Знаю, что фантомные боли будут преследовать меня еще долго, как и воспоминания. Моменты, которые ты так сильно хочешь забыть, но не можешь…
Вереница месяцев. Холодная голова. Потому что по-другому нельзя, не там, куда я попал.
В день отлета я ждал ее до последнего. Ждал, но ни разу не позвонил. Татка все же смогла задеть мою гордость.
На улице была плохая погода. Слякоть какая-то, лужи, наполовину растаявший снег…
Она не приехала. Посчитала это выше своего достоинства или снова струсила. Сейчас сказать точно – сложно.
Долгие месяцы с мыслями о ней. Они истязали. Нужно было что-то решить. Я поехал сюда ради работы, а в итоге не прекращал думать о личной жизни. Каламбур.
В какой-то момент стало легче. Как по щелчку пальцев, я просто понял, что дальше так продолжаться не может. Нужно что-то менять. Иначе какой смысл что-то строить?
На самом деле хотел сделать ей предложение…
В реальности же все вышло иначе.
Врач заглянул в палату уже под утро. До этого здесь терлась медсестра. Такая надоедливая особа, у которой просто не закрывается рот.
Но, как только в палате появился Петров, Анна быстренько слиняла.
– Утро доброе. Как самочувствие?
– В норме.
– Это похвально, – врач заглянул в какие-то бумажки, что притащил с собой под мышкой. – У вас было тяжелое ранение. Повреждение спинного мозга. Лечение будет долгим. Готовьтесь.
– Я встану? – кошусь на свои ноги, потому что не чувствую их. Прошло несколько часов с момента, как я пришел в себя, но до сих пор не ощущаю половины тела.
– Вопрос сложный.
– Какие шансы?
– Процентов тридцать. Большим, к сожалению, порадовать не могу.
– Я вас понял.
– Это не приговор.
– Пока не приговор.
– Я позвонил Наталье, она просила сообщить ей, как только придете в себя.
– Про ноги сказали?
– Нет.
– И не говорите. Ничего ей не говорите.
Петров понимающе кивнул и вышел за дверь.
Ужасное чувство, что распарывает внутренности. Наступает какое-то кислородное голодание. Голова кружится, в глазах темнеет. Это последствие стресса. Плюс шок от новости, которой меня наградил Петров.
Тридцать процентов.
Если Татка узнает, то будет мучаться вместе со мной. А если я не встану, останется привязанной ко мне своими моральными принципами. Не сможет уйти. Мы оба будем мучаться. И кто больше, неизвестно.
Проще разорвать все сейчас. Без возможности выбора.
Так правильнее. Я не имею права ее обременять. А еще не хочу слышать ее рыдания от бессилия. То, что они будут, заранее известный факт.
Да, я поступаю эгоистично. Решаю за двоих. Оставляю ее в неведении.
Знаю. Но так правильно.
В палату снова заглядывает эта Анна, теперь уже с бабушкой. Ба сокрушается в рыданиях, в какой-то момент у нее поднимается давление, ей становится плохо, и медсестра уводит ее в соседнюю палату.
– Я ей укол сделала, – заглядывает снова, – сейчас полегче станет.
– Спасибо.
– Вы молодец. Пришли в себя… после такой травмы… выглядите прекрасно.
Кривлю губы и слышу громкий стук каблуков. Не знаю почему, но я заранее знаю, что это моя Свобода.
Татка заходит в палату. На лице растерянность.
Медсестра выдает какую-то чушь и уходит. Азарина же садится рядом. Заглядывает мне в лицо, а меня колбасит.
Решение о том, чтобы все закончить, вдруг становится таким зыбким…
Конечно, я продумывал речь. Мне хватило часа, чтобы сформулировать мысли в своей голове, еще до ее прихода. Но вот озвучить это… разомкнуть губы, чтобы сказать, не получается.
Я вижу ее слезы, слышу обещания, и во мне закипает коктейль из боли и собственного эгоизма.
Почему она говорит это сейчас? Почему молчала раньше? Неужели, чтобы заслужить ее внимание, мне нужно было практически сдохнуть?
Если я сейчас оставлю все как есть, то привяжу ее к себе виной. Она чувствует вину и будет рядом во что бы то ни стало. Будет мучаться, но никогда не уйдет.
Возможно, мы возненавидим друг друга.
В какой-то момент я просто отдергиваю руку. Сильно сжимаю кулак и говорю все, что задумал.
У нее голос дрожит. Она вся сотрясается от своих рыданий.
Главное – не пойти на попятную. Не затягивать нас обоих обратно. Теперь уже нельзя, точно нельзя…
Возможно, когда-нибудь мы встретимся вновь, возможно…
Телефон звонит вовремя. У меня больше нет сил говорить с ней. Видеть ее лицо. Чувствовать эту едкую боль, что закралась под кожу и порабощает секунду за секундой.
Татка уходит. Не смотрю ей в спину. Потому что, если оглянусь, остановлю.
Не выпущу из нашего общего ада. А так, так раны зарубцуются, она забудет и начнет жить дальше. Полноценно.
А вот о полноценности своей жизни я не могу даже заикнуться.
На плечи сваливается понимание происходящего. Тридцать процентов… так мало.
Так проходит месяц, после еще один.
Никаких изменений. Уколы, капельницы, лечение. Ожидание очередной операции...
55
Тата.
Четыре года спустя…
– Как ты? – Денис накидывает на голову капюшон толстовки. Мы идем по парку недалеко от моего дома.
– Нормально, – пожимаю плечами, – на лейбл пришел такой талантливый мальчик.
– Я не об этом…
– Я понимаю. Была на кладбище, три дня назад. Час там просидела. Разговаривали. Знаешь, теперь я уверена, что она меня слышит. Не может не слышать. Моя Сонька…
Соколов кивает, замедляя шаг.
– Спасибо тебе, Денис. Иногда мне кажется, не встреть я тебя… тот день стал бы последним.
– Не говори ерунды.
Улыбаюсь краешками губ.
Соколов появился в моей жизни внезапно. После смерти Сони я так долго не могла прийти в себя. Сначала Ваня, потом она… они оба меня бросили, но каждый по-своему.
Сони не стало на следующий день после моего приезда из военного госпиталя. Она уложила меня спать и выбежала в магазин через дорогу за продуктами. Машина вылетела на красный. Ее даже до больницы довезти не успели. Она скончалась в скорой.
Мне кажется, именно это меня и добило. Все, что окружало, стало неважным.
Иван, карьера, которая от меня не зависела, я была связана контрактом по рукам и ногам, потом Соня. Единственный человек, с которым я могла поговорить по душам. Моя родная девочка.
Сорок дней. С ее смерти тогда прошло сорок дней, а у меня сорвало планку. Я вдребезги разругалась с Ерохиным и разорвала контракт. Отдала все деньги, что были. Продала квартиру, машину. Осталась без материального. Зато у меня было мое имя. Его я смогла сохранить.
День тогда был паршивый. Лил дождь.
Я зашла в какой-то бар. Долго сидела за стойкой. Ревела. Пила и ревела. А если учесть, что психотерапевт назначил мне антидепрессанты, которые я принимала каждое утро… В общем, ситуация швах.
Не помню, как заметила Соколова, но он понравился мне внешне. Впервые меня не отталкивал вид мужика. Я просто хотела расслабиться, забыться…
Подсела к нему сама, начала нести какой-то бред заплетающимся языком, и в какой-то момент картинка перед глазами начала затуманиваться. Звуки затихать.
Открыла глаза уже в больнице. Вся зеленая, с капельницей в вене.
Соколов сидел в кресле неподалеку. Мы с ним потом долго разговаривали, именно он уломал меня на клинику.
С моей нервной системой и, кажется, уже зависимостью – это было необходимостью, которую я отрицала. До сих пор не знаю, зачем он со мной возился, может быть, потому, что у самого в то время был гадский период… не знаю. Я никогда не спрашивала. Боялась услышать ответ.
Разве кому-то хочется знать, что его просто пожалели? Мне нет.
– Спасибо тебе, Денис, – повторяю в миллионный раз.
– Всегда пожалуйста.
– Если понадобится помощь…
– Я знаю.
Мы расстаемся рядом с его машиной. Привычно обнимаемся. По-дружески. И расходимся каждый в свою жизнь.
Между нами никогда и ничего не было. Только дружба и то обилие сплетен, что кишели вокруг.
Соколов – боксер, сейчас уже довольно известный. Три года назад никому не нужный, пытающийся вернуться в спорт парень.
Взмахиваю рукой и медленной походкой возвращаюсь в дом. Я купила его несколько месяцев назад в прекрасном закрытом поселке. Спасение от журналистов и фанатов.
Взбежав по лестнице, включаю свет в комнате. В ванной мою руки, переодеваюсь в домашний костюм.
– Наталья Алексеевна, к вам пришли.
Лариса, моя домработница, встречает меня в коридоре.
– Кто?
– Арсений.
– Спасибо, Лара, – возвращаюсь на первый этаж.
Арсений стоит при параде. В костюме, с букетом роз. Он скорее очередная интрижка, чем что-то серьезное. За последний год я стала как-то слишком полигамна. Все чего-то ищу, но, к сожалению, они оказываются суррогатом.
– Наташа, – мужчина напротив раскрывает объятия, приобнимая меня. После сразу вручает цветы.
– Спасибо.
Смотрю на его чуть поседевшие виски. Да, совсем забыла, мой любовник старше меня на шестнадцать лет. Разведен, детей нет. Ну и главное: Арсений – генерал. Моя страсть к погонам и вечная погоня за копией Токмана, кажется, никуда не делись.
Никогда не интересовалась, чем он конкретно занимается. Не военный. Работает в Следственном управлении. Имеет квартиру, загородный дом и автопарк машин. В общем, целый набор коррупционера.
Полная противоположность Ивана. Его я, кстати, так больше и не видела. Он переехал, оборвал все контакты. Даже с Серёгой ни разу не связывался.
Его бабушка тоже исчезла. Продала квартиру, и след ее простыл.
Наверное, я должна была искать... не опускать руки, но, если человек сам этого не хочет, все становится куда сложнее.
– Ты прости, что я без приглашения. Очень хотелось тебя увидеть.
– Все в порядке, – вру. Потому что он не входил в мои сегодняшние планы.
– Я не буду тебя надолго отвлекать, понимаю, ты человек занятой. По себе знаю, – широко улыбается, – просто хотел пригласить завтра на обед.