— Да мой господин.
— Сейчас и финикийцы и туски плавают на триремах, но слышал я, что это не самый лучший боевой корабль. Униремам и биремам не тягаться с триремой, а у афинян видели квадриремы. Финикийцы же уже строят и квинквиремы. Ты должен построить флот. А еще попробуй построить такой корабль, какого еще нет ни у греков, ни у финикийцев.
— Какой, мой господин?
— Гексеру (шестирядная галера). Ищи мастеров, плати, плати и плати. Такое дело не терпит экономии. Я слышал, туски строят квинквирему за сорок дней. Мы должны научиться строить корабли лучше и быстрее. Из иллирийцев, что копают дорогу к Генуе, набирай гребцов и подумай о том кого и как из кельтов научить мореходству. Если сможешь, пригласи ко мне на службу своих соплеменников. Думаю, что у нас есть год-два, не больше. Если сможем выйти на своих кораблях в море, выжить и победить будет проще.
— Да, мой господин.
— Если решишь набрать капитанов и офицеров из наемников, не нанимай финикийцев. Бери лучше греков. К стати поговори с нашими греками. Может, и они смогут кого-нибудь из соплеменников порекомендовать.
— Могу я задать вопрос, мой господин? — Киваю, разрешая. — Слышал я, что лигуры стали твоими компаньонами и многие из них считают тебя своим бренном.
— Да, это так, — соглашаюсь.
— Когда твои воины взяли Геную, они не увидели ни одного корабля. Лигуры тогда ушли на Корсику. Они и сейчас имеют немалый флот. Я плачу их капитанам время от времени. Позволь нанять их на службу от твоего имени.
— Хорошая идея Афросиб! — Хвалю перса. — Делай, как считаешь нужным. Будь готов к утру в дорогу. — Слышу в ответ привычное:
— Да, мой господин. — Афросиб гнет спину в глубоком поклоне, и пятясь, исчезает за дверью.
«Слава Богам, что послали мне такого человека! Наверное, стоит в Этрурии поискать толковых людей. Чертова зима! С ордой кельтов за спиной никого я в Этрурии не найду».
Часть седьмаяДеметрий Полиоркет (осаждающий, получил прозвище за безуспешную осаду Родоса) и Эпирский Пирр
Глава 26
«Роста Деметрий был высокого, хотя и пониже Антигона, а лицом до того красив, что только дивились, и ни один из ваятелей и живописцев не мог достигнуть полного сходства, ибо черты его были разом и прелестны, и внушительны, и грозны, юношеская отвага сочеталась в них с какою-то неизобразимою героической силой и царским величием. И нравом он был примерно таков же, внушая людям и ужас, и, одновременно, горячую привязанность к себе. В дни и часы досуга, за вином, среди наслаждений и повседневных занятий он был приятнейшим из собеседников и самым изнеженным из царей, но в делах настойчив, неутомим и упорен, как никто».
Плутарх
Миеза (городок в южной Македонии) под проливными дождями, сопровождаемыми порывами холодного ветра словно вымер. Только дымы, стелящиеся над крышами, свидетельствовали о горящих очагах в домах жителей.
Царь царей Деметрий Полиоркет грел руки над огнем, находясь в расстроенных чувствах. Его жена — Дендамия, уж ночь прошла, а все никак не может разродиться. И повитухи проходят мимо как тени, пряча глаза.
Он не любил жену, но Эпирский царь Пирр, что когда-то нашел спасение от мятежников малоссов в Македонских Мегарах, любит свою сестру и обязательно станет на сторону Деметрия против объединившихся в борьбе за Македонию Лисимаха, Птолемея и Селевка. Низкородные диадохи, получившие сатрапии после смерти Александра (Македонского), развалившие Великую империю, теперь жаждут власти над метрополией.
«Из них троих один Лисимах достоин уважения», — размышлял Деметрий, — «Ему всучили Фракию, где он двадцать лет провел в войнах, подавляя бунты местных царьков, и ведь смог разбить и Севта и войско у Павсания отобрал, только женился неудачно на Арсеное, дочери никчемного Птолемея. Птолемей!».
Деметрий сжал кулаки и прокричал: «Порази его Боги!», — напугав мальчика служку, подкидывающего в огонь поленья.
Для гнева у Деметрия были причины. Птолимей, один из диадохов Великого Александра, укрыл тело царя от соратников. Именно он предложил разделить Империю на сатрапии и отхватил себе самый жирный кусок — Египет. И он начал войны диадохов. Назвался фараоном Египта, после чего и другие диадохи стали называть себя царями.
Селевк — сатрап Вавилона. Сейчас он всем обязан Птолимею. После того, как отец Деметрия — Антигон изгнал Селевка из сатрапии, интриган Птолемей помог Селевку вернуться, тем самым, обязал диадоха верностью.
Объединившись, старшие диадохи Александра в битве при Фригии убили старика (Антигон Одноглазый сражаясь всю жизнь, прожил 81 год.) и изгнали Деметрия с малым войском из Великой Фригии.
Мысли о прошлом наполнили сердце Деметрия горечью. Он не смог отомстить за отца и в битве при Газе Селевк разбил его наголову. «Что осталось мне от анатолийской империи отца? Все, чего добился отец, проживая жизнь в битвах, утрачено. А владеющие несметными сокровищами диадохи по-прежнему алчут крови! Нет, я не покорюсь! Если Богами мне предначертано сражаться, то сделаю это снова с превеликой радостью!», — Деметрий грезил в воспоминаниях и не замечал старой повитухи, что стала рядом с выражением скорби на морщинистом лице. Она, совладав со страхом, звонким голосом, словно девица вымолвила:
— Скоблю, царь царей! — Деметрий отмахнулся, словно от назойливой мухи. Он все еще находился во власти воспоминаний.
— Скорблю, царь царей! — Не унималась повитуха.
— Дендамия? Что с ребенком?! — Деметрий поднялся и, возвышаясь над повитухой скалой, потребовал, — Говори! — Только эхо вторило ему. Повитуха стала слабой в ногах и рухнула на мозаичный пол без сознания.
Деметрий неровной походкой направился в покои жены. «Все пропало! Пирр теперь ни за что не поддержит меня!», — изо всех сил он ударил в лицо стражника, охранявшего опочивальню царицы и, переступив через тело, вошел в маленькую комнату стены, которой недавно украсили голубыми тканями.
Дендамия так и не разродилась. Деметрий видел только огромный живот под легким покрывалом… Он лишь мельком бросил взгляд на бледное лицо царицы. Присев у ложа, прижался ухом к ее животу. Ему показалось, что сердце не родившегося малыша еще бьется. Озираясь диким взглядом, он искал хоть кого-нибудь из многочисленной толпы повитух еще недавно заботившихся о царице. Тщетно. Опасаясь гнева царя, все они сбежали, едва Деметрий появился на пороге.
Отчаяние красной пеленой застлало глаза, одержимый желанием спасти ребенка, Деметрий вынул меч и вспорол низ живота покойницы. Ему удалось извлечь из чрева плод, увы, не подававший признаков жизни.
С окровавленным младенцем на руках он словно демон носился по дворцу, пугая прислугу. Даже верные воины старались не попадаться ему на глаза.
Спустя месяц даже в самом отдаленном от Миезы селении люди шептались: «Деметрий безумен! Он убил жену и ребенка, что вот-вот должен был появиться на свет. А потом, бросая вызов Богам, похвалялся убитым младенцем, носил его на руках, устрашая всех вокруг!».
Диметрию донесли об этих слухах и взбешенный вдовец, понимая, что Пирр не даст ему возможности оправдаться, спешно стал собираться в поход на Эпир.
Не встречая на своем пути сопротивления, Деметрий, разоряя селения и города Эпира, дошел до Янины (столица Эпирского царства). И лишь там узнал, что Пирр выступил с войском в Македонию. От этой новости его настроение улучшилось: опасаясь поражения в Эпире, он оставил в Этолии верного лично ему Пантахва с многочисленной армией. «Пирр теперь снова остался без царства и скоро потеряет и армию», — радовался Деметрий.
После недельных пиров и застолий, Деметрий неспешно двинулся назад, в Македонию. На границе с Эпиром он встретил изрядно потрепанную, но все же разбившую войско Пантахвы армию Пирра.
Верные Деметрию солдаты из побежденного войска, малодушно примкнувшего к Пиру, после поражения Пантахвы, ночью переметнулись в стан Деметрия и поведали, как
Пантахва, желая унизить Пирра, вызвал его на поединок и был в том бою дважды ранен и, в конце концов, сбит с ног. Эпироты, воодушевленные победой своего царя прорвали строй македонцев и одержали победу, взяв в плен около пяти тысяч македонских воинов.
Настроение царя, еще вчера, рассчитывающего легко одолеть Пирра, испортилось. Диметрий недоумевал, почему Пирр медлит с атакой, он вспомнил совместные битвы и устыдился своих поступков по отношению к другу. Наверное, Боги приняли его стыд как достойную жертву: Пирр предложил Деметрию встретиться.
Лицо у Пирра было царственное, но выражение его было скорее пугающее, нежели величавое. Зубы у него не отделялись друг от друга; вся верхняя челюсть состояла из одной сплошной кости, и промежутки между зубами были намечены лишь тоненькими бороздками. Однако Деметрию, гордо восседавшему на фесалийском жеребце, Пирр искренне улыбнулся:
— Не верю я брат, что мог ты убить мою сестру и своего ребенка!
— Я хотел спасти хотя бы наследника! — Начал оправдываться Деметрий, — Прости меня брат за трусость. В отчаянии я пришел в твой дом!
— Наверное, боги устроили все так, что вначале ты успел раньше меня стать царем в Македонии, хоть я и владел Стимфеей и Правией, а также Амбракией, Акарнанией и Амфилохией (покоренные македонцами области). И к Птолимею я отправился по твоей воле и Эпир вернул себе без твоей помощи!
— Прости брат! Владей всем, что я имею! — Предложил Деметрий, поразившись правде высказанной Пирром, но не с упреком. Жгучий стыд овладел Деметрием: «Пусть Пирр заберет все! Не достоин я его дружбы!», — Владей брат и Эпиром и Македонией! Одной мыслью я теперь я буду жить — вернуть наследство отца! По весне уйду в Антиохию!
Пирр в то время был женат на Ланассе, дочери Агафокла Сиракузского, которая принесла ему в приданное Керкиру (город в Малой Азии). Простив Деметрия, он предложил другу Керкиру в качестве базы для ведения компании в Антиохии.
Сердечно распрощавшись, они расстались. И Деметрий по весне выступил в Малую Азию.