– Думаю, нет, – сказала она и растворилась в ветре прежде, чем Дакр успел схватить ее за подол платья.
Он пылал яростью: Энва ускользнула. Отвергла его. И тогда Дакр решил обрушить свой гнев на невинных: он не станет их исцелять, и тогда Энве ничего не останется, кроме как ответить ему и принести себя в жертву.
Его гончие бесновались на земле. Его эйтралы носились в небесах. От его гнева содрогалась земля и возникали новые разломы и пропасти.
Но он был прав. Как только начали страдать невинные, Энва пришла к нему.
– Я пойду с тобой в подземное царство, – сказала она. – Я буду жить с тобой в темноте, но с двумя условиями: ты установишь мир, и ты будешь позволять мне петь и играть на моем инструменте, когда я захочу.
Дакр, околдованный ею, с готовностью согласился. Он забрал Энву с собой. Но он не знал, что сделает ее музыка, когда будет звучать глубоко под землей.
Роман закончил печатать. Лопатки ныли, в глазах расплывалось. Он посмотрел на часы, от усталости едва различая стрелки.
Похоже, была уже половина третьего ночи. А вставать нужно в шесть тридцать.
На миг он закрыл глаза, заглядывая внутрь себя. Его душа была спокойна, удушающая паника прошла.
Собрав листы, он аккуратно сложил их втрое и отослал миф Айрис.
8Сэндвич со Старой Душой
Роман Китт опаздывал.
За три месяца, что Айрис работала в «Вестнике», он не опоздал ни разу. Ей вдруг стало любопытно, почему это случилось сейчас.
Девушка задержалась у буфета, готовя себе свежий чай и ожидая, что он придет с минуты на минуту. Он не появился, и она пошла на свое место мимо стола Романа, где задержалась, чтобы переставить жестяную банку с карандашами, маленький глобус, три словаря и еще два словаря синонимов, зная, как это его рассердит.
Вернувшись на свое место, она наблюдала, как вокруг пробуждался к жизни «Вестник». Загорались настольные лампы, зажигались сигареты; сотрудники разливали чай, принимали звонки, шуршали бумагой и стучали печатными машинками.
Похоже, день будет хороший.
– Чудесная прическа, Уинноу! – сказала Сара, подходя к столу Айрис. – Почаще завивай волосы.
Айрис смущенно потрогала буйные локоны, падавшие на плечи.
– Спасибо, Приндл. Китт звонил сказать, что заболел?
– Нет, – ответила Сара. – Но я только что получила объявление, которое мистер Китт хотел бы опубликовать в завтрашнем номере, на самом видном месте в колонке объявлений.
Она протянула Айрис лист с сообщением.
– Мистер Китт? – переспросила Айрис.
– Отец Романа.
– А. Погоди, это же?..
– Да. – Сара наклонилась ближе. – Надеюсь, это тебя не расстроило, Уинноу. Клянусь, я не знала, что он с кем-то встречается.
Айрис попыталась улыбнуться, но улыбка не коснулась ее глаз.
– А почему это должно меня расстроить, Приндл?
– Я всегда думала, что из вас бы получилась прекрасная пара. Кое-кто в редакции – не я, разумеется, – ставил на то, что вы все-таки будете вместе.
– Ставили на меня с Киттом?
Сара кивнула, прикусив губу, словно боялась реакции Айрис.
– Что за глупость, – Айрис натянуто рассмеялась, но к щекам вдруг прилил жар. – Мы с Киттом как пламя и лед. Если бы нам пришлось надолго остаться в одной комнате, мы бы поубивали друг друга. Кроме того, он никогда на меня так не смотрел. Ты понимаешь, о чем я?
«Боги, заткнись, Айрис!» – сказала она сама себе, сообразив, что болтает чепуху.
– О чем, Уинноу? Однажды я видела, как он…
Сара не успела больше ничего сказать, потому что ее позвал Зеб. Бросив на Айрис обеспокоенный взгляд, она поспешно ушла.
Девушка вжалась в спинку стула и прочла:
Мистер и миссис Рональд М. Китт
с радостью сообщают о помолвке своего сына,
Романа К. Китта, с мисс Элинор А. Литтл,
младшей дочерью доктора Германа О. Литтла
и миссис Торы Л. Литтл.
Свадьба состоится через месяц
в соборе досточтимой Альвы в центре Оута.
Подробности и фотография будут позже.
Айрис прикрыла рот рукой, запоздало сообразив, что у нее накрашены губы. Она вытерла с ладони размазанную помаду и отложила сообщение, будто оно ее обжигало.
Значит, Роман Капризный Китт помолвлен. Прекрасно. Люди каждый день обручаются. Айрис все равно, что он делает, это его жизнь.
Может, он вчера засиделся допоздна с невестой и из-за этого теперь опаздывает.
Представив это, Айрис с отвращением поморщилась и приступила к работе.
Не прошло и пяти минут, как Роман вошел в офис. Одет он был, как всегда, безукоризненно: свежая накрахмаленная рубашка, кожаные подтяжки, отутюженные черные брюки без единой пылинки или ворсинки. Темные волосы зачесаны назад, но сам бледный.
Айрис наблюдала из-под ресниц, как он с тяжелым стуком ставит сумку. Она ждала, когда он заметит беспорядок на столе, нахмурится и бросит на нее сердитый взгляд. Потому что только она тратила время на то, чтобы раздражать его таким образом.
Она ждала, но Роман не реагировал. Он тупо смотрел в стол с застывшим лицом. В его глазах почти не было света, и Айрис поняла: что-то не так. Пусть он разодет и опоздал всего на несколько минут, но что-то его гложет.
Подойдя к буфету, он выбрал заварочный чайник – а их всегда заваривалось как минимум пять – и, налив самую большую чашку, какую только нашел, вернулся на свое место. Как только он сел, Айрис больше не могла его видеть, но, хотя в офисе стоял гул голосов, знала, что Роман Китт сидит, бессмысленно уставившись на пишущую машинку. Как будто позабыл все слова.
К полудню Айрис напечатала стопку объявлений и положила их Зебу на стол, а потом прихватила сумку и остановилась рядом с Романом.
Она заметила, что, во-первых, лист бумаги в его печатной машинке удручающе чист, хотя по столу разбросаны рукописные заметки. И во-вторых, он прихлебывает чай, хмуро уставившись на этот чистый лист, как будто тот ему задолжал.
– Прими поздравления, Китт, – сказала Айрис.
Он вздрогнул и закашлялся, поперхнувшись чаем, а потом поднял на нее голубые глаза, горящие яростным блеском. Айрис заметила, как гнев сменяется потрясением. Он окинул взглядом ее длинные пышные волосы, потом опустился ниже, хотя на ней была обычная непримечательная одежда. И, наконец, поднял взгляд к ее вишнево-красным губам.
– Уинноу, – осторожно произнес он, – с чем ты меня поздравляешь?
– С помолвкой, Китт.
Он поморщился, как от удара.
– Откуда ты знаешь?
– Твой отец хочет завтра разместить объявление. На самом видном месте.
Роман отвел взгляд обратно на пустой лист.
– Замечательно, – насмешливо отозвался он. – Дождаться не могу.
Она не ожидала от него такой реакции, и ее любопытство возросло.
– Тебе не нужна помощь со статьей о пропавших без вести солдатах? – ни с того ни с сего предложила она. – Могу помочь.
– Как? – с подозрением спросил он.
– Мой брат пропал на фронте.
Роман заморгал, словно не мог поверить, что эти слова сорвались с ее уст. Айрис тоже едва верила. Она думала, что сразу пожалеет о том, что ляпнула что-то настолько личное, но поймала себя на прямо противоположном: на облегчении. Наконец-то она облекла в слова то, что не давало ей покоя.
– Я знаю, что ты ненавидишь сэндвичи, – добавила она, убирая за ухо локон. – Но я сейчас пойду в кулинарию, чтобы купить парочку и съесть их на скамейке в парке. Если хочешь моей помощи, ты знаешь, где меня найти. Постараюсь удержаться от искушения съесть оба, если все-таки решишь прийти, но ничего не обещаю.
Айрис направилась к двери прежде, чем закончила фразу. Пока она ждала медленный, словно увязший в смоле лифт, в груди тлел уголек. Она уже начала сгорать со стыда, когда почувствовала колебание воздуха возле локтя. Даже не глядя Айрис поняла, что это Роман. Узнала его одеколон – дурманящая смесь специй и хвои.
– Я не ненавижу сэндвичи, – сказал он, уже больше походя на себя прежнего.
– Но не любишь, – заявила она.
– Просто я слишком занят. А они отвлекают. Отвлекаться может быть опасно.
Двери лифта открылись. Айрис вошла внутрь и повернулась к Роману. На ее губах заиграла улыбка.
– Я поняла, Китт. От сэндвичей сейчас одни проблемы.
Она вдруг осознала, что понятия не имеет, о чем они толкуют: в самом ли деле о сэндвичах, или о ней, или о том, как он к ней относится, или об этой неуверенности между ними.
Он медлил так долго, что ее улыбка потускнела, а поза снова стала напряженной.
«Ты дура, Айрис, – мысленно отругала она себя. – Он помолвлен! Он любит другую. Он не хочет с тобой обедать, просто хочет, чтобы ты помогла со статьей. И, во имя всех богов, с чего это ты помогаешь ему?»
Она переключила внимание на щиток, снова и снова нажимая на кнопку, словно хотела поторопить лифт и уехать прочь. Роман вошел в лифт прежде, чем двери закрылись.
– Кажется, ты говорила, что здесь лучшие маринованные огурчики, – сказал Роман двадцать минут спустя.
Он сидел на скамейке в парке рядом с Айрис и разворачивал завернутый в газету сэндвич. На хлебе лежал тоненький жалкий огурчик.
– Нет, это в другом месте, – ответила Айрис. – У них все лучшее, но в День мира они закрыты.
Мысли о богах и днях недели заставили ее вспомнить письмо, лежавшее у нее в сумке, которая стояла на скамейке между ней и Романом. Айрис была потрясена, когда проснулась и увидела целую кипу бумаг с мифом, который она так жаждала узнать. С мифом, в котором упоминались эйтралы.
Интересно, кто шлет эти письма? Сколько ему лет? Из какого он времени?
Хмыкнув, Роман убрал огурчик и откусил сэндвич.
– Ну как? – поинтересовалась Айрис.
– Что как?
– Тебе нравится сэндвич?
– Неплохо. – Роман откусил еще. – Но было бы лучше, если б хлеб не отсырел от этого жалкого подобия маринованного огурца.
– В твоих устах это наивысшая похвала.
– На что ты намекаешь, Уинноу? – ощетинился он.