ость, и, хотя Александр смеялся, он тщательно следил за тем, чтобы возвращать шутки сторицей.
Они переправлялись через реки, которые, по рассказам, до последней капли осушили персидские орды; перешли Стримон по мосту царя Филиппа и по отрогам Пангейона поднялись к городу Амфиполю. Здесь, у Девяти Дорог, царь Ксеркс живыми сжег девять мальчиков и девять девочек, чтобы умилостивить своих богов. Теперь между горами и рекой стояла, сияя новой каменной облицовкой, крепость; за ее стенами поднимались дымки от горнил золотоплавилен. Это было важнейшее для Филиппа укрепление, от которого он бы никогда не отступился, одно из первых завоеваний царя за той рекой, которая когда-то была дальней границей Македонии. Над крепостью вздымался Пангейон, покрытый густым лесом; везде были рассеяны рудники, белая мраморная порода которых сияла на солнце: щедрое лоно царских армий. Везде, где они проезжали, Клит показывал следы войн Филиппа: заросшие бурьяном поля сражений, лежащие в руинах городские стены, перед которыми навечно вздыбились осадные машины с башнями и катапультами. На протяжении всего пути они находили какую-нибудь крепость, где могли остановиться на ночлег.
— Что же будет с нами, ребята, — смеясь, сказал Александр, — если он не оставит нам никаких свершений?
Когда полоса берега оказывалась достаточно твердой, они пускались в галоп и неслись вперед, — с развевающимися волосами, расплескивая воду, — и перекликались друг с другом, заглушая голоса чаек. Однажды, когда они пели, попавшиеся на дороге крестьяне приняли их за свадебную процессию, везущую жениха в дом невесты.
Букефал был в хорошем настроении. У Гефестиона появилась новая лошадь, рыжая, со светлыми хвостом и гривой. Они постоянно что-нибудь друг другу дарили — на пирах или просто так, по наитию, но это были маленькие детские безделушки; конь был первым дорогим и всеми замеченным подарком, который Гефестион получил от Александра. Боги создали только одного Букефала, но коню Гефестиона не было равных среди всех остальных лошадей. Он легко слушался. Кассандр язвительно выразил свое восхищение. Наконец-то и Гефестион извлек пользу из низкопоклонства. Гефестион понял намек и горел желанием отомстить, но ни единого слова произнесено не было. Казалось немыслимым устроить сцену перед Клитом и товарищами. Он стал выжидать удобного случая.
Огибая заболоченный солончак, дорога ушла в сторону от моря. Примостившись на скалах, над равниной гордо возвышалась каменная крепость Филиппа, контролирующая перевал. Филипп основал ее и дал ей свое имя в памятный год.
— Мой первый поход, — сказал Клит. — Я был там, когда гонец приехал с новостями. Твой отец, Филот, разбил иллирийцев и гнал их полпути до западного моря; лошадь царя выиграла на Олимпийских играх, а ты, Александр, появился на свет — как нам сказали, с ужасным воплем. Мы получили двойную порцию вина. Не постигаю, почему же не тройную.
— Зато я постигаю. Он знал вашу меру.
Александр отъехал вперед и пробормотал Гефестиону:
— Я слышу эту историю с трех лет.
— Все эти земли ранее принадлежали фракийцам, — заметил Филот.
— Да, Александр, — вставил Кассандр, — можешь поискать своего размалеванного друга, юного Ламбара. Агриане, — он махнул рукой на север, — надеются на поживу в этой войне.
— Неужели? — Александр поднял брови. — Они сдержали свои обещания. В отличие от Керсоблепта, который восстал сразу же, как только мы вернули ему заложника.
Все знали, что Филипп достаточно натерпелся от вероломных клятв и разбойных нападений вождя; царь затеял эту войну с целью сделать его земли македонской провинцией.
— Эти варвары все одинаковые, — сказал Кассандр.
— Прошлым летом я получил вести от Ламбара. Он нашел какого-то купца и продиктовал ему письмо. Он зовет меня погостить в его столице.
— Я не сомневаюсь. Твоя голова прекрасно будет смотреться на шесте у въезда в его деревню.
— Я только что сказал, Кассандр, что он мой друг. Ты это помнишь?
— И заткнись, — внятно добавил Гефестион.
Они заночевали в Филиппах. Александр в молчании долго смотрел на высокий акрополь, как факел пламенеющий в красных лучах заходящего солнца.
Царь, когда они наконец до него добрались, стоял лагерем на берегу Гебра, перед крепостью Дориск. За рекой был фракийский город Кипсела. Прежде чем окружить его, Филиппу необходимо было взять крепость.
Ее построил еще Ксеркс для защиты своих тылов после переправы через Геллеспонт. На ровном лугу внизу он устроил смотр своей армии, слишком огромной, чтобы ее можно было счесть. Войско проходило за войском через квадрат, обведенный вокруг первых десяти тысяч человек.
Крепость была массивной, Ксеркс не испытывал недостатка в рабах. Но за сто лет она обветшала, трещины были забиты булыжником, в бойницах пророс терн, как на козьих выгонах в горах. Дориск уцелел в племенных войнах фракийцев и стоял до сих пор; невозможно было требовать большего.
Уже начинало смеркаться, когда они подъехали к крепости. Из-за стен доносились запах дыма от горящих очагов и отдаленное блеяние коз. Точно на расстоянии полета стрелы от стен крепости раскинулся македонский лагерь — искусно построенный город из хижин, на скорую руку крытых тростником с берегов Гебра, и перевернутых повозок, укрепленных подпорками.
На фоне закатного неба черным стройным силуэтом вырисовывалась шестидесятифутовая деревянная осадная башня; стража, укрывшись под толстым навесом из воловьих шкур, который был защитой от метательных снарядов, долетающих с крепостного вала, готовила себе ужин прямо у ее основания. У хижин конников негромко ржали привязанные лошади. Для катапульт воздвигли платформы. Огромные машины были похожи на собирающихся взлететь драконов: деревянные шеи вытянуты, массивные луки раскинуты в стороны, как крылья. От кустарника чуть поодаль сильно смердело, воздух был наполнен запахами дыма, жарящейся рыбы и немытых тел множества мужчин и женщин. Женщины, прибившиеся к лагерю, хлопотали над ужином, тут щебетали или похныкивали их неизвестно от кого прижитые дети. Кто-то играл на расстроенной лире.
Маленькая деревушка, жители которой бежали в крепость, была расчищена для знати. Каменный дом вождя — две комнаты и пристройка под навесом — занял царь. В доме уже мерцала дампа.
Не желая, чтобы его доставили на место, как ребенка, Александр опередил Клита и возглавил маленький отряд. Всем своим существом — зрением, слухом, обонянием — он чувствовал присутствие войны, отличие этого лагеря от казарм или мирной стоянки.
Когда они подъехали к дому, приземистая фигура Филиппа уже темнела в дверном проеме. Отец и сын обнялись, разглядывая друг друга в неверном свете сторожевого костра.
— Ты подрос, — заметил царь.
Александр кивнул.
— Моя мать, — сказал он скорее для ушей эскорта, — шлет тебе привет и пожелания доброго здоровья. — Повисла зловещая пауза, он быстро продолжил: — Я привез мешок яблок из Мьезы. Они уродились в этом году.
Лицо Филиппа прояснилось, Мьеза славилась своими яблоками. Он похлопал сына по плечу, поздоровался с его товарищами, отправил Филота в расположение его отца и сказал:
— Теперь входи, давай поедим.
Вскоре к ним присоединился Парменион. Они поужинали на деревянных козлах. Прислуживали оруженосцы царя — юноши и подростки, которым положение и заслуги их отцов позволяли изучать обычаи армии и военное дело в качестве личных слуг Филиппа. Сладкие золотые яблоки были поданы на серебряном блюде. Две лампы на бронзовых подставках освещали комнату. Оружие и доспехи царя были сложены в углу. Застарелый запах человеческого жилья исходил от стен.
— Еще один день, — сказал Филипп, — и мы бы принимали тебя там. — Зажатым в руке огрызком яблока он показал в сторону крепости.
Александр перегнулся через стол. За время долгого путешествия солнце опалило его; щеки горели, глаза и волосы ослепительно блестели в свете ламп, весь он был как сухая лучина, вспыхивающая от одной искры.
— Когда мы атакуем?
Филипп ухмыльнулся Пармениону:
— Что ты будешь делать с таким мальчишкой?
Они собирались выступить перед рассветом.
После ужина собрался совет. К стенам крепости подойдут еще затемно; кустарник на стенах займется от стрел с горящей паклей, катапульты и осадная башня откроют прикрывающий огонь, чтобы уничтожить крепостной вал, пока к стенам понесут лестницы. В это же время к воротам подтащат мощный таран, осадная башня выдвинет разводной мост — начнется штурм.
Подобная тактика стала привычной для всех, с каждой новой осадой уточнялись только незначительные детали.
— Хорошо, — подытожил Филипп. — Теперь немного поспим.
В смежной комнате оруженосцы расстелили вторую постель. Александр отметил это быстрым взглядом. Перед тем как лечь, он наточил оружие и вышел отыскать Гефестиона, чтобы сообщить ему, что в бою они будут вместе, а заодно объяснить, что эту ночь он должен провести в комнате отца. По некоторым причинам он совершенно не ожидал этого.
Когда он вернулся, царь только что разделся и протягивал свой хитон мальчику-слуге. Александр помедлил у входа, вошел и произнес пару слов, стараясь казаться спокойным. Он не смог объяснить чувство глубокого отвращения и стыда, охватившее его при виде Филиппа. Насколько Александр помнил, никогда прежде не видел он своего отца обнаженным.
Перед восходом солнца крепость пала. Чистый, прозрачный золотой свет поднимался из-за холмов, скрывавших Геллеспонт. С моря дул свежий бриз. Над крепостью повисли едкие запахи копоти, удушливого дыма, крови, искалеченной плоти и обильного пота. Сделанные из целых неотесанных сосновых стволов лестницы, по которым можно было взбираться по два человека в ряд, все еще стояли прислоненными к тронутым огнем стенам; кое-где под слишком сильным напором ступени прогнулись или сломались. Перед сгоревшими, разбитыми в щепки воротами повис на своем рычаге таран, сходни осадной башни распластались по крепостному валу, как огромный язык.