Ванины шаги не становятся неожиданностью. Они вполне закономерны. Двери лифта расползаются, и мы оказываемся в замкнутом пространстве вдвоем.
Тишина. Ни единого произнесенного друг другу слова.
В машине она продолжается, тянется надоедливым шлейфом, что мешает идти прямо с гордо поднятой головой.
У дома Агаты я мешкаю. Цепляюсь за ручку двери, но не спешу уходить.
Один. Два. Три…
– У тебя было время все обдумать. Теперь моя очередь.
– Хорошо, – он кивает словно в замедленной съемке.
– Если я не позвоню…
– Я сделаю это за тебя.
Слышу улыбку в его голосе, но глаз не поднимаю. Так и сижу, уткнувшись взглядом в колени.
Когда оказываюсь на улице, легче не становится.
Теперь передо мной стоит непосильная задача… разобраться в себе и наших отношениях. Таких запутанных, таких болезненных отношениях.
Ванькина машина стоит у дома еще долго. Я уже успеваю подняться в квартиру, выглянуть в окно и узреть крышу черного внедорожника, на котором он ездит.
Задергиваю штору и стаскиваю водолазку. Принимаю душ, будто он способен смыть все эти липкие ощущения. К горлу подкатывает ком, живот сводит какой-то ненастоящей, но режущей болью, вынуждая меня опуститься на дно ванны и подтянуть колени к груди.
Слез нет. Внутри какая-то холодная пустота.
Я так тебя ненавидела, а теперь, теперь ты лишил меня и этой возможности. Потому что в глубине души я прекрасно понимаю его страхи. Понимаю, что он тогда испытывал, и то, насколько это было страшно…
Оказавшись в спальне, беру с тумбочки телефон и уверенно печатаю:
«Не звони мне, Ванечка. Я хочу прийти ко всему сама. Дай мне время».
70
После Нового года меня закручивает в работе. Я наконец-то вхожу в нужный мне ритм и стараюсь отвлечься от мыслей, что назойливо лезут в голову.
Наступает весна. Теплая и такая солнечная. Хочется вдохнуть глубже, а еще до безумия позвонить Ване. Правда, я этого не делаю, потому что не уверена до конца, приняла ли решение...
Это не может быть очередной неудачной попыткой. Теперь все должно быть раз и навсегда, иначе даже не стоит снова во все это ввязываться. Давать лживую надежду…
Устраивать истерики и глупые скандалы слишком по-детски, я пережила этот этап. Возвращаться в него не вижу смысла.
Снимаю трубку гостиничного телефона, по которому меня предупреждают о госте.
Громов. Серёгин друг. Я сама его позвала. Прилетала в Питер на пару суток и решила, что встретиться со старым знакомым очень хорошая идея.
А еще... еще я знаю, что он тоже виделся с Ванькой.
– Стёпочка, я так рада тебя видеть, – распахнув дверь, кидаюсь ему на шею.
Громов – настоящий медведь. Широкоплечий, крепкий. Не скажешь, что врач.
– Ага, я тебя тоже, – Стёпка мгновенно выстраивает между нами дистанцию, удерживая меня за талию на вытянутых руках.
– Грубиян, – шутливо надуваю губы, – у меня съемки ночью, это к вопросу, что я тут делаю.
Именно это он спрашивал меня по телефону около сорока минут назад.
– Что снимаете? – садится в кресло у окна.
– Да для шоу сцену. Как дела на работе?
– Отлично.
– Это очень хорошо, – перекидываю волосы на правое плечо.
– Слушай, Свобода, тебе чего от меня надо?
Стёпа не дурак и прекрасно понимает, что его визит чисто дружбой объяснить нельзя. Вообще, у меня к нему дело, но вслух я произношу другое. Пока другое.
– Чего надо, чего надо. Я по дружбе, очень старой и крепкой дружбе. Сколько мы друг друга терпим? Лет десять?
– С Суворовского.
– Вот, когда мой Серёнька кадетом был? Десять лет назад.
– Пятнадцать.
– Тем более.
– Хитришь же, Натаха.
– Хитрю.
– Ну?
– Ты Ванечку давно видел?
Спрашиваю словно между делом. В этом вся я. Вечно окольными путями. Но не могу оставить этот вопрос, так его и не задав.
– Месяца два назад пересекались.
Видимо, как раз в то время, когда Токман прилетал в Москву на Новый год. После нашего с ним разговора у них с моим почти разведенным братцем и Громовым был суточный загул. Встретились, жестко нажрались и разъехались каждый по своим делам и жизням.
– И как он?
– Ты серьезно только за этим позвала?
– Нет, конечно, – раздражаюсь, сама не понимаю чем. Скорее всего, нервничаю перед тем, как задам главный вопрос. – У меня к тебе дело.
– Какое?
– Короче, я хочу увеличить грудь.
Громов опускает взгляд к моей двойке и вновь возвращается к лицу, потирая подбородок.
Да-да-да. Дурацкая идея – знаю. Но после всего происходящего у меня возникло острое желание что-то в себе изменить. Кто-то идет и перекрашивает волосы, а я вот решила заиметь новый бюст.
Громов – пластический хирург. Очень хороший, между прочим. И если уж с кем-то советоваться, то только с ним.
– Не смотри так, – нервно кусаю губы, – да, я хочу сиськи побольше. Что в этом плохого?
– Да ничего. От меня-то чего хочешь?
– Посоветуй клинику, импланты, я бы с удовольствием легла к тебе под нож, но ты сам знаешь, это моментально просочится в прессу, какой бы уровень конфиденциальности у нас ни был. Хочу все сделать тихо, за границей.
– Думаю, я знаю, кого тебе посоветовать. А Ванечке при следующей встрече я обязательно от тебя привет передам, вот он обрадуется.
– Не смей, – резче, чем хотела, подаюсь вперед, – не смей, слышишь?
– Да ладно тебе.
– Хотя какое мне до этого дело? Позвони, как договоришься.
– Позвоню.
Одобрительно киваю.
– А у меня в следующем месяце концерт, приглашаю, – спохватившись, протягиваю несколько ВИП-билетов, – новая программа.
Весь прошлый год убеждала себя, что завязала с концертной деятельностью, а теперь вот снова решила в пучину с головой. Мне нравилась та моя жизнь. Что бы я ни говорила и как бы ни сходила с ума на гастролях, ничего не может заменить мне ощущения кайфа от переполненного зала и людей, в голос подпевающих мои песни. Эйфория.
– Ты разочаруешься, но я и старую не видел, – Стёпка разводит руками. Стебется.
– Все, вали, Громов, мне нужно еще к съемкам подготовиться.
– Язва.
Громов уезжает. Смотрю на себя в зеркало, обвожу ладонями грудь, теперь уже проникаясь сомнениями. Точно ли мне это нужно?
Лежащий на кровати мобильный оживает. Звонит адвокат Дениса. Того самого Дениса, что вытянул меня из депрессии. Того, кто протянул руку в самый темный момент моей жизни. Теперь вот он настал у него.
Соколов наткнулся в парке на какую-то шпану, как говорят, не рассчитал удар и превратил одного из нападавших в овощ. Все это быстро поднялось в прессе. Моральное давление на его семью зашкаливает. А мать пострадавшего уже успела пробежать по всем центральным каналам, давая горестные интервью.
– Тата, все очень плохо. Линия обвинения зажимает по полной. Никаких доказательств, главная свидетельница как сквозь землю провалилась…
– Я поняла. Завтра уже буду в Москве, выбей мне с Деном свидание.
Сбрасываю вызов и пару минут смотрю на телефон.
Я могу позвонить Ване. Возможно, он сможет чем-то помочь…
Но насколько это ужасно – идти к нему на встречу с корыстным интересом и без всякого ответа о нас?
Дрожащими пальцами нахожу нужный контакт и нажимаю «вызов».
Долгие гудки, а после – его голос. Приветствие, от которого по телу расползаются мурашки.
Перевожу дыхание и наконец произношу:
– Привет. Мне нужна твоя помощь…
71
Как только возвращаюсь в Москву, первым делом встречаюсь с Ваней. Мы договариваемся встретиться в ресторане недалеко от дома Агаты. Практически в самом центре столицы.
Перед тем как поехать туда, долго кручусь перед зеркалом. Никак не могу выбрать подходящую одежду. В итоге останавливаюсь на длинном обтягивающем вязаном платье изумрудного цвета. Волосы убираю наверх, а косметику на лице минимизирую.
Волнуюсь как школьница.
Вообще, сейчас я воспринимаю Токмана иначе. Он сильно изменился. В нем появился какой-то холод, возможно, даже жестокость. Выверенность в движениях, четкость в действиях. Будто у него все по плану и прописано на сто шагов вперед.
Ваня уже ждет меня за столиком. Пунктуален до мозга костей. А вот я, как и всегда, опаздываю. Торопливо усаживаюсь на стул, сумку кладу на соседний. Грациозно закидываю ногу на ногу, стараясь держаться непринужденно. Но разве это возможно, когда этот человек рядом?
– Привет, – улыбаюсь искренне, потому что рада его видеть.
За эти долгие недели я действительно успела по нему соскучиться. Это так странно – не видеть человека несколько лет, а потом встретить по великой случайности и снова проникнуться. Думать о нем, желать начать все заново, но бояться. Неистово бояться любить. Быть с ним рядом. Потому что прошлое не дремлет. Ты всегда ищешь подвох в настоящем, оглядываясь назад.
– Привет.
Ванька кивает.
– Что у тебя за дело? По телефону ты категорически отказалась объяснять, – бросает взгляд на мои губы, но быстро возвращает его к глазам.
Впиваюсь пальцами в свое запястье, а после резко вываливаю всю картину, стараясь не упустить ни единой подробности.
Токман какое-то время раздумывает. Мне кажется или пару раз бросает взгляд на мою грудь? Неужели Громов ему проболтался?
– Это не в моей юрисдикции, – наконец отвечает и вынуждает меня поникнуть. – Я подобным не занимаюсь. Пусть меняет адвоката. Нужно затянуть процесс. Его хотят посадить. Это отчетливо видно по доказательной базе, да и всей шумихе в целом. Хотят прикрыть. Быстро. Поэтому лучший вариант сейчас – выигрывать время.
– То есть ты не можешь…
– Что? Позвонить знакомому генералу, который его освободит? Нет. Дело громкое, с оглаской. Похоже на постанову. Но без свидетеля что-либо доказать… сама понимаешь.
– И что делать?
– Я уже тебе сказал. И что вообще за нездоровый интерес к этому боксеру?
– Он мой друг. Хороший друг. Когда умерла Сонька, он был единственным…