Скорбь её рыданий,
88 Её мольбы и сокрушённый стон
Меня оттуда извлекли до срока,
Минуя все круги, на этот склон.
91 Тем драгоценней для господня ока
Моя вдовица, милая жена,
Что в доблести всё больше одинока;
94 Сардинская Барбаджа[888] — та скромна
И женской честью может похваляться
Пред той Барбаджей,[889] где живёт она.
97 О милый брат, к чему распространяться?
Уже я вижу тот грядущий час,
Которого недолго дожидаться,
100 Когда с амвона огласят указ,
Чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам
Разгуливать с сосцами напоказ.
103 Каким дикаркам или сарацинкам
Духовный или светский нужен бич,
Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
106 Когда б могли беспутницы постичь,
Что быстрый бег небес припас их краю,
Уже им рты раскрыл бы скорбный клич;
109 Беда, — когда я верно предрекаю, —
Их ждёт скорей, чем станет бородат
Иной, кто спит сейчас под «баю-баю».
112 Но не таись передо мною, брат!
Не — только я, но все, кто с нами рядом,
Глядят туда, где свет тобой разъят".
115 Я молвил: "Если ты окинешь взглядом,
Как ты со мной и я с тобой живал,
Воспоминанье будет горьким ядом.
118 От жизни той меня мой вождь воззвал,
На днях, когда над нами округлённой
Была (и я на солнце указал)
121 Сестра того.[890] Меня он в тьме бездонной
Провёл средь истых мёртвых, и за ним
Я движусь, истой плотью облечённый.
124 Так я поднялся, им руководим,
Всю эту гору огибая кружно,
Где правят тех, кто в мире был кривым.
127 Он говорит, что мы дойдём содружно
До высоты, где Беатриче ждёт;
А там ему меня покинуть нужно.
130 Так говорит Вергилий, этот вот
(Я указал); другой — та тень святая,
Которой ради дрогнул ваш оплот,
133 Из этих царств её освобождая".
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
1 Ход не мешал речам, и речи — ходу;
И мы вперёд спешили, как спешит
Корабль под ветром в добрую погоду.
4 А тени, дважды мёртвые на вид,
Провалы глаз уставив на живого,
Являли ясно, как он их дивит.
7 Я, продолжая начатое слово,
Сказал: "Она, быть может, к вышине
Идёт медлительней из-за другого.
10 Но где Пиккарда,[891] — скажешь ли ты мне?
А здесь — кого бы вспомнить полагалось
Из тех, кто мне дивится в тишине?"
13 "Моя сестра, чьей красоте равнялась
Её лишь благость, радостным венцом
На высотах Олимпа[892] увенчалась".
16 Так он сказал сначала; и потом:
"Ничье прозванье здесь не под запретом;
Ведь каждый облик выдоен постом.
19 Вот Бонаджунта Луккский,[893] — и при этом
Он пальцем указал, — а тот, щедрей,
Чем прочие, расшитый тёмным цветом,[894]
22 Святую церковь звал женой своей;
Он был из Тура; искупает гладом
Больсенских, сваренных в вине, угрей".[895]
25 Ещё он назвал многих, шедших рядом;
И не был недоволен ни один:
Я никого не видел с мрачным взглядом.
28 Там грыз впустую пильский Убальдин[896]
И Бонифаций, посохом Равенны
Премногих пасший длинный ряд годин.[897]
31 Там был мессер Маркезе;[898] в век свой бренный
Он мог в Форли, не иссыхая, пить,
Но жаждой мучился ежемгновенной.
34 Как тот, кто смотрит, чтобы оценить,
Я, посмотрев, избрал поэта Лукки,
Который явно жаждал говорить.
37 Сквозь шёпот, имя словно бы Джентукки
Я чуял там,[899] где сам он чуял зной
Ниспосланной ему язвящей муки.
40 "Дух, если хочешь говорить со мной, —
Сказал я, — сделай так, чтоб речь звучала
И нам обоим принесла покой".
43 "Есть женщина, ещё без покрывала,[900] —
Сказал он. — С ней отрадным ты найдёшь
Мой город, хоть его бранят немало.
46 Ты это предсказанье унесёшь
И, если понял шёпот мой превратно,
Потом увидишь, что оно не ложь.[901]
49 Но ты ли тот, кто миру спел так внятно
Песнь, чьё начало я произношу:
«Вы, жены, те, кому любовь понятна?»
52 И я: "Когда любовью я дышу,
То я внимателен; ей только надо
Мне подсказать слова, и я пишу".[902]
55 И он: "Я вижу, в чём для нас преграда,
Чем я, Гвиттон, Нотарий[903] далеки
От нового пленительного лада.
58 Я вижу, как послушно на листки
Наносят ваши перья[904] смысл внушённый,
Что нам, конечно, было не с руки.
61 Вот всё, на взгляд хоть самый изощрённый,
Чем разнятся и тот и этот лад".
И он умолк, казалось — утолённый.
64 Как в воздухе сгрудившийся отряд
Проворных птиц, зимующих вдоль Нила,[905]
Порой спешит, вытягиваясь в ряд,
67 Так вся толпа вдруг лица отвратила
И быстрым шагом дальше понеслась,
От худобы и воли легкокрыла.
70 И словно тот, кто, бегом утомясь,
Из спутников рад пропустить любого,
Чтоб отдышаться, медленно пройдясь,
73 Так здесь, отстав от сонмища святого,
Форезе шёл со мной, нетороплив,
И молвил: «Скоро ль встретимся мы снова?»
76 И я: "Не знаю, сколько буду жив;
Пусть даже близок берег, но желанье
К нему летит, меня опередив;
79 Затем что край, мне данный в обитанье,[906]
Что день — скуднее доблестью одет
И скорбное предвидит увяданье".
82 И он: "Иди. Зачинщика всех бед
Звериный хвост, — мне это въяве зримо, —
Влачит к ущелью, где пощады нет.
85 Зверь мчится всё быстрей, неудержимо,
И тот уже растерзан, и на срам
Оставлен труп, простёртый недвижимо.
88 Не много раз вращаться тем кругам
(Он вверх взглянул), чтобы ты понял ясно
То, что ясней не вымолвлю я сам.[907]
91 Теперь простимся; время здесь всевластно,
А, идя равной поступью с тобой,
Я принуждён терять его напрасно".
94 Как, отделясь от едущих гурьбой,
Наездник мчит коня насколько можно,
Чтоб, ради славы, первым встретить бой,
97 Так, торопясь, он зашагал тревожно;
И вновь со мной остались эти два,
Чьё имя в мире было столь вельможно.
100 Уже его я различал едва,
И он не больше был доступен взгляду,
Чем были разуму его слова,
103 Когда живую, всю в плодах, громаду
Другого древа я увидел вдруг,
Крутого склона обогнув преграду.
106 Я видел — люди, вскинув кисти рук,
Взывали к листьям, веющим широко,
Как просит детвора, теснясь вокруг,
109 А окружённый не даёт до срока,
Но, чтобы зуд желания возрос,
Приманку держит на виду высоко.
112 Потом ушли, как пробудясь от грёз.
Мы подступили, приближаясь слева,
К стволу, не внемлющему просьб и слез.
115 "Идите мимо! Это отпрыск древа,
Которое растёт на высотах
И от которого вкусила Ева".[908]