– Мне это известно, дорогой мальчик, – улыбнулся горячности юноши полуэльф, совершенно спокойно отводя рукой с дороги ярко-оранжевую ветку, от которой Мичжель дико отшатнулся после мимолетного, но весьма впечатляющего знакомства с улыбкой смерти. – Именно на это я и рассчитывал, когда собирал посольство в Лоуленд, руководствуясь прозрением жриц Кристалла и собственными видениями в Водах. Именно поэтому я предпочел взывать о помощи к Лоуленду, а не к Совету Богов, слишком неторопливому в тех своих решениях, которые не затрагивают их личных интересов. Но все не столь однозначно, как тебе кажется. Я не вдавался в подробности прежде, чтобы не лишать тебя, Магжу и Ижену природных оптимизма и жизнерадостности, столь симпатичных для окружающих даже здесь, в Лоуленде. Раз уж мы завели этот разговор, я постараюсь по возможности коротко объяснить, как на самом деле обстоят дела. Быть может, это заставит тебя понять шаткость нашего положения и вести себя осмотрительнее. Наш мир и мир, в котором мы видим угрозу благополучию Жиотоважа, – Дзаайни, намеревающийся атаковать Вичтбаар, принадлежат к мирам, над которыми простирается рука Лоуленда, а вот мир демонов числится за территориями, подвластными влиянию Мэссленда, как некогда и сам Жиотоваж, отпавший всего несколько лет назад.
– Я этого не знал, – нахмурился Мичжель.
– Жизнь течет, и миры изменяются, Великое Равновесие колеблется, – философски ответил Монистэль, рассматривая листву валиссандров с таким же тщанием, как если бы перед ним был выставлен великий витраж. – Оно смещается так же легко, как колышутся крылья бабочки, и только благодаря столь гибкому балансу держится Вселенная. Силы, боги, даже люди, оказавшиеся в нужном месте в нужное время, служат Равновесию Миров. Лоуленд – один из величайших центров балансировки нашего Уровня. Но что он сочтет нужным сделать сейчас, и сочтет ли нужным вообще, я, всего лишь полубог, предсказать не смогу, и это вселяет в мою душу тревогу, которую все это время я тщетно стараюсь изжить из своего сердца. Раньше думал, что постулат о том, что Великое Равновесие превыше всего, незыблем в моей душе, но когда дело коснулось любимого мира, забота о котором лежала на мне долгие века, я утратил способность рассуждать хладнокровно. Для Лоуленда же мы всего лишь один из многих тысяч миров. Он вправе отказать нам в защите, чтобы армия дзаайни, использовав наш мир как плацдарм, присоединила Вичтбаар к владениям Лоуленда, укрепив тем самым могущество Мира Узла, а может и согласиться помочь. Весы приобретений и потерь еще не пришли в однозначное положение. Если Мэссленд, потерявший не так давно в лице нашего мира часть своих владений, утратит при попустительстве его величества Лимбера и влияние на Вичтбаар, то вероятен более серьезный конфликт, чем война пары миров, где границы лоулендских владений будут существенно ослаблены: Дзаайни и Вичтбаар войной, Жиотоваж, поскольку станет ее жертвой. Но даже если так, не будет ли и это самым выгодным для равновесия: ослабить нас, чтобы дать возможность укрепиться другим?
– Как все закручено, дядюшка, – почесывая в задумчивости нос, хмыкнул Мичжель, перед которым раскрывались тонкости взаимодействия миров, для которых его собственное измерение стало всего-навсего мелкой разменной монеткой в крупной игре великих сил.
– Это только часть картины, видная мне, мой мальчик, – грустно улыбнулся Монистэль, запрокидывая голову, чтобы проследить за движением легких облачков в глубокой синеве. – На самом деле равновесие в мирах и борьба между Мэсслендом и Лоулендом носят куда более сложный характер, чем самая закрученная партия в махти[24]. Мне не дано просчитать поступков короля Лоуленда и замыслов Источника. Единственное, что я мог, это лично возглавить посольство и просить защиты, надеясь, что наш визит склонит чашу весов в сторону Жиотоважа. Но не всегда защищать мир для Лоуленда выгоднее, чем его уступить. Все зависит от того, скольких усилий это потребует.
– Но они уже начали! – восторженно заявил ист Трак. – Я только что говорил с Серым Толстяком. Войска Дзаайни приостановили движение после получения сообщения о том, что Лоуленд начал маневры в Альхасте.
– Об Альхасте я уже слышал сегодня за завтраком из уст принцессы Элии и получил подтверждение принца Нрэна, – задумчиво, даже чуть неуверенно согласился Монистэль. – Но что делает его армия там, нам с тобой неведомо. Она может проводить маневры на удобном плацдарме, сдерживать Дзаайни или служить предупреждением Мэссленду на будущее. Хотелось бы верить, что Лоуленд счел помощь Жиотоважу самым удобным для себя решением. Именно об этом и собираюсь просить на вечерней аудиенции его величество, высочайшее дозволение на визит я уже получил. Возможно, нам остается лишь обсудить формальности и принести королю свои бесконечные благодарности. О, свет Кристалла, как мне хочется в это верить! – почти взмолился посол.
– Да укажет нам всем свет Авитрегона верный путь! – пылко согласился Мичжель, думая о том, как будет прекрасно, если Лоуленд защитит его мир от вторжения, но одновременно чертовски обидно, если пребывание посольства в мире Узла подойдет к концу столь быстро, а он так и не успеет побродить по городу. Пока единственными достижениями вара на ниве обследования Лоуленда можно было считать краткую экскурсию по замку и скитания в темноте замкового лабиринта.
– Вар Монистэль! – прервал серьезную доверительную беседу требовательный, на грани отчаяния девичий крик. – Высший вар Монистэль!
Глава 20У нас есть план?
Выпроводив Элегора, принцесса сплела заклинание связи, намереваясь, как и обещала, первым делом переговорить с отцом. Но реальность внесла свои коррективы в планы богини. Его величество восседал за громадным столом в комнате совещаний, оборудованной рядом с кабинетом. Вокруг расположились советники, едва видные из-за пухлых папок с информацией. Видимо, у короля намечалось очередное мероприятие, проходившее под лозунгом борьбы с бюрократической макулатурой и бесцельным чтением.
Лимбер имел обыкновение проводить такие краткие совещания, на которых несчастные жертвы, доставшие его величество пустой писаниной и угодившие в лапы короля, были вынуждены на ходу учиться лаконизму изложения материала, вытягивая из своих пространных докладов рациональное зерно, или подавать в отставку и прощаться с занимаемой должностью.
«Папа, когда освободишься, позови», – коротко, в духе времени, попросила принцесса и, получив в ответ согласный кивок короля, отключила заклинание.
Но тратить время на пустое ожидание богиня не стала, у нее имелись и другие заботы. Элия планировала получить кое-что от одного из братьев, запряженных вместе с ней в дело опеки посольства. Мелиора, сидевшего, словно паук в паутине, над шкатулкой Миреахиля и отслеживавшего малейшие движения жиотоважцев, принцесса решила пока не трогать, признав важность занятия. А вот Энтиор должен был быть свободен, поскольку вара Магжа и жрица Ижена от осмотра замка, предложенного принцем, вежливо отказались, сославшись на женские дела. Богиня телепортировалась к покоям брата. Удивительно красивый для человека и безукоризненно вышколенный (такого совершенства благодаря своеобразным методам дрессуры достигали только слуги бога боли), юноша отрыл дверь еще прежде, чем Элия успела стукнуть молоточком второй раз.
Привратник отвесил принцессе нижайший поклон и вежливо сказал:
– Прекрасный день, ваше высочество, не угодно ли обождать принца Энтиора в гостиной? Я незамедлительно доложу ему о вашем визите.
Юноша проводил богиню в комнату, где гостью уже ждал небольшой круглый столик черного дерева, сервированный вазами с фруктами и пирожными, графином охлажденного вина и теплым (как раз такой всегда пила Элия) чаем. Опустившись в глубокое, обитое бордовым бархатом кресло, принцесса скинула туфельки на густой ворс темно-вишневого ковра. Взяв из вазы персик, богиня принялась лакомиться им под мелодичное журчание фонтанчика. В хрустальную чашу лилась водица, играла всеми красками от светящихся драгоценных каменьев, рассыпанных на дне и по бортику, бросала нежные отблески на темно-красный атлас стен и радужные стекла огромного шкафа с редкостными статуэтками и уникальными вещицами, составляющими личную коллекцию Энтиора. Пусть эта коллекция и не была столь велика, как у Мелиора, но экспонаты в нее отбирались не менее тщательно и придирчиво – по критериям редкости и красоты.
– Дорогая! Какая приятная неожиданность! – воскликнул принц Энтиор, появляясь перед сестрой.
Безупречно-элегантный бог и в домашнем своем облачении был эталоном изящества, какое редкий дворянин являл в самый торжественный день своей жизни. Волосы, оставляя открытыми чуть заостренные кончики вампирских ушей, собраны в хвост, заколотый драгоценной сапфировой заколкой, темные брюки с плетеным кожаным поясом без металлической пряжки, пенно-кружевная рубашка с сапфировыми пуговицами, черные замшевые домашние туфли, более походящие на полусапожки. Принц наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй на запястье Элии, а потом, обняв, коснулся губами и шеи сестры, как раз в том месте, где бился под атласом кожи чуткий пульс.
– Надеюсь, я не оторвала тебя от срочных дел? – спросила Элия, окидывая брата взглядом и отмечая несколько более длинные, чем обычно, клыки и блеск в глазах. Судя по тому, что пришлось ждать его не особенно долго, занятие принца не было связано с постелью, но относилось к области, вызывающей некоторое возбуждение.
– О, все это мелочи, не стоящие твоего бесценного внимания, стради. Пара рабов забыла о своих обязанностях, – небрежно поведал принц, присаживаясь в соседнее кресло рядом с сестрой. Незаметный слуга наполнил вином бокал джарентийского хрусталя, подал его хозяину и неслышно исчез из комнаты, не дожидаясь приказа, облеченного в слова.
– Почти невероятное среди твоих слуг происшествие, дорогой, – заметила богиня, демонстрируя признаки удивления. – Ты гениальный наставник, способный из любого отребья очень быстро сотворить абсолютное совершенство, на зависть всем нам, не обладающим столь чудесным дарованием.