Он без устали охотился, с наибольшим удовольствием — когда зверь оказывался опасным или же попадал в его руки после долгого, трудного преследования. Он читал мало, но не бесцельно; его беспокойство требовало действия; он был удовлетворен, только когда готовил свою илу к предстоящей войне. Он успевал повсюду; требовал от оружейников катапульт, которые можно было бы разбирать на части и перевозить в повозках, не оставляя их гнить после каждой осады; в рядах конницы осматривал ноги лошадей, проверял полы конюшни, обсуждал корм. Он подолгу говорил с много путешествовавшими людьми: торговцами, послами, актерами, наемниками, которые знали греческую Азию и даже земли за нею. Все, что они ему рассказывали, он, отрывок за отрывком, сверял с «Анабасисом» Ксенофонта.
Гефестион, деливший с ним его занятия, видел, что все надежды Александра возложены на войну. Месяцы безделья обезобразили его рубцами, как оковы; он нуждался в лекарстве сражений, чтобы победами уничтожить врагов и исцелить свою гордость. Александр полагал решенным, что его пошлют вперед, одного или с Парменионом, чтобы проложить главному войску дорогу в Азию. Гефестион, скрывал собственное беспокойство, поинтересовался, говорил ли он об этом с царем.
— Нет. Пусть сам придет ко мне.
Царь, хотя и занятый сверх меры, все замечал. Он видел изменения в тактике, требовавшие его одобрения, и ждал просьбы об этом, но тщетно. Он видел, как лицо юноши становится другим, а его товарищи почти не расстаются. Прочесть мысли Александра всегда было непросто, но когда-нибудь мальчик должен был прийти к нему как солдат к солдату, он не мог ослушаться. Как человек Филипп был уязвлен и сердит, как правитель — полон подозрений.
Он только что получил хорошие новости: был заключен союз бесценного стратегического значения. В глубине души ему хотелось похвастаться перед сыном. Но если мальчик был слишком упрям, чтобы советоваться со своим отцом и царем, он не мог ожидать, чтобы у него просили совета. Пусть узнает сам или от шпионов своей матери.
Поэтому о предстоящей женитьбе Арридея Александр услышал от Олимпиады.
Сатрапией Кария, на южном изгибе малоазийского побережья, правила под рукой Великого царя ее старая династия. Великий Мавсол, прежде чем успокоиться в своем колоссальном Мавзолее, выстроил себе маленькую империю, на море — до Родоса, Коса и Хиоса, на юг — до побережья Ликии. Хотя и небесспорно, царство унаследовал его младший брат Пиксодар. Он заплатил дань и формально признал свою зависимость; Великий царь поостерегся просить большего. После того как Сиракузы вернулись к былой анархии, но до возвышения Македонии, Кария была сильнейшей державой Внутреннего моря. Филипп долго наблюдал за ней, отправляя секретные посольства, разыгрывая свою игру. Теперь царь торжествовал. Он обручил Арридея с дочерью Пиксодара.
Олимпиада узнала об этом как-то утром в театре, на трагедии, представленной в честь карийских послов.
Когда она послала за Александром, его нашли не сразу. Вместе с Гефестионом он ушел за сцену, чтобы поздравить Фессала. Играли «Безумие Геракла». Впоследствии Гефестион, недоумевая, спрашивал себя, как мог он пропустить предзнаменование.
Фессалу было сейчас около сорока, он находился в зените своих дарований и славы. Достаточно многоликий, чтобы выступать в любой маске, от Антигоны до Нестора, он, как и прежде, особенно гремел в героических ролях. Только это от него и требовалось. Он только что снял маску, и на лице его отразилось живейшее сожаление, когда он увидел Александра: за время своего отсутствия наследник сильно изменился. До Фессала доходили слухи; он постарался дать Александру понять как можно яснее, что его собственная преданность не поколеблена.
Покинув театр, Гефестион отлучился, чтобы провести час со своими родителями, приехавшими в город на праздник. Когда он вернулся во дворец, то оказался в центре урагана.
Комната Александра была полна его друзей, все говорили одновременно: негодуя, намекая, тут же строя заговоры. Увидев Гефестиона в дверях, Александр вырвался из толпы, подбежал к нему и, схватив за руку, прокричал прямо в ухо новости. Ошеломленный его яростью, Гефестион что-то сочувственно пробормотал; разумеется, он должен был услышать это от царя, разумеется, к нему отнеслись пренебрежительно. Истина постепенно сложилась из разрозненных слов: Александр поверил, будто таким образом Филипп подтверждал, что Арридей принят им как наследник македонского престола. Олимпиада была в этом убеждена.
«Я должен увести его отсюда», — подумал Гефестион, но не осмелился даже на попытку. Александр горел, словно в лихорадке, юноши — вспоминая его победы, проклиная неблагодарность царя, предлагая нелепые советы — чувствовали, что необходимы Александру, и не собирались его оставлять. От Гефестиона он хотел того же, чего и от всех остальных, только с большим нетерпением. Безумием было бы перечить ему сейчас.
«Иллирия, — думал Гефестион. — Это как болезнь, от которой он не может оправиться. Позднее я поговорю с ним».
— Что это за женщина? — спросил он. — Она знает, что просватана за недоумка?
— А ты что думаешь? — сказал Александр, его ноздри раздувались. — Что за человек ее отец? — Его брови сошлись, он задумался, потом начал мерить шагами комнату. Гефестион распознал пролог близящегося действия.
Шагая за Александром по пятам, не обращая внимания на приметы опасности, Гефестион сказал:
— Александр, это не может быть правдой, если только царь не сошел с ума. После того как он сам был выбран царем, потому что македонцы не хотели признать ребенка? Как бы он мог думать, что они признают слабоумного?
— Я знаю, что он делает. — Казалось, от него исходили волны сухого жара. — Арридей всего лишь затычка, пока Эвридика не родит мальчика. Это работа Аттала.
— Но… но подумай! Этот мальчик еще даже не родился. Потом нужно время, чтобы он вырос. Скажем, восемнадцать лет. А царь — солдат.
— Она опять беременна, ты не знал?
«Если дотронуться до его волос, — думал Гефестион, — можно будет, наверное, услышать треск».
— Царь не может считать себя бессмертным. Он отправляется на войну. Как он думает, что случится, если он умрет в ближайшие пять лет? Кто тогда, если не ты?
— Если только он меня не убьет. — Александр произнес эти слова как нечто привычное.
— Что? Как ты мог в это поверить? Собственного сына?
— Они говорят, я ему не сын. Что ж, тогда я должен позаботиться о себе сам.
— Кто так говорит? Уж не имеешь ли ты в виду эту пьяную болтовню на свадьбе? Думаю, говоря об истинном наследнике, Аттал всего лишь хотел сказать, что в нем будет македонская кровь с обеих сторон.
— О нет. Сейчас говорят другое.
— Послушай. Давай пройдемся. Поохотимся, например. Обсудим все после.
Быстро оглянувшись, чтобы увериться, что никто больше не слышал этих слов, Александр отчаянно пробормотал:
— Спокойствие, спокойствие.
Гефестион отошел к остальным, и Александр снова заметался по комнате, как волк в клетке. Внезапно он повернулся к ним и сказал:
— Я с этим справлюсь.
Гефестион, привыкший всецело доверять этим ноткам решимости в голосе Александра, мгновенно ощутил приближение катастрофы.
— Посмотрим, — сказал Александр, — кто выиграет от этой помолвки. — Его друзья, в точности как хор в трагедии, стали умолять его открыться. — Я пошлю в Карию, чтобы рассказать Пиксодару, какого рода сделку он заключил.
Раздались рукоплескания. Все сошли с ума, думал Гефестион, весь мир обезумел. Перекрывая шум, моряк Неарх выкрикнул:
— Ты не можешь этого сделать, Александр. Мы проиграем войну в Азии из-за тебя.
— Ты мог бы дать мне закончить, — огрызнулся Александр. — Я предложу его дочери себя.
Когда до них дошел смысл этих слов, воцарилось молчание. Потом Птолемей сказал:
— Сделай это, Александр. Я поддержу тебя, вот моя рука.
Гефестион в ужасе уставился на него. Он рассчитывал на Птолемея, здравомыслящего старшего брата. Тот недавно выписал назад из Коринфа Таис, уехавшую на юг на время его ссылки. Но сейчас стало ясно, что Птолемей взбешен не меньше Александра. В конце концов, хотя и непризнанный, он был старшим сыном Филиппа. Привлекательный, способный, честолюбивый, уже достигший тридцати лет, он полагал, что и сам прекрасно смог бы управлять Карией. Одно дело — уступить любимому брату, законному наследнику, и совсем другое — остаться в тени из-за слюнявого Арридея.
— А вы все что скажете? Мы останемся с Александром?
Многие были смущены, но согласились все. Убежденность Александра всегда захватывала. Юноши заявили, что этот брак сохранит Александру его место и принудит царя считаться с ним. Даже слабовольные, видя, что Александр считает голоса, присоединялись к заговору; все же, думали они, это не иллирийское изгнание, им ничего не придется делать, весь риск Александр возьмет на себя.
Это измена, думал Гефестион. Отчаяние сделало его дерзким; он взял Александра за плечи с твердостью человека, заявляющего о своих правах. Александр тотчас же повиновался и вместе с ним отошел в сторону.
— Утро вечера мудренее. Ты примешь решение завтра.
— Никогда не следует откладывать.
— Послушай. Что, если твой отец и Пиксодар меняются тухлой рыбой? Что, если она потаскушка или уродина? Как раз пара для Арридея? Ты станешь посмешищем.
С видимым усилием Александр поднял на него расширенные блестящие глаза и с терпением, которое тяжело ему далось, сказал:
— Ну и что? Для нас разницы нет, ты это знаешь.
— Конечно, знаю! — сказал Гефестион сердито. — Ты ведь не с Арридеем говоришь, с этим дурачком…
«Нет, нет, один из нас должен сохранить рассудок». Внезапно, по причине, неясной ему самому, Гефестион подумал: «Он доказывает, что может отнять женщину у своего отца. Она предназначена Арридею, приличия соблюдены, недоумок ничего не узнает. Но кто отважится сказать ему? Никто, даже я».
Александр, упрямо склонив голову, заговорил о мощи карийского флота. Гефестион прекрасно чувствовал невысказанный призыв, таящийся за его словами. Друг хотел не совета, но доказательств любви. Он должен получить все, в чем нуждается.