Агент спросил, какой я вижу свою будущую квартиру. Все-таки между нами возникло определенное недопонимание. Он имел в виду площадь квартиры, а я подумал, его интересует, какие стены для меня предпочтительней: выкрашенные или оклеенные.
Но, к сожалению, понимание сути вопроса не способствовало его разрешению. Квадратные метры не укладывались у меня в голове. Нет, я, конечно, знал, что такое квадратный метр, но каков на самом деле размер квартиры в тридцать или сорок квадратов?
— С одной спальней? — отважился я спросить у агента.
— Хотите жить отдельно? — уточнил он.
— Да, сейчас я живу один, — ответил я, хотя совершенно не понимал, какое его дело. Судя по тому, как парень прищурил один глаз и начал почесывать авторучкой за ухом, я мог с точностью сказать: канал приема и передачи связи между нами снова нарушен.
— Свой салон? — переспросил парень.
Так, теперь он думает, что я один из этих голубых стилистов, что обычно живут по двое. Совсем плохи дела.
— Вы хотел бы одну спальню и одну комнату отдельнн? — предпринял еще одну попытку агент. — Салон — это гостиная. Гостиная комната.
— Ах! Да! Именно так. Спальню и гостиную. — Чтобы подбодрить его, я утвердительно закивал головой.
— Хорошо. У нас ест.
Агент достал папку и начал бегло листать ее пластиковые странички. Распластав папку передо мной, так чтобы я мог видеть схему квартиры, он принялся перечислять: «Chambre, séjour; cuisine, SdB», что расшифровывалось как salle de bains — ванная комната.
— A SdE, — продолжал объяснять он, — это salle d’eau — душевая комната.
— Где находится эта квартира? — спросил я.
— Улица Обаре… комф, — ответил он.
— Отлично.
— Вы знаете таку улицу?
— О, да! — Я изобразил, как пью пиво, а потом падаю со стола.
— О’кей. Хотите позмотрет сейчас?
— Хочу.
— Ест гара… тийные письма?
— Нет.
— О! (Огорчение в глазах.) Ах! (Задумался.) О! (Обреченность во взгляде/смиренное выражение лица.) Не проблем!
Спустя шесть часов после общения с ним мне все еще не удалось избавиться от ощущения, что меня унизили.
Сначала меня притащили на романтичную мансарду, с которой, как описал агент, «открывался чудесный вид на крыши». Он не обманывал — взору открывалось множество крыш. И такое же множество дырок в крыше над моей головой.
— Починят очен быстро, — уверял он.
Это так разыгралось мое воображение или заголовок одной из газет, которыми были заклепаны дыры, действительно гласил:
«NAPOLÉON EST MORT»?[92]
Бесспорно, квартира была удачно расположена с точки зрения завсегдатаев баров — прямо внизу располагался один. Водопроводные трубы тоже ощущали его наличие, содрогаясь от оглушительной музыки в стиле техно.
Еще одной незначительной проблемой было то, что жители еще восьми таких, как этот, романтичных чердаков пользовались одним туалетом. Туалет же представлял собой не что иное, как дыру в полу. И если я правильно понял, один из потенциальных соседей — ослепший мужчина, страдающий дизентерией, у которого частенько случается жидкий стул.
— Консьержка, она не мыть еще сегодня, — пояснил агент.
Возможно, так оно и было. Но даже если закрыть глаза на шум музыки и отвратительный туалет, этому чердаку никогда не стать домом моей мечты по той единственной причине, что у него неимоверно низкие потолки. Я не мог выпрямиться во весь рост, находясь там. Ну, не совсем верно. Выпрямившись, я мог стоять в дверном проеме, но стоило мне сделать шаг вперед, я тут же бился лбом об потолок. Это была треугольная призма, передвигаться по которой ты сможешь, лишь согнувшись пополам. Иначе не избежать перелома черепа.
— Это не дора… гой вариант, — сказал агент.
— Этот вариант не квартира, — ответил я. — Это чулан для хранения треугольных упаковок конфет «Тоблерон».
Следующей к ознакомлению была представлена пещера. Строго говоря, то, что по-английски «пещера», на французский переводится как «подвал». Но поверьте мне, то, что я увидел, было именно пещерой.
С улицы мы зашли в деревянную дверь внушительных размеров и оказались во внутреннем дворике, мощенном булыжниками, — смотрелось очень живописно. Окружавшие нас высоченные стены были испещрены трещинами и украшены вьющимся багряным плющом — весьма необычно. В углу дворика виднелась еще одна старая деревянная дверь, намного уступавшая по размерам той, первой. Десятисантиметровый ключ нырнул в замочную скважину — захватывающее зрелище. Дверь со скрипом открылась, и агент потянулся к выключателю. Я расслышал щелчок, но света не увидел.
— Его должны по… чиить, — вглядываясь в темноту, сообщил агент. — Скоро здесь удет больше электричества.
— Да, мне кажется, сюда требуется куда больше.
Шагнув внутрь, я почувствовал землю под ногами. Землю, в которую можно посадить картофель.
— Скоро здесь будет отличный пол, — сказал агент, — и окно, и вообще все.
Во мраке, обволакивающем помещение, я все-таки разглядел голые кирпичные стены и груду ящиков, которые, с большой долей вероятности, могли оказаться гробами. «Может, последним обитателем этого подвала был некий месье Дракула?» — призадумался я.
— Сейчас подписывает договор, а когда будет переезжать, здесь уже все будет.
— Подписываю договор сейчас, только если я окончательно выжил из ума!
— В третий случай все уже ест, — заверил меня агент. — Пол, окна, электричество и большой ванная.
Он не врал. Ванная и правда была большая. Очень большая. Снабженная кроватью, газовой плитой, двумя деревянными стульями, стоящими один на другом в углу, и коротенькой, но широкой доской. Ах да, чуть не забыл огромную, двухметровую эмалированную ванну, занимавшую почти половину всего пространства. Ей-богу, я с трудом сдерживал рвавшиеся наружу смех и слезы.
— А доска-то зачем? — поинтересовался я.
Агент положил доску поперек ванной, а стул поставил напротив, затащив его в саму ванну, и сказал:
— Обеденный стол.
Я сделал глубокий, медленный выдох.
— Вы видите вот это? — спросил я, указывая на лейбл собственной рубашки. — Вот это видите? — Я развернулся, дабы продемонстрировать ему ярлычок на джинсах. — А это… — Тут я запнулся, чуть было не показав на северокорейские кроссовки с изображением Гарри Поттера азиатской наружности — совсем забыл, что нацепил их сегодня. — Жизнь не вынуждает меня жить в пещерах или ванных комнатах, — пояснил я ему. — Я могу позволить себе нормальную квартиру. Вы сказали, что покажете мне таковую — со спальней, гостиной и ванной комнатой.
В ответ на мою тираду агент, как истинный француз, пожал плечами, демонстрируя полное отсутствие какого-либо чувства вины или неловкости.
— Но ведь вы сами сказали, что гарантийных писем у вас нет. Без них вам ничего не остается, как жить в ванной. Так вы берете эту или нет?
«Нет, но в любом случае, mersi», — мысленно ответил я ему.
Первое, что я сделал в понедельник утром, — отправился к Жан-Мари. Он сказал, что, вероятнее всего, сможет мне помочь в поиске квартиры.
— Сегодня утром его не будет, — сказала мне Кристин, — у него встреча с министром сельского хозяйства.
— По какому поводу?
Наверняка получит нагоняй за ввоз английской говядины.
— Он награжден медалью за вклад в развитие французского сельскохозяйственного производства. — Кристин сияла так, словно награды удостоили ее родного отца.
— Награжден медалью? — Я с трудом заглушил нотки недоверия, но ирония переполняла меня.
Жан-Мари вернулся в офис после обеда и продемонстрировал нам свою медаль. Он открыл голубой кожаный футлярчик, украшенный гербом Французской Республики. Внутри на белом шелке покоилась круглая бронзовая штучка, на которой чеканка изображала разный скот и кормовые культуры. Прилагавшийся диплом провозглашал Жан-Мари «chevalier de la culture bovine».
Пока Кристин с трепетом разглядывала медаль, я спросил Жана-Мари, что конкретно обозначает «chevalier de la culture bovine».
— Кавалер ордена культуры крупнорогатого скота.
— Культура скота?
Так его наградили за вклад в развитие кинотеатров для коровок?
— Вижу, ты несколько в замешательстве. — На секунду лицо моего шефа покинуло самодовольное выражение. — Во французском у слова «культура» два значения. Мы говорим «la culture du thé» и имеем в виду выращивание чая. Понимаешь, за этим словом может стоять культура творчества, литературный вымысел, а может и сельскохозяйственная деятельность.
Все ясно. Несомненно, тот, кто рассматривает заявления Франции на получение субсидий от Евросоюза, знает, что в умах французов порой стирается разница между выдумкой и сельским хозяйством.
— Да, понял, понял. Тебя наградили званием рыцаря за вклад в развитие мясной промышленности Франции.
— Да, полагаю, теперь я сэр Жан-Мари. — Он рассмеялся, и напыщенность вернулась.
Изумительный человек. Ни тени смущения, ни намека на лицемерие. Сдаюсь, вынужден признать, он отличный парень!
Когда Кристин ушла и мы остались вдвоем, я рассказал Жан-Мари о неудачной попытке найти жилье.
— Сейчас не время обсуждать это, — сказал он и пригласил меня к себе на ужин в следующую субботу.
— Жена сказала, что я не уделил тебе должного внимания. Ты уже больше месяца в Париже, а я все еще не пригласил тебя на ужин. Безусловно, она права. С моей стороны негостеприимно. Приношу свои извинения.
Положив руку мне на плечо, Жан-Мари попросил моего позволения устранить это недоразумение.
На самом деле, я думаю, он прав. Во Франции пренебрежение этикетом — куда более чудовищный грех, чем предательство.
Мне повезло, что Жан-Мари выбрал для меня отель неподалеку от собственного места проживания. Ведь именно в ту субботу началась забастовка парижских работников транспорта.
И что же за повод для забастовки? Снижение зарплаты? Ухудшение безопасности транспорта? Нет!