Об исчезновении центуриона Мариуса Кезона казалось, забыли или решили оставить все как есть. Манипула Септимуса третий день строила дорогу и даже получила похвалу от бенефициария (должностное лицо отвечающая за строительство и эксплуатацию дороги).
Септимус пригласил бенефициария — толстенького коротышку Клеона выпить вина. Тот принял приглашение и когда контубернии расселись на обочине перекусить, Клеон присоединился к Септимусу и его друзьям.
Клеон пил вино, почти не разбавляя водой. Септимус решил, что для того, кто принимает работу, жалеть вина не стоит и охотно подливал. Захмелевшего Клеона потянуло поговорить. Размахивая руками, что бы привлечь внимание центуриона он, пытаясь говорить как можно тише, на самом деле почти кричал: «А знаете, что сейчас происходит в Этрурии?» — Контуберний тут же затих, а Клеон вначале поднял указательный палец вверх, затем приложил его к губам, — «Цы-ы-ыц, никому не слова». — Убедившись, что все его внимательно слушают, он продолжил, — «В ночь после меркурия, помните, когда состязались только две манипулы. Ну, помните?», — Друзья дружно закивали. Септимус подлил бенефециарию в кубок еще вина. Клеон тут же опустошил его.
— Что дальше то было, Клеон? — Спросил Руфус.
— Ну, так вот. Зятек Сенатора Спуринны будто убил его, а сам сбежал. Но кое-кто в Сенате подозревают в двойном убийстве Консула Прастину. Ну, скажите мне — оно нам надо, когда проклятые сабины вот-вот вторгнутся в Этрурию? — Друзья слушали, затаив дыхание. — С другой стороны если Алексиус Спуринна сбежал, то почему Спуриния — дочь Сенатора, разодрав лицо до крови, ходит по форуму, проклиная Консула?
— Да она же ведьма! — Воскликнули в один голос эквы, Мамерк и Нуберий.
— Цыц, я сказал! — Совсем, как трезвый приказал Клеон. — Не одни вы такие умные. Но ведь война неизбежна. Что скажешь центурион?
Септимус ничего не успел ответить бенефициарию. Само проведение вмешалось: поднимая облака пыли, мимо пронесся всадник. Он кричал: «Сабины!».
Друзья из контуберния и толстяк Клеон услышали эту весть трижды, пока всадник не скрылся из виду.
«Запрещаю передвигаться по новой дороге верхом!», — прокричал бенефициарий и завалился на спину.
— Клеон от страха обеспамятовал. — Предположил Руфус.
— На телегу его, манипуле строится. — Септимус понял, что на этот раз Боги на его стороне. «Война — это лучше, чем расследование гибели старшего центуриона Мариуса Кезона», — так он тогда думал.
Глава 14
В чистом небе без единого облачка солнце стояло высоко, и хоть роса на траве еще приятно холодила ноги, доспехи уже разогрелись. Септимус изнывал от жары и мечтал хотя бы избавиться от шлема.
Второй легион с ночи стоял на вершине пологого холма, сверху донизу покрытого маленькими желтыми цветами и чахлой травой. Под утро замерзшие, сейчас солдаты с грустью поглядывали на долину у реки. Слабый ветерок оттуда приносил свежесть. А младший центурион двенадцатой манипулы мечтал оказаться в сырой дубовой роще, где на мягком «ковре» из моха он смог бы отоспаться вдоволь.
— Хорошо сейчас первому. В лесу прохладно, — словно угадав мысли друга, мечтательно произнес Руфус.
— Хорошо. А еще им реку переходить. Я бы сейчас окунулся, — ответил Септимус.
— Как думаешь, нам сражаться придется с сабинянами или фалангой самнитов?
— Смотри! — Септимус указал на поднимающуюся вдали пыль, — Сабиняне скачут! Консул ошибся, ожидая атаки самнитов.
Всадников заметили не только друзья. Завыла буцина, манипулы легиона начали перестраиваться: гастаты выдвинулись вперед и приготовили пилы, воткнув дротики в землю перед собой. Септимус положил руку на плече Руфусу:
— Всадники на холм не пойдут, вот увидишь! Скоро подойдет фаланга самнитов. Командуй второй центурией. Нам всего-то нужно удержать этот холм. Первый легион переправится через Тибр и ударит в спину самнитам. Построимся, как учил Алексиус в «каре» и будем держаться.
— Я понял тебя Септимус, но за такое самоуправство трибун Тулий может и наказать.
— Посмотри вперед, — всадники-сабины остановились у подножия холма, заняв долину вплоть до реки, — Их очень много, они обойдут холм и не дадут никому уйти. Холм же слишком пологий, фаланга самнитов ни за что не разорвет строй. Нам с этого холма только вперед и можно, пробив брешь в фаланге. Если отступим, то Клузий больше не увидим.
— Так будем бить фалангу «клином»?
— Только так Руфус. Если удастся разорвать их строй, иди на сближение со мной.
— Я понял, командир. — Руфус на счастье погладил гребешек на шлеме Септимуса и побежал на левый фланг манипулы, выкрикивая: «Вторая центурия! Всем слушать меня!».
Септимус проводил взглядом друга и громко крикнул: «Центурия! Каре!». Каждый в центурии уже знал свое место. Солдаты бежали к центуриону и становились как на учениях перед меркурием.
Обе центурии ощетинились хастами и пилами. Центурионы второй и десятой манипул, чьи солдаты стояли в три линии, недоумевая происходящему, поглядывали на построение двенадцатой.
Рядом с Септимусом стали верные друзья из контуберния. Нумерий, что бы избавиться от волнения воскликнул: «Какого демона им нужно!?».
— Ты тогда еще не родился, — начал отвечать Мариус Мастама — сын сенатора, — Никто из нас еще не родился. То было во времена Ромула. У римлян было много мужчин и мало женщин. Вот и решили они похитить женщин у сабинян. Решили и сделали. А когда сабиняне пришли за своими женщинами, началась кровавая битва. И вышли к сражающимся сабинянки с младенцами на руках и с тех пор римляне, и сабиняне жили как один народ. И бились вместе против царей Этрурии.
— И что с того? Рим то сейчас в руинах, — возразил Нумерий.
— Сабиняне в прошлом году присылали послов в Этрурию. Просили они разрешения у Сената на восстановление города. Но наши Отцы еще помнят, сколь силен был Рим, поэтому и отказали.
— А-а-а, — так выразил свое отношение к услышанному Нумерий.
Всадники-сабины пришли в движение. Конная лава разделилась на два рукава. Они скакали, потрясая дротиками, огибая холм.
Вдали засверкали, отражая солнечные лучи шлемы и щиты фаланги самнитов. Кое-кто из солдат первого легиона Этрурии бросили легкие дротики, рассчитывая сразить кого-нибудь из скачущих мимо сабинян.
Крики центурионов быстро успокоили солдат столь не эффективно решивших воспользоваться оружием: дротики летели дальше, чем обычно (до 60 м.), но что бы поразить врага требовался вдвое, а то и втрое дальний бросок.
Маневр конницы противника все же вынудил трибуна легиона развернуть линию триариев спиной к принципам и гастатам.
— Смотри Септимус, они, так же как и мы хотят прикрыть тылы, но фланги манипул оставляют незащищенными! Трибун не думает. Он, так же как и отцы Этрурии — привык хорошо делать то, чему когда то научился. — Закричал Мастама.
— Жаль, что с нами нет Алексиуса, — Ответил Септимус, сжимая древко пилума. Он чувствовал слабость в ногах и легкое головокружение. «Уж лучше битва, чем ожидание», — промелькнула мысль. Сердце забилось ровно, страх отступил. — Братья! Сегодня Харун (демон смерти, у греков — Харон) заберет многих, но попросим Мариса, что бы это произошло с нами как можно позже! — Септимус воодушевившись своей речью, ударил пилумом о край скутума. Центурия зазвенела железом, и вскоре весь первый легион бряцал оружием, готовясь к сражению.
Всадники-сабиняне остановились, а фаланга самнитов ускорилась. Уже можно было разглядеть лица атакующих в первой линии. Длинные копья покачивались в такт шагам, круглые щиты, оббитые медью, сверкали на солнце так сильно, что Септимус, разглядывающий самнитов, закрыл глаза и тыльной стороной ладони утер навернувшиеся слезы.
Велиты спустившись к подножию холма, начали метать пилы. Фаланга в начале замедлилась, но спустя мгновение самниты перешли на бег, заставив велитов искать укрытия за линией принципов.
Септимус, что есть силы, закричал: «В атаку! Клин!», — центурия, перестраиваясь на ходу, пошла в атаку. Пару бросков и дротики выбили в линии самнитов приличную брешь. Длинные копья опустились, пропахав борозду в земле. Септимус, бегущий во главе клина, наступив на опущенное копье, подпрыгнул и врезался скутумом в опешивших гоплитов. Началась резня. Легионеры двенадцатой кололи из-за щитов в лицо, шею, руки и выше поножей, в ноги гоплитов.
Туски Септимуса продвигались к центурии Руфуса, оставляя за собой трупы самнитов. Среди них поднялась паника: задние ряды не видели, что творилось впереди, передние теряли товарищей одного за другим. Многие из них по-прежнему не выпускали из рук, ставшие неподъемными хасты (тут воевала не македонская фаланга сариссофоров). Висящие на руке щиты не защищали от метких уколов гладиусами. Центурии двенадцатой манипулы второго легиона почти без потерь вырезали два десятка рядов самнитской фаланги и соединились, выйдя из боя за спинами гоплитов.
Септимус, опасаясь атаки всадников, построил манипулу в каре. Самниты продолжали восхождение на холм, тесня манипулы тусков. А кавалерия сабинян все не нападала.
Центурион Помпа оглянулся и понял, что на помощь первого легиона теперь рассчитывать не стоит. Сабиняне, заметив переправу тусков через Тибр, покинули окрестности холма и теперь бьются с легионом Консула. Нет, не бьются — убивают мечущихся в панике и в воде и на суше легионеров.
«Руфус! Манипулу в две линии! Ударим в спину фаланге пока не поздно!», — команда центуриона выполнялась, едва достигнув ушей очередного солдата. Некоторые сами сообразили, увидев, что каре распадается, и товарищи на бегу подхватывают с земли пилы и хасты.
Солдаты Септимуса держась за спиной у гоплитов, метнули дротики и бросились в атаку. Кое-кто из самнитов оборачивался, но тут же умирал от удара гладиусом или пилума, брошенного легионером второй линии манипулы.
Никто из самнитов не покинул холм, но и от второго легиона осталось не больше пяти манипул.
Трибун Тулий лежал укрытый пурпурным плащом с ужасной раной от сабинянского дротика, угодившего в рот. Когда сабиняне заметили переправу первого легиона и, оставив за холмом две сотни всадников, ускакали, трибун решил сотней кавалерии тусков при поддержке ополченцев