже признался в чувствах. Честно говоря, я до сих пор от его словно не отошла. Так они меня тронули. Вроде без пафоса всякого…но так искренне. Прямолинейно, как он любит.
И меня он тоже любит.
— Кстати, — уточняю,— в квартиру я к тебе не зайду.
— Че эт?
— Там твоя бабуля.
— Боишься, снова покусает?
— Боюсь.
— Не бойся, я лягу грудью на амбразуру. Нас этому учили.
— Дурак.
Хихикаю, а внутри все вздрагивает. Такие мысли лезут…а что если его куда—нибудь отправят…туда, где стреляют? Могут же? Он же военный? Или все только по согласию?
Кошусь на Ваньку, но вслух свои бредни не озвучиваю.
— Бросаться грудью на амбразуру, значит не думать о последствиях Ванечка. Так себе занятие…
— Почему не думать? Наоборот, поступать самоотверженно, то есть подчинять свои интересы и жертвовать ими для блага других,— уточняет, смиряя меня взглядом,— В мирное время так себе тема, а вот в военное…иногда без этого не обходится.
Натягиваю на лицо улыбку. Плохие разговоры. Ужасные просто.
Трогаю свой лоб и перевожу, все это в более шутливую форму.
— Вот, я к твоей бабушке, как на войну иду. Меня уже потряхивает. Если она снова сравнит меня с ночной бабочкой, я точно выскажусь!
— Выскажись, поверь вам обоим станет легче.
Токман ржет, притискивая меня к себе, закинув руку на плечо.
45
– Ваня, эта девочка тебе абсолютно не подходит. Ты посмотри, в чем она явилась! Что в платье, что без.
Мое малиновое платье баб Вера не заценила. А ее манера говорить все в лоб не зацепила меня.
Не знаю, что за бешеная белка в тот момент вселилась в мою голову, но я без всякого смущения поцеловала Ваньку на ее глазах, а после с циничной улыбкой на губах заявила, что она может сколько угодно говорить про меня гадости, но от Токмана я не отстану. Словечки я использовала исключительно из ее лексикона.