Александр бросил на нее пронзительный, настороженный взгляд, потом снова ушел в себя.
— Сейчас не могу. Я занят.
— Пожалуйста, иди к ней сейчас. Пожалуйста, она плачет.
Он увидел, что на темной лоснящейся коже ее щек блестят слезы, как капли дождя на бронзе.
— Хорошо, скажи ей, что я приду.
Стояло начало весны. Сплетение старых розовых кустов было усеяно твердыми красными почками, в неверном вечернем свете они пылали, как рубины. Миндальное дерево, проросшее в трещине между древними плитами, казалось невесомым в облаке розовых цветов. В тени вода фонтана с шумом разбивалась о старый порфир бассейна, в его проломах рос терн. Сидевшая на бортике Клеопатра приподняла голову на звук шагов и утерла слезы.
— Как я рада, что Мелисса нашла тебя.
Александр оперся коленом о парапет и сделал быстрое движение рукой.
— Подожди. Прежде чем что-либо скажешь, подожди.
Она тупо смотрела на него.
— Однажды я просил тебя предостеречь меня кое о чем. Это то самое?
— Предостеречь тебя? — Казалось, ее мысли были заняты совсем иным. — О нет же…
— Подожди. Я не стану вмешиваться в ее дела, что бы там ни было. Ни в какой заговор. Это условие.
— Заговор? Нет, нет, пожалуйста, не уходи.
— Говорю тебе, я освобождаю тебя от того обещания. Я не желаю знать.
— Нет, правда. Прошу, останься. Александр, когда ты был в Молоссии… с царем Александром… Какой он?
— Наш дядя? Но он был здесь несколько лет назад, ты должна его помнить. Большой, с рыжей бородой, молодо выглядит для своего возраста.
— Да, знаю; но что он за человек?
— Ну, честолюбив, я бы сказал; храбр на войне, но сомневаюсь в его справедливости. Он себе на уме, хотя и хорошо правит.
— От чего умерла его жена? Он был добр к ней?
— Откуда мне знать? Она умерла родами. — Он замолчал и посмотрел на нее, потом изменившимся голосом спросил: — Зачем тебе это?
— Я должна буду выйти за него замуж.
Александр отпрянул. В невидимом ручье глухо бормотала вода. Первыми словами его были:
— Когда ты это узнала? Мне должны были сказать. Царь не говорит мне ничего. Ничего.
Она молча взглянула на него, сказала:
— Он только что посылал за мной, — и отвернулась.
Александр нагнулся, привлек ее к себе. Он редко обнимал сестру с тех пор, как они были детьми, и сейчас она выплакивала свое горе в объятиях Мелиссы.
— Мне так жаль. Тебе не надо бояться. Он неплохой человек, он не слывет жестоким. Люди его любят. И ты будешь недалеко.
«Ты, — подумала она, — считаешь само собой разумеющимся, что можешь выбрать лучшее; если ты выберешь, тебе стоит только поднять палец. Когда они подыщут тебе жену, ты сможешь жить с ней или остаться с возлюбленной. Но я должна быть благодарна, что этот старик, брат моей матери, не слывет жестоким».
— Боги несправедливы к женщинам, — только и сказала она.
— Да, я часто так думал. Но боги всегда справедливы, значит, это вина людей. — Глаза встретились, в них мелькнул невысказанный вопрос, но мысли текли розно. — Филипп хочет быть уверен в Эпире, перед тем как идти в Азию. Что об этом думает мама?
Клеопатра молящим жестом ухватилась за складку его хитона.
— Александр, это то, о чем я хотела попросить. Не скажешь ли ты ей вместо меня?
— Сказать ей? Но, конечно, она должна была узнать это прежде тебя.
— Нет, отец говорит — нет. Он сказал, сообщить ей должна я.
— Что такое? — Он сжал ее кисть. — Ты что-то утаиваешь.
— Нет. Только это — он знал, что мама будет сердиться.
— Еще бы. Какое оскорбление! Снова унижать ее, когда и так… Мне следует подумать…
Внезапно он отпустил сестру. Его лицо изменилось, он начал ходить по плитам, его ноги с кошачьей ловкостью избегали трещин и обломанных краев. Клеопатра знала, что Александр раскроет тайную угрозу, сделает это лучше, чем мать, думала она, но сейчас с трудом выносила минуты ожидания. Он обернулся. Клеопатра увидела, что его кожа посерела, а взгляд брата заставил ее затрепетать. Вспомнив о присутствии сестры, он резко сказал: «Я иду к ней» — и двинулся прочь.
— Александр! — Он нетерпеливо остановился. — Что это значит? Скажи мне, что это значит?
— Ты разве сама не видишь? Филипп сделал Александра царем Молоссии и гегемоном Эпира. Почему этого недостаточно? Они свояки, неужели этого недостаточно? Почему нет? Зачем делать его, помимо этого, еще и зятем? Ты не видишь? Не помимо — вместо.
— Что? — медленно произнесла она. — О нет, боги запрещают это!
— Что же еще? То, что он собирается сделать, превратит Александра в его врага, если только тот не будет упоен сладостью нового брака. Что же еще, как не отослать домой его сестру? Чтобы сделать Эвридику царицей.
Внезапно Клеопатра завыла, раздирая свою одежду и волосы, царапая и осыпая ударами нагую грудь. Александр схватил ее за руки, крепко сжал.
— Тише! Не рассказывай всему миру о наших бедах. Нам надо подумать. — Он поправил на ней платье.
Она подняла расширенные от ужаса глаза.
— Что она сделает? Она убьет меня. — Дети Олимпиады без содрогания произносили эти слова. Но Александр прижал к себе сестру и стал поглаживать, как если бы успокаивал больную собаку.
— Нет, не будь дурочкой. Ты знаешь, что она не причинит вреда тем, кого родила. Если она кого-то и убила… — Он яростно дернулся, но в ту же минуту перешел к неуклюжей заботе. — Будь храброй. Принеси богам жертвы. Боги сделают что-нибудь.
— Я думала, — сказала Клеопатра, всхлипывая, — что если он неплохой человек… Я смогу взять Мелиссу… по крайней мере, я уеду отсюда. Но в одном доме с ней после всего, что случилось!.. Лучше бы я умерла, лучше бы я умерла.
Ее растрепанные волосы коснулись его рта, он чувствовал их соленую влажность. За спиной Клеопатры в кустах лавра мелькнул алый проблеск, и Александр освободил одну руку, чтобы поманить Мелиссу. Девушка, дрожа, приблизилась. В конце концов, подумал Александр, все, что она подслушает, и без того будет рассказано ей после.
— Да, я увижусь с мамой, — повторил он. — Я иду к ней сейчас же.
Александр передал сестру в протянутые к ней черные руки с розовыми ладошками. Оглянувшись назад, на пути к неизбежному тягостному испытанию он увидел, как сидящая на бортике порфирного фонтана рабыня склоняется над дочерью царя, уткнувшейся в ее колени.
Новости об обручении разнеслись быстро. Гефестион попробовал угадать, что должен думать об этом Александр, и угадал правильно. Александр не появился за ужином; сказали, что он у царицы. Гефестион, дожидаясь в комнате Александра, заснул на его кровати; стук щеколды разбудил его.
Вошел Александр. Его глаза запали, но лихорадочно блестели от возбуждения. Он подошел, высвободил руку и дотронулся до Гефестиона, как дотрагиваются до священных предметов: на счастье или во исполнение добрых предзнаменований. Но его мысли были заняты чем-то иным. Гефестион безмолвно смотрел на него.
— Она сказала мне.
Гефестион не спросил: «Что на этот раз?» Он знал.
— Она сказала мне наконец. — Александр пристально взглянул на Гефестиона, сквозь Гефестиона, позволяя тому разделить свое одиночество. — Она произнесла заклинание и просила бога позволить рассказать мне. Бог всегда отказывал ей. Этого я прежде не знал.
Гефестион неподвижно сидел на краю постели, всматриваясь в Александра всем своим существом. Он понимал, что его существо — единственное, что он может сейчас отдать. С людьми нельзя говорить об их пути наверх из царства теней, иначе они снова погрузятся в подземный мир, уже навсегда. Это было хорошо известно.
Краем сознания Александр отметил его застывшее тело, лицо, которое сосредоточенность сделала прекрасным, неподвижные темно-серые глаза, белки которых блестели в свете лампы. Он глубоко вздохнул и потер лоб.
— Я присутствовал при обряде, — сказал он. — Долгое время бог не отвечал ни да ни нет. Потом он заговорил, обернувшись вспышкой огня, и в…
Внезапно Александр, казалось, осознал, что Гефестион существует и сам по себе, не только как его часть. Он сел рядом и положил ладонь ему на колено.
— Он позволил мне узнать правду, если я поклянусь не раскрывать ее. Так на всех мистериях. Все, что принадлежит мне, я могу разделить с тобой, но это принадлежит богу.
«Нет, — подумал Гефестион, — ведьме; такое условие было поставлено из-за меня». Но он ободряюще сжал обеими руками кисть Александра. Она была сухой и теплой и лежала в его ладонях доверчиво, но не ища утешения.
— Значит, ты должен повиноваться богу, — сказал Гефестион. Не в первый раз, подумал он, не в последний; кто знает? Сам Аристотель никогда не отрицал, что подобные вещи случались; он не должен богохульствовать. Если это когда-либо было возможно, возможно и сейчас. Но для смертной части человека это великое бремя. Он плотнее сжал руку, которую держал. — Скажи мне только, удовлетворен ли ты?
— Да. — Александр кивнул теням за лампой. — Да, я удовлетворен.
Внезапно его лицо осунулось и поблекло, щеки, казалось, ввалились на глазах, рука стала ледяной. Он мелко задрожал. Гефестион встречался с таким после боя, когда раны у воинов остывают. Лекарство, видимо, требовалось то же самое.
— У тебя здесь есть вино?
Александр затряс головой. Он отнял свою руку, чтобы скрыть дрожь, и заметался по комнате.
— Нам обоим надо выпить, — сказал Гефестион. — Мне надо. Я рано ушел с ужина. Пойдем выпьем с Полемоном. Его жена наконец родила мальчика. Он искал тебя в зале. Он всегда был тебе предан.
Что правда, то правда. Этой ночью, счастливый сам и опечаленный видом наследника, изнуренного своими бедами, Полемон без устали наполнял кубок Александра. Александр повеселел, даже разошелся, он был в кругу друзей, большинство сражалось с ним у Херонеи. В итоге Гефестион на себе отнес его наверх в комнату, и он проспал до середины утра. Около полудня Гефестион заглянул проверить, как он. Александр читал за своим столом, рядом стоял кувшин с холодной водой.