В нем все темно, без зелени, без цвета;
В нем яда полн бесплодный терн в тени.[273]
7. В такую глушь, в такую дичь, как эта,
Не мчится вепрь с возделанных полей
В стране между Чечины и Корнета.[274]
10. Вьют Гарпии там гнезда из ветвей,
Прогнавшие с Строфад Энея криком,
Пророческим предвестником скорбей.
13. На крыльях длинных, с человечьим ликом,
С когтьми на лапах, с чревом птиц, они
На страшных пнях кричат в смятенье диком.[275]
16. «Пока мы здесь,» сказал учитель мне:
«Узнай, мой сын, ты во второй долине,[276]
И будешь ты дотоле в сей стране,
19. Пока к ужасной не придешь пустыне;[277]
Смотри ж теперь: ты здесь увидишь то,
Что подтвердить слова мои отныне.[278]»
22. Со всех сторон я слышал вой; но кто
Стонал и выл, не зрел я, и в смятенье
Я стал, от страха обращен в ничто.
25. Вождь, думаю, мог думать, что в сомненье[279]
Подумал я: не скрылся ли в кусты
От нас народ, рыдавший в отдаленье;
28. И потому сказал он: «Если ты
Одну хоть ветку сломишь в роще темной,
То вмиг рассеются твои мечты.»
31. Вблизи от нас терновник рос огромный:
Я ветвь сломил с него; но он с тоской:
«За что ломаешь?» простонал мне томно,
34. И, потемнев от крови пролитой,
Вскричал опять: «Что множишь мне мученья?
Иль жалости не знаешь никакой?
37. Когда-то люди, ныне мы растенья;
Но будь мы души змей самих, и к ним
Иметь ты должен больше сожаленья.»
40. Как с одного конца горит, другим
И пенится и стонит прут зеленый
И по ветру, треща, бросает дым:
43. Так здесь из ветви, издававшей стоны,
Струилась кровь и, бросив ветвь, я стал,
Как человек внезапно устрашенный.
46. «Злосчастный дух!» мудрец мой отвечал:
«Когда б сперва поверил он преданью,
Которое в стихах я рассказал, —
49. Он до тебя не прикоснулся б дланью.
Я сам скорблю, что ваш чудесный плен
Подвиг меня к такому испытанью.
52. Скажи ж, кто ты; а он тебе в замен
Возобновит величье славы шаткой,
Пришедши в мир из мрака адских стен.» —
55. И терн: «Так сильно манишь речью сладкой,
Что я молчать не в силах, и на миг —
О выслушай! – прильну к беседе краткой.[280]
58. Я тот, кому от сердца Фридерик[281]
Вручил ключи, чтоб отпирал по воле[282]
И запирал я дум его тайник,
61. Для всех других уж недоступный боле;[283]
Теряя сон и силы для трудов,
Я исполнял свой долг в завидной доле.
64. Развратница, что с кесарских дворцов[284]
Бесстыдных глаз во век не отвращала, —
Смерть общая и язва всех веков —
67. Против меня сердца воспламеняла
И, Августу то пламя передав,
Свет радости в мрак скорби обращала.
70. Тогда мой дух, в отчаяние впав,
Мечтал, что смерть спасет от поношенья,
И, правый, стал перед собой неправ.[285]
73. Клянусь корнями юного растенья:[286]
Всегда хранил я верности обет
Монарху, столь достойному почтенья.[287]
76. Когда ж из вас один придет на свет,
Пусть честь мою спасет от поруганья
И отразит завистников навет.» —
79. Тут он замолк, и, полный состраданья,
Сказал мне вождь: «Минут теперь не трать
И спрашивай, коль есть в тебе желанья.»
82. Но я ему: «Сам вопроси опять
О том, что знать полезным мне считаешь:
Душа скорбит; нет сил мне вопрошать!» —
85. «О бедный узник! если ты желаешь,
Чтоб просьб твоих не презрел человек, —
Благоволи нам объяснить, коль знаешь,
88. Как в эти пни» учитель мой изрек:
Вселились души? о скажи: в сем теле
Останутся ль они в плену на век?» —
91. Тогда вздохнул колючий терн тяжело,
И вздох потом сложился так в слова:
«Короток будет мой ответ отселе.
94. Как скоро дух все узы естества,
Свирепый, сам расторгнет: суд Миноса
Уж шлет его в жерло седьмого рва.
97. И дух, упав в дремучий лес с утеса,
Ложится там, куда повергнет рок,[288]
Где и пускает стебль как колос проса.
100. И стебль растет, искривлен и высок,
И Гарпии, кормясь его листами,
Творят тоску и для тоски исток.[289]
103. Подобно всем, пойдем мы за телами,
Но в них не внимем: правый суд небес
Нам не отдаст, что отдаля мы сами.
106. Мы повлечем их за собою в лес:
У каждого из нас в бору угрюмом
Повиснет тело на ветвях древес.[290]»
109. Вниманья полн, весь предан грустным думам,[291]
Еще я ждал от терна новых слов,
Как вдруг я был испуган страшным шумом.
112. Так человек, пред кем из-за дерев
Несется вепрь, и в след за ним борзые,
Внимает треску сучьев, лаю псов.
115. И вот, налево, бледные, нагие,
Несутся двое с скоростью такой,
Что вкруг ломают сучья пней кривые.
118. Передний выл: «О смерть, за мной! за мной!»
Меж тем другой, не столько быстроногий:
«О Лан,» вопил: «с потехи боевой,[292]
121. При Топпо, так тебя не мчали ноги![293]»
И, прибежав к кусту во весь опор,
Запыхавшись, к нему припал в тревоге.
124. За ними вдруг наполнили весь бор
Станицы псиц голодных, черной масти,
Как стаи гончих, спущенных со свор.
127. Укрывшийся не избежал их пасти:
Псы, растерзав его в куски, в куски,[294]
Размыкали трепещущие части.
130. Тут вождь подвел меня за кисть руки
К тому кусту, который, кровью рдея,
Вотще стонал от боли и тоски
133. И говорил: «О Якоп Сант' Андреа![295]
Зачем ты скрылся за кустом моим?
За что терплю я за грехи злодея?»
136. Тогда мой вождь, остановясь пред ним,
Спросил: «Кто ты, струящий кровь с слезами
Из стольких ран, злой горестью крушим?»
139. А он: «О души, вам же небесами
Дано увидеть страшный стыд того,
Чьи ветви так растерзаны пред вами,
142. Сберите их вкруг терна моего!
Я в граде жил, сменившем так коварно
Старинного патрона своего.
145. За то он губит град неблагодарный
Своим искусством, и когда бы снят
Был истукан его с моста чрез Арно,
148. То граждане, средь пепла и громад,
Оставленных Аттилой при разгроме,
Вотще б трудились, воздвигая град.[296]
151. Повесился там в собственном я доме![297]»
Песнь XIV
Содержание. При имени Флоренции, Данте, растроганный любовью к отечеству, подбирает разбросанные листья флорентинца и складывает их вокруг его куста. За тем поэты приходят к границе, отделяющей второй отдел седьмого круга от третьего, где казнится насилие против Бога. Пред глазами Данта открывается необозримая и бесплодная степь, горячие пески которой вечно раскаляются огнем, падающим на них длинными полосами. Грешники образуют из себя три стада: одни лежат навзничь: кто богохулители; другие сидят, скорчившись: кто ростовщики; третья, самая большая толпа содомитов находится в вечном бегстве. – Потом, все более и более удаляясь от леса и миновав первую толпу богохулителей, поэты приходят к клокочущему потоку Флегетону, на который Виргилий обращает особенное внимание Данта и при этом случае объясняет ему происхождение адских рек. Все воды адских рек происходят от слез статуи Времени, в образе старца стоящей на г. Иде и литой из золота, серебра, меди, железа и глины. За исключением головы, литой из золота, все части ее тела прорезаны морщинами от слез, которые, сливаясь в ад, образуют Стикс, Ахерон, Флегетон и Коцит. Данте спрашивает о Лете и узнает, что река забвения помещена в чистилище. – За тем путники пересекают песчаную степь, идя мощеным берегом Флегетона, над которым гаснет огонь.