Мой проводник промолвил: «Не беда»,
Дальнейший путь прикинув за мгновенье.
Потом меня на руки подхватил
И, времени не тратя на сомненья,
Он, соколу подобно, воспарил.
«Без трудностей и славы нет в веках;
Проспишь свой час – и вот пропал бесследно,
Как пена волн, как ветер в облаках.
Бездействие бессмысленно и вредно.
Встань, человек, усталость отведи
И, с мужеством, которое победно
Влечет к борьбе, вослед за мной иди».
«Мои страданья знает эта яма.
Сюда бы ни за что я не попал,
Когда бы злом не промышлял упрямо.
Из ризницы сосуды я украл,
Но, совершив такое преступленье,
Из трусости я друга оболгал,
Вот он и был казнен за похищенье».
Ад. Песнь 24
Так Ливии пустыня не кишела
Породами: здесь были: кенхр, фарей,
И амфисбена, и якул… Кипела
Жизнь ядовитых и коварных змей,
Которые в клубок ужасный свились…
И рядом с ними я толпу теней
Заметил там. Давно они лишились
Спокойствия, земной покинув гроб.
Напрасно эти грешники стремились
От змей укрыться: и гелиотроп
Им не помог бы обрести спасенье…
А эти твари жалили то в лоб,
То в спину с тихим свистом и шипеньем.
Песнь 25
Змей шестиногий, бешенством пылая,
На первого из грешников напал
И, кольцами беднягу обвивая,
Сдавил живот и плотно горло сжал,
Зубами в щеки грешника вцепился,
К бокам тщедушным руки примотал
И, словно плющ, вокруг него обвился.
Мы не успели с другом уловить
Миг, за который дух преобразился:
Кто змей, кто грешник – трудно различить;
Они слились в одно живое тело.
Казалось, их уже ни разлучить,
Ни разорвать судьба бы не посмела.
Ад. Песнь 25
Вот к одному скользнул, нетерпелив,
Ужасный змей и острым жалом шею
Стремглав пронзил, хвостом его обвив..
Признаюсь, я затрясся, но, бледнея,
За ловкими движеньями следил,
Не в силах отвести очей от змея.
Как только он злодейство завершил,
Как только хвост свернувшийся расправил,
Несчастный грешник свечкой зачадил,
За краткий миг его огонь расплавил
И в горстку пепла обратил.
Но вот (Все, что я видел, было против
правил)
Он вдруг опять из пепла восстает
И прежний облик снова принимает,
И вновь кривится судорогой рот.
Известно нам: так Феникс умирает.
Песнь 26
Нахлынула, сильна и глубока.
И вновь воспоминания былого
Уже могли сорваться с языка.
Но, добродетель поприща земного —
Вергилия – не смея потерять,
Я всякий раз обуздывал их снова.
И снизошла на душу благодать…
И мне Вергилий дал такой ответ:
«Я все твои желанья одобряю,
Когда в них ничего дурного нет,
И всякий раз прилежно исполняю.
Лишь об одном прошу, чтоб ты привык
(О чем тебе опять напоминаю)
Придерживать, где нужно, свой язык».
Ад. Песнь 26
Когда мы наконец-то дошагали
До той скалы, откуда видно дно,
Восьмая пропасть встала перед нами:
Она зияла мрачно и черно…
Как Елисей, что был спасен в Вефиле
Медведицами гневными давно
И наблюдал, как кони уносили
На небо колесницу Илии,
Огнем багровым промелькнув на синем
Так я глядел на быстрые огни.
И в каждом грешник призрачный таился.
Чтоб рассмотреть, как двигались они,
Над самым краем бездны я склонился.
Песнь 28
Бессилен человеческий язык,
Бессилен стих певца для описанья
Того, что, подавляя в горле крик,
Увидел я,– мученья, истязанья.
«Али, чей череп надвое рассечен.
Здесь те, что пристрастились уловлять
Народ, который издавна беспечен,
И сеять войны, а не благодать.
Теперь, отдохновения не зная,
Они должны от тяжких ран страдать,
Свой путь по кругу этому свершая;
А в день, когда их рана заживет,
Плоть властолюбцев, что бредут стеная,
Меч демонов на части рассечет».
И рот его раскрыл, но языка
Я не увидел там… «Увы, судьбою
Лишен,– сказал мне грешник,– на века
Тот, кто сейчас стоит перед тобою,
Способности привычной – говорить.
Когда-то, подготавливая к бою,
Он Цезаря решился убедить».
Ад. Песнь 28
Нет, вода из сита
Так не лилась, как, перейдя предел,
Хлестала кровь из грешника… Открыта
Мне плоть его была. Кривился рот
От боли, и земля была полита
Его слезами… Грешника живот
Кишки и печень предъявлял со стоном.
Я сердце разглядел и даже тот
Мешок меж прочих органов.
Песнь 29
«Меня безумец начал понукать,
Чтоб из него крылатого Дедала
Я сотворил. Но так как я не мог
Его поднять и на вершок с начала
Над грешною землей,– меня он сжег.
Я муки этой огненной не вынес…
Низверг потом, но за другой порок
Меня сюда неумолимый Минос».
«Подделывал я золото и слыл
Подобием преловкой обезьяны.
Алхимиком я в мире смертных был».
Ад. Песнь 29
Лишь груды тел. Один страдалец синий
Лежал на брюхе; иползком другой
Пытался – жутких тел посередине —
Куда-то перебраться и, нагой,
Он падал, потому что омертвела
Рука, и дрыгал скрюченной ногой.
О, здесь никто измученного тела
Не в силах был над прочими поднять,
Как будто бы над ними тяготела
Невидимая тяжесть…
У каждого на исхудавшем теле
Темнели струпья с головы до ног.
Ужасный зуд унять они хотели,
В кровь кожу раздирая…
Песнь 30
«Но есть воспоминание одно,
Что даже здесь меня не покидает.
Страшней недуга тяжкого оно,
Который вечно плоть мою терзает.
Оно все время мне твердит о тех
Местах, где я (и это каждый знает)
Однажды совершил ужасный грех…
Как нить в иглу, вина в меня продета:
Чеканил я когда-то без помех
Фальшивые монеты».
Обман – причину всей моей кручины —
Я с братьями коварными познал
В тот миг, когда подделывать флорины
Они меня заставили, и стал
Я жертвой их…»
«Но чтоб потом тебе не устрашиться, —
Взяв за руку меня, сказал певец, —
Немедленно ты должен убедиться
В моих словах, постигнуть наконец,
Что различил не башни сквозь туман ты.
Нет, там, внизу, в последнем из колец,
В колодец знаменитые гиганты
Погружены от пояса до пят».
Ад. Песнь 31
Сказал Вергилий и запнулся вдруг,
Заметив, что протягивает руки
Гигант Антей (всю силу этих рук
Изведал Геркулес в тоскливой муке).
И мне сказал учитель:
«Не робей, Ты не познаешь горестной
науки».
Но в ту минуту исполин Антей
Мне башней Гаризендой показался,
Когда несется облако над ней.
И я, признаюсь, так перепугался,
Что даже спуск иной бы предпочел.
Но проводник наш тихо продвигался.
И вскоре нас привел в долину зол.
Песнь 32
Мне нужен стих суровый и железный,
Чтоб леденящий ужас передать,
Царящий над последней адской бездной.