— Теперь я поняла: часто думая об этом, ты слишком увлекаешься — настолько, что можешь свалиться с ног. Вот почему англичане пьют стоя в пабах. Когда они падают, до них доходит, что пора домой.
— А вежливые французы подшофе садятся за руль и сбивают кого-нибудь насмерть. У вас самая высокая в Европе статистика смертности, вызванной вождением в нетрезвом состоянии!
Закончив, я победоносно допил свое пиво. В ответ мой желудок, возможно, так и не оправившийся от передозировки пудингом, отправил изрядную порцию газов прямо мне в нос.
Эх, как не вовремя!
— Если ты думаешь, что после этого тебя по-прежнему ждет моя постель, то… Что вы сказали?
— То все как раз наоборот, — подмигнул Алексе молодой ирландец в обтягивающей футболке с надписью «Guinness», подоспевший убрать пустые бокалы.
— Благодарю, — ответила Алекса, улыбаясь качку более чем приветливой улыбкой.
— Да, премного благодарен, — добавил я.
Вернувшись домой, я обнаружил, что Элоди нет, а дверь в ее комнату открыта.
Заходить в ее личные апартаменты я не собирался, — так, решил заглянуть, стоя на пороге. Ничто не изменилось: открытый ноутбук по-прежнему стоял на пластиковом столе, с магнитофона свисал черный лифчик, беспорядочные стопки компакт-дисков возвышались горой на полу, у подножья кровати неимоверных размеров вырисовывалась пустая бутылка из-под шампанского с двумя стаканами.
Когда я все-таки решил тихонько прокрасться к гардеробной, пол предательски заскрипел. Слава богу, будить было некого.
Я нагнулся, чтобы заглянуть в щелку, и в то же мгновение мне показалось, что я вовлечен в оральный секс. От замочной скважины и ручки веяло теплом. Запаха гари не чувствовалось, но дверь была раскалена, словно радиатор. Возможно, в отличие от Мэрилин Монро Элоди предпочитала надевать белье, заранее подогретое до температуры тела? Я не мог разглядеть ровным счетом ничего — изнутри замочную скважину потрудились чем-то заткнуть.
Только я улегся плашмя, чтобы заглянуть в щелку под дверью, как с лестничной площадки донесся голос Элоди и замок входной двери забренчал от вторжения ключа.
Выбраться из комнаты я уже не успею, только прямиком налечу на хозяйку…
Забраться под кровать? Тоже не выход: сначала мне пришлось бы расплющиться, ведь пространство под кроватью не превышает пяти сантиметров в высоту.
Может, зарыться в груду дисков в надежде, что Элоди не насторожит принятая ими замысловатая форма в виде мужской фигуры?
Нет, выход один — снять брюки и улечься в кровать.
— Пол? — Элоди, одетая в черный кожаный плащ, вошла в комнату. Совершенно сбитая с толку увиденным, она оглянулась назад со словами: — Кажется, вы с Марком знакомы?
Марк? Марк с моей работы? Я судорожно пытался застегнуть брючные пуговицы, чтобы скрыть от посторонних глаз хотя бы боксеры, прежде чем случится непоправимое и этот конфуз станет достоянием общественности.
Но нет, Марк, показавшийся из-за спины Элоди, был низкорослым панком, одетым в камуфлированную куртку; джинсы были ему велики, как минимум, на пару размеров. Я точно не встречал его прежде. Непроницаемые стекла солнечных очков вызывали у меня сомнение: видит ли он меня вообще?
— Марк ле Дарк, известный диджей. — Элоди сконфуженно представила своего гостя. — А как ты оказался в моей постели?
— О! Да… Я надеялся… но раз ты уже… я сейчас ухожу… — Я поднялся с кровати, шутливо уступая место новому претенденту.
— Вы с Алексой? Ну это… — Она изобразила, будто рвет бумагу.
— Нет, так вышло, что я был здесь один и чувствовал себя… ну, ты понимаешь… Но нет, ты права, я…
И тут у Элоди закралось подозрение. Я видел это по ее взгляду, который метался то в сторону моих полурасстегнутых джинсов, то в сторону гардеробной. Мне оставалось надеяться, что ей не придет в голову снять отпечатки пальцев с замочной скважины, иначе я попадусь с поличным.
— Да нет же, Пол, оставайся. Если хочешь, можешь помочь нам.
— Помочь? — спросил я, отходя от кровати.
— Да секс тут ни при чем. Я притащила Марка не за этим. Идем покажу!
Она расстегнула плащ, достала из кармана джинсов какой-то ключ и направилась к двери гардеробной.
Нагревшаяся дверь с легкостью распахнулась, приоткрыв завесу тайны. От увиденного я чуть было снова не рухнул на кровать.
— Ни фига себе!
Элоди расхохоталась, увидев, что я впал в ступор.
К ее другу, видимо, вернулось зрение. Он подошел поближе и восхищенно присвистнул при виде маленького тропического сада, выросшего на гардеробных полках.
Собственно вещи занимали в комнатушке не так уж и много места — на полках буйствовала… конопля, освещенная дуговыми лампами.
— Да, Пол, ты прав! То еще «ни фига себе»!
Так вот что так разозлило моего шефа… Неудивительно. Хотя во Франции курение травки не так уж и строго преследуется законом, подобные плантации вполне могут послужить поводом для того, чтобы упечь «плантаторшу» в тюрьму.
— Это вам в бизнес-школе дали задание разработать проект по продвижению и сбыту товара?
— Нет, я ничего не продаю. Это только для друзей. — Внезапно улыбка с ее лица исчезла — Элоди включила свой талант бизнес-леди: — На улице стоит джип Марка, и ты с ним сейчас перенесешь все это в его машину.
— Что? Ни за что в жизни!
— Если ты не согласен, я расскажу Алексе, что обнаружила тебя в своей постели, а папе — что ты трахаешь меня.
Разве мог английский джентльмен не прийти на помощь мадемуазель в беде?
Всего было двадцать горшков; мне показалось, что каждый весит несколько тысяч кило. Лифтом мы не могли воспользоваться — а вдруг он застрянет и мы окажемся в западне, пока кто-нибудь из жителей дома, надеюсь не судья, не выпустит нас, скажем, на следующее утро. Из этого вытекало, что нам с Марком предстояло десять раз спуститься на четыре пролета вниз, а Элоди — столько же раз идти за нами по пятам и подбирать случайно облетевшие листья.
Авто Марка, припаркованное аж на третьей полосе, постепенно наполнялось запрещенными растениями. Стекла джипа были тонированные, но по контурам можно было разглядеть характерную форму листьев.
— Все в порядке, — заверил он меня. — На улицах нет копов.
Конечно, Элоди конкретно подфартило, что полицейские решили забастовать!
— Хочешь, расскажу прикол? — спросила она, когда я с трудом спускался по лестнице во время последней ходки.
— Нет. — На мой взгляд, многочисленные грыжи вряд ли могли вызвать смех.
— По-французски травка будет l’herbe или еще le thé, чай. Очень подходяще, правда? Ведь ты собираешься открыть сеть чайных для моего папочки. А сейчас таскаешь чай для его дочери!
Она залилась беззаботным смехом. Мне было не до того. Теперь оба: папаша и его дочь — прикрывались мной в своих грязных делишках.
Двумя днями позже мне позвонил Джейк, незадачливый поэт. Должно быть, я имел неосторожность дать ему номер, забывшись на минуту.
— Пол, привет. Я… я на самом деле сожалею о…
— О том, что послал меня?
— Да, ну что сказать? Но ты не должен был высмеивать поэзию, не…
— Не выслушав в ответ, что должен убраться ко всем чертям?
— Мне… я и правда отчаялся.
— Тебе жаль, ты имеешь в виду.
— Да, черт возьми. Жаль.
— Удалось поладить с албанкой?
— Да.
— И что, не заплатил?
— Ну конечно! Ну, почти… Она оказалась попрошайкой, из тех, что просят милостыню в метро. Ну, знаешь, завернутые во все эти юбки. Она-то говорила, что албанка, но мне показалось, что вполне может быть она и румынка.
— И что, такой поворот событий заставил тебя отказаться от продолжения?
— Как сказать?! Я в затруднении, что писать дальше.
— Так это была молодая румынка, которая выдала себя за албанку?
— Ладно, послушай. Я не собираюсь впредь рассуждать с тобой на тему поэзии. Ты не можешь быть беспристрастным.
— Беспристрастным?
— Ну да, не можешь понять. Я позвонил, потому что хотел искупить свою вину, предложив тебе помощь.
— Помощь?
— Да. Ну-ка скажи, что ты говоришь официанту, когда заказываешь кофе с молоком?
— Un café au lait, s’il vous plâit.
— Парень, тебе нужна моя помощь. Встречаемся завтра в одиннадцать, там же, где обычно.
Вопреки разуму, я отправился на встречу.
Когда я вошел в кафе, было пятнадцать минут двенадцатого (теперь я потихоньку вживался в шкуру француза и успел поменять собственные представления о пунктуальности) и Джейк уже сидел за столиком, что-то небрежно записывая в блокнот.
На нем был тот же лоснящийся костюм, грязные волосы так же блестели, но толстовку с эмблемой университета он сменил на более соответствующий погоде, но далеко не более приличный черный свитер. Судя по абсолютно утраченной форме, эту вещицу Джейк стянул у гигантского кальмара.
Сигаретка-самокрутка медленно тлела в пепельнице, выпуская последние миллиграммы табачного дыма в густой смок переполненного кафе.
— Ничего не говори, — сказал он, пожав мне руку, — просто наблюдай и запоминай.
Джейк слегка приподнял подбородок и повернул голову ровно настолько, чтобы встретиться глазами с официантом. Поймав его взгляд, он выкрикнул:
— Un crème, s'il vous plâit.
— Un crème, un, — резко отчеканил официант бармену.
Когда Джейк снова повернулся ко мне, на его небритой физиономии застыла самодовольная улыбка.
— Crème — разве это не «сливки»? — спросил я.
— Да, ты прав. Но именно этим словом официанты называют café au lait, как говоришь ты. С ними нужно разговаривать на их языке. Неужели тебе никто не сказал этого раньше?
— Нет.
— Merde! С тебя и впредь будут сдирать непомерные деньги. Эспрессо будет un express, понял? Эспрессо с добавлением небольшого количества молока — une noisette. Слабый черный кофе — un allongé и так далее. Если ты используешь их же словечки, они перестают принимать тебя за туриста!