[562]. Непонятно, правда, какой «текст» имеет в виду Алла Марченко: третье посвящение или начальные строки первой части поэмы? Но какой бы ни подразумевался, судить о биографических событиях жизни Ахматовой по художественному тексту ее поэмы вряд ли приемлемо. Мы придерживаемся твердого мнения, что реальные лица (Исайя Берлин, Владимир Гаршин, Артур Лурье) никаким образом в пространство поэмы, как мы уже отмечали, проникнуть не могли: там другой отсчет времени, другие, не подлежащие прямолинейной персонализации герои…
Удар, нанесенный Гаршиным в мае 1944 года, был жестоким, и Ахматова, по свидетельству осведомленных современников, никогда этого Гаршину не простила. Пока он был жив, добавим мы! Но, как сообщает Т. Позднякова со ссылкой на воспоминания А. Г. Каминской, «смерть его связалась для Ахматовой с мистическим событием: 20 апреля 1956 года она заметила глубокую трещину на брошке-камее под названием “Клеопатра”. Эту брошку когда-то ей подарил Гаршин. 20 апреля 1956 года и оказалось датой его смерти»[563]. А «Третье и Последнее» посвящение написано было, судя по автографам, в конце 1956 года, одновременно со стихотворениями, вошедшими в цикл «Шиповник цветет»[564], то есть в год смерти Гаршина.
Таким образом, на роль героя третьего посвящения, кроме Берлина, вполне мог бы претендовать и Гаршин, с которым связана, по-видимому, и пьеса «Энума элиш», во всяком случае, ее ташкентский вариант, сожженный в послевоенном Ленинграде. С ним же, как считала, например, Эмма Герштейн, была связана и тема «Гостя из будущего»:
«Гаршин действительно жил на этой улице (Рубинштейна. – В. Е.), в доме, стоящем на углу Фонтанки, а больница, где он работал, помещалась на Петроградской стороне. Вероятно, он сходил с трамвая на Невском, переходил Фонтанку по Аничкову мосту, после чего ему оставалось только повернуть направо, чтобы дойти до своего дома. Но он сворачивал налево и шел к Шереметьевскому дворцу, где во дворе жила Анна Андреевна.
Этот маршрут, превратившийся в ритуал, отражен в «Поэме без героя»:
Гость из будущего! Неужели
Он придет ко мне в самом деле,
Повернув налево с моста?
Скажут, что в образе “гостя из будущего” выведен совсем другой человек. Имя его известно, оно указывается в комментариях, в мемуарах и научных исследованиях. Но одно другому не мешает. “Поэма” не документальная хроника и не докладная записка топтуна, следящего за всеми посетителями Ахматовой. В художественных произведениях мы привыкли встречать синтетические образы, составленные из черт разных прототипов»[565].
Последнее утверждение (о «синтетическом образе») распространяется, на наш взгляд, и на героя третьего посвящения, который с темой «гостя из будущего» связан непосредственно. Это, конечно, обобщенный, или, как принято было говорить прежде, когда речь шла о художественном произведении, – собирательный образ, совмещающий в себе черты и обстоятельства жизни разных людей. Достаточно красноречиво это наше суждение иллюстрируется тремя упомянутыми выше датами, относящимися к трем разным людям: 5 января 1917-го, 5 января 1941-го и 5 января 1946 года! Здесь снова, как и во всей поэме, на что мы уже обращали внимание в предыдущей главе, сквозь образ одного человека просвечивает другой. И поэтому возникает странное чувство, когда читаешь филологические пассажи, в которых безапелляционно утверждается, что о событиях жизни Анны Ахматовой можно судить по ее художественному произведению, или что посвящение «Третье и Последнее» «посвящено»[566] (приносим свои извинения за невольную тавтологию) конкретному лицу. Даже если такое утверждение исходило от самого Исайи Берлина[567].
2009
Первые публикации
Сановник и поэт. К истории конфликта Пушкина с графом М. С. Воронцовым // Новый мир. № 6. М., 2006. С. 140–157.
«Оставя честь судьбе на произвол…» (Пушкин и Аглая Давыдова) // Вопросы литературы. Вып. 6. 2008. С. 328–336.
К истории создания шестой главы «Евгения Онегина» // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 29. СПб.: Наука, 2004. С. 202–212.
Неосуществленный замысел Пушкина (Прототипы героев повести о «Влюбленном бесе»), другая редакция («Всё в жертву памяти твоей…») // Новый мир. № 5. М., 2008. С. 168–175.
«Подлинны по внутренним основаниям…» // Новый мир. № 6. М., 2005. С. 130–144.
«С Гомером долго ты беседовал один…» // Пушкинский сборник. М.: Три квадрата, 2005. С. 259–273.
Рафаэль или Перуджино? (О стихотворении Пушкина «Мадонна») // Вопросы литературы. Вып. 2. 2009. С. 244–253.
«Прекрасней волн, небес и бури…» (О стихотворении «Буря») // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 30. СПб.: Наука. (Находится в печати).
Александрийский маяк или Александровская колонна? (Еще раз о пушкинском «Памятнике») // Московский пушкинист. Вып. 12. М.: ИРЛИ РАН, 2009. С. 260–269.
«К убийце гнусному явись…» // Московский пушкинист. Вып. 5. М.: Наследие, 1998. С. 112–134.
«Из чего мы бьемся?» // Московский пушкинист. Вып. 12. М.: ИРЛИ РАН, 2009. С. 269–279.
Почему Италия? // Вопросы литературы. Вып. 3. 1999. С. 66–73.
«Зачем ты, грозный аквилон…» // L’Universalite de Pouchkine. Paris: Institut d’etudes slaves, 2000. C. 177–191.
«Все это к моде очень близко…» (Об одной литературоведческой тенденции) // Вопросы литературы. Вып. 4. М., 2006. С. 47–66.
Анонимный текст: проблема установления авторства // Вопросы литературы. Вып. 3. 2007. С. 320–330.
«А чара – и не то заставит…» Щветаевская пушкиниана: взгляд из сегодня) // Октябрь. № 6. 2008. С. 174–183.
Об одном трагическом заблуждении Александра Блока // Вопросы литературы. Вып. 2. 2002. С. 95—103.
«И только высоко у царских врат…» // Вопросы литературы. Вып. 4. 2001. С. 331–337.
«Не стращай меня грозной судьбой…» // Есипов В. М. Пушкин в зеркале мифов. М.: Языки славянской культуры, 2006. С. 520–530.