Из Пропонтиды приходили сообщения от Филиппа. Взять Перинф, как и предполагал царь, оказалось невероятно трудно. Город стоял на мысу, неприступном с моря, а со стороны суши был хорошо укреплен. Жители Перинфа, который процветал и рос на отвесных скалах, годами возводили свою крепость: четырех- и пятиэтажные дома ярусами поднимались вверх, как ряды в амфитеатре, и с каждого открывался вид на крепостные валы; теперь на крышах засели пращники и метатели дротиков, готовые отразить штурм. Чтобы обеспечить своим солдатам огневую поддержку, Филипп возвел стофутовые осадные башни и платформу для катапульт; он попытался сделать подкоп, но обнаружил за внешней стеной еще одну, образованную первым рядом домов, плотно спаянных камнями, землей и щебнем. Как он и ожидал, Бизанфа пришла на помощь его врагам; юркие триремы, команды которых прекрасно знали местные воды (у Македонии никогда не было мощного военного флота), привезли в крепость войска и охраняли пути для караванов Великого царя, который выполнил свою часть договора с Афинами.
Царь Филипп, диктовавший свои послания, излагал суть дела с блеском и проницательностью. Читая их, Александр не находил себе места, сознавая, какую великую кампанию он пропускает. Даже печать была слабым утешением.
Однажды утром он был на выездке, когда увидел машущего ему Гарпала. Гонец из дворца обратился к человеку, который мог безбоязненно прервать занятия наследника: дело, видимо, не терпело отлагательства. Александр спрыгнул с колесницы и пробежал рядом с ней несколько шагов, чтобы сохранить равновесие. Он был покрыт слоем пыли с ипподрома: она лежала на его ногах до самых колен, как толстые сапоги. На лице, похожем на маску из-за размазанного пота и грязи, сияли одни глаза, ярко выделявшиеся своей ослепительной бирюзой. Его друзья стояли поодаль, не столько из-за этикета, сколько из боязни запачкаться.
— Это удивительно, — пробормотал Гарпал за спиной Александра, — вы заметили, от него никогда не воняет, а любой другой на его месте смердел бы, как лисица.
— Спроси у Аристотеля, — сказал кто-то.
— Нет, я думаю, это его разозлит.
Гонец сообщил, что во дворце наследника дожидается нарочный с северо-восточной границы.
Александр послал слугу за чистым хитоном, наскоро смыл грязь и пот под фонтаном во дворе конюшни и появился в зале как раз в ту минуту, когда Антипатр, держа в руке нераспечатанный свиток письма, заканчивал расспрашивать посланца, которому было что рассказать. Он едва не лишился жизни, пробираясь в Пеллу из горных областей за Стримоном, где Македония схлестнулась с Фракией сетью оспариваемых ущелий, гор, лесов и луговых выпасов.
Антипатр с удивлением отметил невероятную расторопность Александра, а гонец лишь с усилием поднял слипающиеся от недосыпания глаза. Спросив его имя, Александр сказал:
— Ты выглядишь смертельно усталым, сядь. — Хлопнув в ладоши, он приказал принести вина и, ожидая, проглядел донесение. Когда гонец утолил жажду, наследник начал задавать вопросы.
Меды были горцами столь древнего рода, что ахейцы, дорийцы, македонцы и кельты, продвигаясь на юг, опасливо обходили стороной земли этого свирепого племени. Они выжили в суровых фракийских горах, став крепкими, как дикие козлы; их обычаи остались неизменными с времен, предшествующих веку бронзы, и когда их богов — подателей пищи не смягчали человеческие жертвоприношения, они совершали набеги на заселенные земли. Филипп давно подчинил их себе, меды принесли клятвы верности; но со временем образ грозного царя потускнел и замутился, отойдя в область преданий. Племя возросло, мужающие мальчики жаждали омочить в крови свои копья; они хлынули на юг, как вышедшая из берегов река. Разграбленные деревни сжигались, македонских переселенцев и мирных фракийцев живыми рубили на куски, их головы становились трофеями; женщин угоняли, как скот.
Антипатр, который слушал все это уже во второй раз, мирно наблюдал за юношей на троне, готовый отечески его ободрить. Александр, однако, сидел, нетерпеливо наклонившись вперед, впившись взглядом в гонца.
— Прервись, — сказал он наконец. — Мне нужно кое-что записать.
Когда появился писец, Александр продиктовал ему, сверяясь с нарочным, схему передвижений медов и важнейшие особенности местности, присовокупив к этому набросок карты, который сам начертил на восковой дощечке. Проверив и ее, он велел вымыть, накормить и уложить спать гонца и отослал рабов.
— Я подумал, — сказал он Антипатру, изучая таблицы с записями, — что все это нужно было узнать тотчас же. Сон подкрепит его силы, но кто знает, вдруг он умрет. Я хочу, чтобы он хорошо отдохнул перед походом, я возьму его с собой проводником.
Рыжие кустистые брови Антипатра сошлись над его внушительным носом. Он чувствовал, что дело к этому шло, но не хотел верить.
— Александр, ты знаешь, что я счастлив был бы взять тебя. Но ты должен знать и другое: в отсутствие царя немыслимо, чтобы мы оба оставили Македонию.
Александр откинулся на троне. Влажные пряди волос, в которых после купания в фонтане остались комки грязи, прилипли ко лбу, на пальцах и под ногтями чернела земля. В холодном взгляде не было и следа наивности.
— Ну разумеется, Антипатр. Мне бы это и в голову не пришло. Я оставлю тебе печать на время похода.
Антипатр открыл рот, глубоко вздохнул и осекся. Александр нагнулся вперед, неумолимо вежливый.
— Сейчас ее при мне нет, я был на ипподроме. Ты получишь печать, когда я выеду из Пеллы.
— Александр! Только подумай…
Александр, напряженный, как на поединке, сделал легкий жест, давая понять, что он еще не кончил. Поколебавшись, Антипатр смирился и замолчал. Александр церемонно заявил:
— Мой отец и я, оба мы знаем, какая это великая удача — иметь рядом человека, которому можно доверить государство. — Он поднялся, встал подбоченившись, широко расставив ноги, и движением головы откинул назад спутанные волосы. — Пойду я, Антипатр. Смирись с этим, потому что у нас мало времени. Я выступаю завтра на рассвете.
Антипатр волей-неволей тоже поднялся; он попытался использовать преимущество в росте, но потерпел неудачу.
— Будь по-твоему. Только подумай сперва. Ты хороший воин, это общеизвестно. Люди тебя любят, согласен. Но ты никогда не возглавлял армию, не думал о ее снабжении, не разрабатывал стратегию. Ты знаешь, что это за страна?
— К настоящему времени они должны были спуститься в долину Стримона, это их цель. Снабжение обсудим на военном совете. Я соберу его через час.
— Ты понимаешь, Александр, что, если ты проиграешь, половину Фракии пожрет мятеж, как пожар — миртовые заросли? Сообщение с твоим отцом будет перерезано, а как только новость распространится, мне придется защищать северо-запад от иллирийцев?
— Сколько войска тебе для этого понадобится?
— Если ты потерпишь поражение, мне не хватит всей армии, оставшейся в Македонии.
Александр склонил голову к левому плечу, Антипатр не мог поймать его взгляд, блуждающий где-то поверх головы старика.
— Значит, если я проиграю, солдаты перестанут доверять мне, и я никогда не стану полководцем. Так же мой отец сможет сказать, что я ему больше не сын, и я никогда не стану царем. Что ж, кажется, я вынужден победить.
«Кассандру не следовало становиться ему поперек дороги, — подумал Антипатр. — Птенец разбивает скорлупу. Уже нужно быть осторожным».
— А я? Что он скажет мне, отпустившему тебя?
— Ты хочешь сказать, если я проиграю войну? Что я должен был последовать твоему совету. Изложи его в письменном виде, а я поставлю подпись; выиграю я или нет, это можно показать отцу. Может, побьемся об заклад?
Антипатр проницательно взглянул на него из-под косматых бровей.
— Ага, — проворчал он. — А потом ты обернешь это против меня.
— Ну да, — сказал Александр вкрадчиво. — Разумеется, я так и сделаю, как же иначе? Ты заключаешь пари, Антипатр. Ты не можешь ожидать, что выиграешь в любом случае. Как и я.
— Мне кажется, ставки слишком высоки. — Антипатр улыбнулся, памятуя об осторожности. — Если что-то тебе понадобится, дай мне знать. Я ставил и на худших лошадей в свое время.
Александр весь день провел на ногах, за исключением времени совета. Отдавая приказы, он мог бы сесть, но ему лучше думалось, когда он ходил взад-вперед. Возможно, эта привычка осталась от бесед с философом в Мьезе. Александр собирался зайти к матери пораньше, но не хватило времени. Он пришел, покончив со всеми делами, и пробыл у Олимпиады недолго. Та хотела было поднять шум, но передумала, ибо всегда ожидала чего-то подобного. Александр тем временем попрощался с Фениксом и лег спать: это ему требовалось больше всего.
В лагере перед Перинфом наступило утро. Все было спокойно; минувшей ночью Филипп предпринял штурм стен, теперь его солдаты отдыхали. Обычные звуки временного затишья: мулы ржали, люди, крича и лязгая железом, возились с катапультами, из палатки врача доносились вопли солдата, раненного в голову. Начальник отряда осадных орудий, чьей задачей было не давать отдыха осажденным, отдавал распоряжения своей команде. Осадное орудие подняли на подпорке, затвор смазали, на каждом из массивных снарядов, лежавших грудой подле, было выбито лаконичное послание: «ОТ ФИЛИППА».
Для царя возвели большой деревянный дом: во время долгой осады не было смысла ставить палатку, чтобы потеть под вонючей кожей. Филипп устроился в своем жилище как старый солдат: пол был покрыт соломой, с обозом привезли стулья, подставки для ламп, ванну и кровать, достаточно широкую для того, чтобы ее с кем-нибудь разделить. Царь сидел за сосновым столом, сделанным лагерными плотниками, и читал донесение. Здесь же был Парменион.
«Собрав также войска в Пидне и Амфиполе, я двинулся на север, к Ферми. Я намеревался идти по Великой Восточной дороге к Амфиполю, чтобы изучить передвижения врага и определить наилучшую диспозицию, прежде чем подниматься вверх по реке.
Но в Ферми меня встретил всадник из земли агриан. Он был послан Ламбаром, моим другом и гостем, в исполнение обета».