– Айрис Элизабет Уинноу, выходи за меня замуж, – прошептал Роман, снова переводя взгляд на нее. – Я хочу провести с тобой все мои дни и все мои ночи. Выходи за меня.
С сердцем, полным огня, Айрис обхватила его лицо руками. Она никогда не была ни с кем так близко, но с Романом чувствовала себя в безопасности. А она очень давно не чувствовала себя в безопасности.
– Айрис… Айрис, скажи что-нибудь, – попросил он.
– Да. Я выйду за тебя замуж, Роман Карвер Китт.
К Роману вернулась уверенность, на его губах мелькнула улыбка. Она увидела это по его глазам, в которых словно загорелись вечерние звезды. Почувствовала по тому, как из его тела ушло напряжение. Он запустил пальцы в ее длинные непокорные волосы и сказал:
– Я думал, ты никогда не скажешь «да», Уинноу.
На самом деле на это ушло лишь несколько секунд.
Айрис снова рассмеялась.
Его губы накрыли ее губы, поглотив этот звук.
Когда кровь уже, казалось, вскипала, она оторвалась от поцелуя и спросила:
– Когда мы поженимся?
– Сегодня днем, – без колебаний ответил Роман. – Ты же сама сказала: в любой момент может упасть бомба. Мы не знаем, что принесет завтрашний день.
Она кивнула, соглашаясь, но потом ее мысли сменили направление. Если они сегодня обменяются клятвами, то этой же ночью разделят постель. Хотя она уже представляла, как будет с ним… Она была девственницей.
– Китт, я раньше никогда ни с кем не спала.
– Я тоже. – Он убрал за ухо прядь ее волос. – Но если ты к чему-то не готова, мы можем подождать.
Айрис едва могла говорить, лаская его лицо.
– Я не хочу ждать. Я хочу испытать это с тобой.
Она наклонилась, чтобы снова поцеловать его.
– Как ты думаешь, мне нужно попросить у Марисоль позволения жениться на тебе? – наконец спросил он ей в губы.
Айрис улыбнулась.
– Не знаю. А надо?
– Думаю, да. А еще получить одобрение Этти.
Значит, они в самом деле поженятся. Как только Марисоль и Этти вернутся из госпиталя, она выйдет замуж за Романа. Айрис хотела сказать что-то еще, но над головой зашелестели ветки. Она услышала, как открылась калитка во дворе, скрипя ржавыми петлями. Услышала, как мелодично зазвенели колокольчики, которые Марисоль повесила на террасе.
Айрис знала, что это на удивление сильный порыв западного ветра, дующего с фронта.
Ее охватила тревога. Показалось, что за ней с Романом наблюдают, и Айрис нахмурилась, оглядывая огород.
– Что такое? – спросил Роман, и в его голосе тоже зазвенели нотки тревоги.
– Просто слишком много мыслей в голове, – сказала Айрис. – Сейчас столько всего происходит. А я ведь еще даже не начинала работать над статьей.
Роман рассмеялся. Ей так нравился его смех, что она чуть не сорвала эти звуки с его губ, но устояла и игриво насупилась.
– Что смешного, Китт?
– Ты и твоя рабочая этика, Уинноу.
– Насколько я помню, это ты почти каждый вечер одним из последних уходил из «Вестника».
– Да. Ты только что подала мне идею.
– Я подала?
Он кивнул.
– Почему бы нам не открыть двери во двор и не принести печатные машинки на кухню? Мы можем писать за столом и наслаждаться теплой погодой, пока ждем Марисоль с Этти.
Айрис прищурилась.
– Ты предлагаешь именно то, о чем я подумала, Китт?
– Да. – Роман провел пальцем по уголку ее рта. – Давай поработаем вместе.
37Преступление радости
Они сели друг напротив друга за кухонным столом так, что печатные машинки почти соприкасались. На столе валялись раскрытые блокноты и разрозненные листки с размышлениями, набросками и отрывками. Глядя на заметки, собранные на фронте, – рассказы солдат, которые уже мертвы, – Айрис осознала, что задача труднее, чем она предполагала.
– Есть идеи, с чего начать? – спросил Роман, как будто пребывал в такой же нерешительности.
Иногда ей снился тот день. Снилось, что она бежит по бесконечным окопам с полным крови ртом и не может найти выход.
Айрис откашлялась и перевернула страницу.
– Нет.
– Думаю, у нас есть два варианта, – сказал Роман, бросая свой блокнот на стол. – Мы можем писать о собственном опыте и о хронологии атаки. Или редактировать рассказы, которые собрали у солдат.
Айрис задумалась, но чувствовала, что Роман прав.
– Ты многое помнишь, Китт? После того, как упала граната?
Роман провел рукой по волосам, взлохматив их еще сильнее.
– Да, кое-что. Я думал, что боль меня оглушила, но я отчетливо помню тебя, Айрис.
– Значит, помнишь, какой ты был упрямый? Как настаивал, чтобы я схватила твою сумку и бросила тебя?
– Помню, мне казалось, что умираю, и я хотел, чтобы ты узнала, кто я, – ответил Китт, поймав ее взгляд.
Айрис замолчала, вытягивая выбившуюся нитку из рукава, и наконец сказала:
– Я не собиралась бросать тебя умирать.
– Знаю. – На его лице появилась улыбка. – И да. Упрямство – мое второе имя. Разве ты это еще не поняла?
– Я думала, второе имя у тебя другое, Карвер.
– Знаешь, чего хотел бы сейчас Карвер? Чаю.
– Сам готовь себе чай, лентяй, – сказала Айрис, но уже вставала со стула, благодарная за то, что он придумал ей хоть какое-то занятие. Дал возможность отвлечься от нахлынувших воспоминаний.
К тому времени, как она приготовила две чашки чая, Роман начал перепечатывать солдатские рассказы. Айрис решила, что ей лучше писать о самой атаке, поскольку она все время находилась в ясном уме.
Она вставила в печатную машинку лист бумаги и долго пялилась на его белизну, попивая чай. Стук печатной машинки Романа странным образом успокаивал. Девушка чуть не рассмеялась, вспомнив, как ее когда-то раздражало, что он так легко изливал слова на бумагу, пока она корпела над объявлениями и некрологами.
Нужно сломать этот лед.
Она дотронулась до клавиатуры, сначала нерешительно, словно вспоминания о назначении клавиш.
И начала печатать. Поначалу слова давались медленно и с трудом, но постепенно она вошла в один ритм с Романом. Ее клавиши поднимались и опускались под аккомпанемент его перестука, словно они вместе создавали металлическую песню.
Пару раз Айрис замечала, что он улыбается, как будто ожидает, что она снова начнет язвить.
Чай остыл.
Девушка прервала работу, чтобы налить свежего. Она заметила, что ветер не стихает. Его порывы то и дело проникали на кухню, шурша бумагами на столе. Ветер пах прогретой землей, мхом, свежескошенной травой, и растения на огороде танцевали под него.
Она продолжала работать над статьей, вскрывая воспоминания и перекладывая их на бумагу. Дойдя до момента, когда взорвалась граната, она остановилась и глянула на Романа. Он имел привычку хмуриться, когда писал, и сейчас между бровей у него пролегла глубокая борозда. Но глаза горели, губы были сжаты в тонкую линию, а голова наклонена набок, чтобы волосы не падали на глаза.
– Нравится смотреть? – поинтересовался он, не сбиваясь с ритма и не отводя взгляд от бумаги. Его пальцы летали над клавишами.
Айрис нахмурилась.
– Ты отвлекаешь меня, Китт.
– Приятно это слышать. Теперь ты знаешь, как я себя чувствовал все это время, Айрис.
– Если я тебя так долго отвлекала… тебе надо было что-то с этим сделать.
Не говоря больше ни слова, Роман взял листок бумаги, скомкал и швырнул в нее через стол. Айрис отбилась, глаза ее вспыхнули.
– Подумать только, я сделала тебе две чашки превосходного чая! – воскликнула она, тоже комкая бумагу, чтобы бросить в него.
Роман поймал комок, словно в бейсболе, не отводя взгляд от работы и продолжая печатать одной рукой.
– Есть какие-нибудь шансы на третью, как ты думаешь?
– Возможно. Но уже не бесплатно.
– Заплачу́ все, что ты захочешь. – Он прекратил печатать и посмотрел на девушку. – Назови свою цену.
Айрис прикусила губу, размышляя, чего бы попросить.
– Уверен, Китт? А если я захочу, чтобы ты до конца войны мыл уборную? А если захочу, чтобы ты каждую ночь делал мне массаж ног? А если захочу, чтобы ты каждый час готовил мне чай?
– Я могу делать все это и даже больше, если нужно, – с убийственной серьезностью ответил он. – Просто скажи, чего хочешь.
Она старалась дышать медленно и глубоко, пытаясь погасить разгоравшийся внутри огонь – искренний огонь, который разжигал в ней Роман. Он смотрел и ждал. Она опустила глаза на неоконченную фразу на странице.
Взрыв. Его руку вырвало из ее ладони. Поднявшийся дым. Почему она осталась невредимой, когда многие другие – нет? Мужчины и женщины, которые отдали гораздо больше, чем она, и которые никогда не вернутся домой к родным и любимым. Которые никогда не встретят свой следующий день рождения, не поцелуют человека, которого меньше всего ожидали поцеловать, а в старости, набравшись мудрости, не будут любоваться цветами в своем саду.
– Я этого не заслуживаю, – прошептала она. Ей казалось, что она предает брата. Предает лейтенанта Ларка и Платановый взвод. – Я не заслуживаю быть такой счастливой. Не сейчас, когда в мире столько боли, ужаса и потерь.
– Почему ты так говоришь? – мягко, но настойчиво спросил Роман. – Неужели ты думаешь, что можно жить в мире, где существует только это? Смерть, боль и ужас? Потери и страдания? Радоваться – это не преступление, даже если дела кажутся безнадежными. Айрис, посмотри на меня. Ты заслуживаешь всего счастья в мире. И я намерен позаботиться о том, чтобы оно у тебя было.
Она хотела Китту верить, но страх бросал свою тень. Его могут убить. Его снова могут ранить. Он может бросить ее, как Форест. Она не готова к еще одному такому удару.
Айрис попыталась сморгнуть слезы, надеясь, что Роман их не увидел, и, откашлявшись, проговорила:
– Похоже, это проблема, правда?
– Айрис, ты достойна любви. Ты достойна радоваться прямо сейчас, даже в темноте. И, просто на всякий случай… я никуда не денусь, если только ты сама не попросишь уйти. Но даже тогда нам придется поторговаться.