136 Моронто — брат мне, Элизео — брат;
Супругу взял я из долины Падо;[1441]
Отсюда прозвище её внучат.[1442]
139 Я следовал за кесарем Куррадо,[1443]
И мне он пояс рыцарский надел,
Затем что я служил ему, как надо.
142 С ним вышел я, как мститель злобных дел,
На тех, кто вашей вотчиной законной,
В чём пастыри[1444] повинны, завладел.
145 Там, племенем нечистым отрешённый,[1445]
Покинул я навеки лживый мир,
Где дух столь многих гибнет, загрязнённый,
148 И после мук вкушаю этот мир".
ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ
1 О скудная вельможность нашей крови!
Тому, что гордость ты внушаешь нам
Здесь, где упадок истинной любови,
4 Вовек не удивлюсь; затем что там,
Где суетою дух не озабочен,
Я мыслю — в небе, горд был этим сам.
7 Однако плащ твой быстро укорочен;
И если, день за днём, не добавлять,
Он ножницами времени подточен.
10 На «вы», как в Риме стали величать,[1446]
Хоть их привычка остаётся зыбкой,
Повёл я речь, заговорив опять;
13 Что Беатриче, в стороне, улыбкой
Отметила, как кашель у другой[1447]
Был порождён Джиневриной ошибкой.
16 Я начал так: "Вы — прародитель мой;
Вы мне даёте говорить вам смело;
Вы дали мне стать больше, чем собой.
19 Чрез столько устий радость овладела
Моим умом, что он едва несёт
Её в себе, счастливый до предела.
22 Скажите мне, мой корень и оплот,
Кто были ваши предки и который
В рожденье ваше помечался год;
25 Скажите, велика ль была в те поры
Овчарня Иоаннова,[1448] и в ней
Какие семьи привлекали взоры".
28 Как уголь на ветру горит сильней,
Так этот светоч вспыхнул блеском ясным,
Внимая речи ласковой моей;
31 И как для глаз он стал вдвойне прекрасным",
Так он ещё нежней заговорил,
Но не наречьем нашим повсечасным:
34 "С тех пор, как «Ave» ангел возвестил
По день, как матерью, теперь святою,
Я, плод её, подарен свету был,
37 Вот этот пламень, должной чередою,
Пятьсот и пятьдесят и тридцать крат
Зажёгся вновь под Львиною пятою.[1449]
40 Дома, где род наш жил спокон, стоят
В том месте, где у вас из лета в лето
В последний округ всадники спешат.[1450]
43 О прадедах моих скажу лишь это;
Откуда вышли и как звали их,
Не подобает мне давать ответа.
46 От Марса к Иоанну,[1451] счёт таких,
Которые могли служить в дружине,
Был пятой долей нынешних живых.
49 Но кровь, чей цвет от примеси Феггине,
И Кампи, и Чертальдо помутнел,[1452]
Была чиста в любом простолюдине.
52 О, лучше бы ваш город их имел
Соседями и приходился рядом
С Галлуццо и Треспьяно ваш предел,[1453]
55 Чем чтобы с вами жил пропахший смрадом
Мужик из Агульоне[1454] иль иной
Синьезец,[1455] взятку стерегущий взглядом!
58 Будь кесарю не мачехой дурной
Народ, забывший все, — что в мире свято,
А доброй к сыну матерью родной,
61 Из флорентийцев, что живут богато,
Иной бы в Симифонти поспешил,[1456]
Где дед его ходил с сумой когда-то.
64 Досель бы графским Монтемурло[1457] слыл,
Дом Черки оставался бы в Аконе,[1458]
Род Буондельмонти бы на Греве[1459] жил.
67 Смешение людей в едином лоне
Бывало городам всего вредней,[1460]
Как от излишней пищи плоть в уроне.
70 Ослепший бык повалится скорей
Слепого агнца; режет острой сталью
Единый меч верней, чем пять мечей.
73 Взглянув на Луни и на Урбисалью,[1461]
Судьба которых также в свой черёд
И Кьюзи поразит, и Синигалью,[1462]
76 Ты, слыша, как иной пресёкся род,
Мудрёной в этом не найдёшь загадки,
Раз города, и те кончина ждёт.
79 Всё ваше носит смертные зачатки,
Как вы, — хотя они и не видны
В ином, что длится, ибо жизни кратки.
82 Как берега, вращаясь, твердь луны
Скрывает и вскрывает неустанно,
Так судьбы над Флоренцией властны.
85 Поэтому звучать не может странно
О знатных флорентийцах речь моя,
Хоть память их во времени туманна.
88 Филиппи, Уги, Гречи видел я,
Орманни, Кателлини, Альберики —
В их славе у порога забытья.
91 И видел я, как древни и велики
Дель Арка и Саннелла рядом с ним,
Ардинги, Сольданьери и Бостики.[1463]
94 Вблизи ворот, которые таким
Нагружены предательством, что дале
Корабль не может плавать невредим,[1464]
97 В то время Равиньяни обитали,
Чтоб жизнь потом и графу Гвидо дать,
И тем, что имя Беллинчоне взяли.[1465]
100 Умели Делла Пресса управлять;
И уж не раз из Галигаев лучший
Украсил позолотой рукоять.[1466]
103 Уже высок был белий столб,[1467] могучи
Фифанти, те, кто кадкой устыжён,[1468]
Саккетти, Галли, Джуоки и Баруччи.
106 Ствол, давший ветвь Кальфуччи,[1469] был силён;
Род Арригуччи был средь привлечённых
К правлению, род Сиции почтён.
109 В каком величье видел я сражённых
Своей гордыней![1470] Как сиял для всех
Блеск золотых шаров непосрамленных![1471]
112 Такими были праотцы и тех,
Что всякий раз, как церковь опустеет,
В капитуле жиреют всем на смех.[1472]
115 Нахальный род,[1473] который свирепеет
Вслед беглецу, а чуть ему поднесть
Кулак или кошель, — ягнёнком блеет,
118 Уже тогда все выше начал лезть;
И огорчался Убертин Донато,[1474]
Что с ними вздумал породниться тесть.
121 Уже и Капонсакко на Меркато
Сошёл из Фьезоле;[1475] и процвели
И Джуда меж граждан, и Инфангато.
124 Невероятной истине внемли:
Ворота в малый круг во время оно
От Делла Пера имя повели.[1476]
127 Кто носит герб великого барона,
Чью честь и память, празднуя Фому,
Народ оберегает от урона,
130 Те рыцарством обязаны ему;
Хоть ищет плотью от народной плоти
Стать тот, кто этот щит замкнул в кайму.[1477]
133