– Уинноу? Если ты здесь, пожалуйста, открой дверь.
Девушка продолжала смотреть на него и заметила, что его тревога сменяется страхом. Он опустил руку на дверную ручку. Когда ручка повернулась и дверь начала открываться, Айрис с испугом поняла, что забыла вчера запереть ее.
У нее было всего три секунды, чтобы отскочить назад прежде, чем дверь открылась. Айрис стояла в лучах солнечного света, а сердце колотилось где-то у горла, когда Роман увидел ее.
Наверное, вид у нее был пугающий, потому что Китт вздрогнул. Затем, переведя дыхание, он перешагнул через порог.
– С тобой все хорошо?
Девушка застыла, когда он окинул ее взглядом. На долю секунды Айрис так обрадовалась при виде него, что чуть не заплакала. Но потом осознала две ужасные вещи. Во-первых, блузка на ней расстегнула почти до пупка. Опустив взгляд, она увидела белые кружева своего лифчика, который, без сомнения, Роман уже заметил. Ахнув, Айрис дрожащей рукой попыталась стянуть ткань.
– Надеюсь, я не помешал, – очень странным голосом произнес он.
У Айрис ушло еще две секунды, чтобы понять: он подумал, что она тут с кем-то. У нее отхлынула кровь от лица.
– Нет, я одна дома, – прохрипела она, но он уже перевел взгляд за ее спину, словно ожидал, что из спальни выйдет кто-то еще.
И в эту секунду на нее обрушилось второе ужасное открытие. Роман Высший Класс Китт стоит у нее дома. Ее соперник стоит посреди ее квартиры и видит, какой тут беспорядок. Видит оплывшие свечи на буфете, скопившиеся после долгого времени, когда она не могла позволить себе электричество; винные бутылки, которые еще предстоит собрать и выбросить. Видит, как пусто в гостиной, и что обои выцвели и отваливаются от стен.
Айрис отступила; ее гордость была ранена. Было просто невыносимо, что Роман видит ее такой. Невыносимо, что видит, в каком бардаке она живет. Видит в худший день ее жизни.
– Уинноу? – Он шагнул ближе, словно Айрис потянула его за собой. – С тобой все хорошо?
– Все хорошо, Китт, – ответила девушка, удивившись, как хрипло звучит ее голос, словно она не разговаривала много лет. – Что ты здесь делаешь?
– Мы все беспокоимся. Ты вчера рано ушла с работы и не появилась сегодня утром. Все хорошо?
Айрис сглотнула, разрываясь между желанием рассказать правду и скрыть свою боль. Она уставилась ему в грудь, не в силах смотреть в глаза. До нее дошло: если она расскажет о маме, он будет жалеть ее еще сильнее. А этого ей хотелось меньше всего.
– Да. Прошу прощения, что вот так ушла вчера. Просто почувствовала себя плохо. И сегодня проспала.
– Может, вызвать доктора?
– Нет! – Она откашлялась. – Но все равно спасибо. Мне уже лучше. Передай Отри, что приду завтра пораньше.
Роман кивнул, но продолжал пристально ее рассматривать, словно почуял ложь.
– Тебе что-нибудь нужно? Ты не голодна? Может, принести сэндвич, или супа, или еще чего-нибудь?
Айрис изумленно вытаращилась, потрясенная его предложением. Он снова начал осматривать комнату, отмечая беспорядок, который она так отчаянно хотела спрятать. Внутри поднялась паника.
– Нет! Нет, мне ничего не нужно. Можешь идти, Китт.
Он нахмурился. Солнечный свет заливал его фигуру, но на лице плясали тени.
– Разумеется. Я уйду, если хочешь. Кстати, я принес твой плащ.
– Хорошо. Тебе, э… не следовало так утруждаться.
Она неловко взяла плащ, все еще придерживая блузку и избегая смотреть ему в глаза.
– Мне было нетрудно, – сказал он.
Айрис почувствовала, что он смотрит на нее, будто пытаясь заставить ее поднять взгляд.
Она была не в силах.
Она просто сломается, если посмотрит на него, и хотелось, чтобы он наконец ушел.
– Ты запрешь за мной дверь? – спросил Роман.
Айрис кивнула, прижимая тренч к груди.
Он наконец закрыл дверь.
Она продолжала стоять в пустой квартире, как будто пустила корни и приросла к месту.
Минуты текли, но она едва замечала ход времени. Все казалось искаженным, словно она смотрела на свою жизнь сквозь треснувшее стекло. В воздухе кружили пылинки. Глубоко вздохнув, девушка пошла запирать дверь, но потом передумала и снова заглянула в глазок.
Роман все еще стоял там, сунув руки в карманы. Темные волосы были растрепаны. Он ждал. Внутри вспыхнуло раздражение, и Айрис наконец заперла замок.
Услышав щелчок, Роман Китт развернулся и ушел.
12Тень, которую ты носишь в себе
Остаток дня Айрис провела как в тумане, пытаясь все осознать. Ее жизнь словно разбилась на сотни кусков, и она не представляла, как собрать их воедино. Казалось, что боль никогда не утихнет. Девушка бродила по квартире, словно призрак, обкусывая ногти.
В конце концов, уже в сумерках Айрис уселась на полу в своей комнате и вытащила бабулину пишущую машинку.
Если думать слишком долго, слова превращались в лед. Поэтому Айрис не думала, пропуская слова через сердце к разуму, а потом по рукам к кончикам пальцев. Она писала:
Иногда я боюсь любить людей.
Все, кто мне дорог, рано или поздно покидают меня: их забирает смерть, они уходят на войну или просто не хотят меня видеть. Они уходят туда, где мне их не найти; туда, куда мне не добраться. Я не боюсь оставаться одна, но мне надоело, что меня бросают. Надоело перестраивать свою жизнь после того, как из нее уходят люди. Я похожа на мозаику, в которой не хватает фрагментов, и кажется, что мне больше никогда не испытать подлинного ощущения полноты.
Вчера я потеряла близкого человека, и эта потеря еще кажется нереальной.
Я не знаю, кто ты и где ты. Проживаешь ли ты этот самый час и эту минуту, что и я, или жил за десятки лет до меня или в грядущие годы. Не знаю, что нас связывает: волшебный порог, кости поверженного бога или еще что-то, что нам только предстоит выяснить. Прежде всего я не знаю, почему пишу тебе сейчас. И все-таки пишу, пытаюсь до тебя дотянуться. Пишу незнакомцу, и вместе с тем – другу.
Все письма, которые ты получал на протяжении нескольких месяцев… Я думала, что пишу Форесту. Я писала, стиснув зубы, с непоколебимой надеждой, что письма дойдут до него через разделяющие нас километры. Что брат прочитает мои слова, даже если они пропитаны болью и яростью, и вернется домой, заполнит пустоту во мне и приведет мою жизнь в порядок.
Но я понимаю, что люди – это просто люди, со своими страхами, мечтами, желаниями, болью и ошибками. Я не могу ожидать, что кто-то заполнит пустоту во мне. Я должна сделать это сама. Думаю, я всегда писала для себя, чтобы разобраться в своих потерях, тревогах и запутанных амбициях. Даже сейчас я думаю о том, как легко потеряться в словах и в то же время найти себя.
Надеюсь, в моих письмах есть смысл. А, может, и нет, потому что хотя я пишу для тебя, но и для себя тоже. Я не жду от тебя ответа, но мне становится легче, когда я знаю, что меня слышат. Что кто-то читает мои излияния.
Легче знать, что сейчас не одна, хоть и сижу в тишине и темноте.
Какое-то время – то ли минуту, то ли час – она сидела неподвижно, но потом наконец набралась смелости вытащить листок из печатной машинки. Сложила его и просунула в портал за порогом платяного шкафа. Самое трудное – поделиться написанными словами. Словами, способными расколоть сталь и открыть уязвимые места, которые она предпочитала прятать.
Наступила ночь. Айрис зажгла свечу и принялась расхаживать по квартире. Она велела себе что-нибудь поесть, что-нибудь выпить, но есть не хотелось, хотя она и чувствовала себя пустой.
Наверное, у нее был шок, потому что она пребывала в каком-то оцепенении и продолжала ждать, что мама вот-вот вернется домой – откроет дверь и войдет.
Наконец Айрис остановилась перед кухонным столом. Тренч висел на стуле. Она взяла плащ и зарылась лицом в изношенную ткань. Закрыв глаза, она вдохнула и ощутила запах специй и хвои. Тренч пах Романом, ведь Китт нес его из офиса к ней домой, желая убедиться, что с ней все в порядке.
Надев плащ и туго затянув пояс, Айрис вернулась к себе комнату.
Там лежало письмо, самое толстое из всех, что приходили до сих пор.
Она легла на кровать и стала читать при свете свечей.
Я редко делюсь этой частью моей жизни, но сейчас хочу рассказать тебе. Снять фрагмент брони, потому что доверяю тебе. Уронить блестящую сталь, потому что с тобой я чувствую себя в безопасности.
У меня была младшая сестра.
Сейчас родители о ней почти не говорят, но ее звали Джорджиана. Я же называл ее Дел, потому что ей больше нравилось ее второе имя, Делани. Мне было восемь, когда она родилась, и я все еще слышу шум дождя, который лил в тот день, когда она появилась на свет.
Годы летели как по волшебству, она выросла во мгновение ока. Я очень ее любил. Если я всегда был послушным, ответственным сыном, которому не нужно напоминать о дисциплине, она была любознательной, смелой и капризной. Родители не знали, как воспитать для общества такого бойкого ребенка.
На седьмой день рождения ей захотелось поплавать в пруду недалеко от дома. Пруд был сразу за садом, и деревья укрывали его от городского шума и суеты. Родители запретили. Они планировали в честь ее дня рождения праздничный ужин, на который Дел было глубоко наплевать. Поэтому, когда она стала умолять меня выбраться с ней из дома и пойти поплавать, а потом задолго до ужина вернуться… Я согласился.
Лето было в самом разгаре, стояла невыносимая жара. Мы выскользнули из дома босиком, пот заливал нам глаза. Мы пробежали через сад до самого пруда. Там болтались старые веревочные качели, привязанные к ветке дуба. Мы по очереди заплывали на середину пруда – там было самое глубокое место и никаких подводных камней или прибрежного песка.
Наконец я устал, промок насквозь, к тому же надвигалась гроза.
– Пойдем домой, – сказал я сестре, но Дел умоляла остаться еще на несколько минут.
И я, слабый брат, не мог ей отказать. Я уступил и решил посидеть на берегу и обсохнуть, пока она продолжала плавать. Кажется, я закрыл глаза всего на мгновение. Всего на миг, когда мне на лицо, убаюкивая, упали последние лучи солнца.