Глава 12 ИСХОД С ФИЛИППИН(декабрь 1944-го – январь 1945 г.)
Последний вылет из Мабалаката
То, что происходило в штабах, не всегда сразу же становилось достоянием действующих войск, но весь ноябрь и декабрь мы в Мабалакате знали, что обстановка на Филиппинах стремительно ухудшается. 23 декабря, когда мой друг Иногути наконец прибыл с эскадрильей из 13 Зеро, мы узнали от него, что больше подкрепления с Формозы не будет.
Подкрепление обычно прибывало в Мабалакат затемно, чтобы свести к минимуму возможность подвергнуться нападению противника. Мы с капитаном Тамаи встречали вновь прибывших пилотов на летном поле с тем, чтобы критически оценить их способность совершить посадку.
Однажды вечером мы следили за тем, как совершала посадку новая эскадрилья с Формозы, и Тамаи одобрительно кивал:
– Такая безупречная посадка, Накадзима! Поразительно – учитывая их молодость и малый опыт.
Наземные команды ожидали эскадрилью в готовности. Они брали в оборот каждый самолет, завершавший пробег, и тащили его в укрытие. Самих пилотов доставляли на КДП в автомобиле. Командир эскадрильи выстроил в шеренгу своих подчиненных и обратился к капитану Тамаи громким твердым голосом:
– Лейтенант Каная из 201-й авиагруппы явился с командой в двенадцать пилотов. – Затем, указав на пилота, стоявшего немного поодаль, он произнес надменно: – Этот человек – не из нашей команды.
Слова и тон Каная показывали, что он считает присутствие чужака нежелательным. Это вызвало у меня улыбку, поскольку упомянутый им чужак был опытным пилотом 201-й авиагруппы, который только что перегнал из Формозы на Филиппины самолет. Я не мог не подумать о том, что Каная ошибался относительно этого пилота, но одновременно я полагал, что этот новый «лейтенант подразделения камикадзе» – молодой многообещающий воин.
Вняв нашей рекомендации о необходимости быстрого взлета, Каная большую часть дня отрабатывал этот элемент летного мастерства. Он опережал свою группу пилотов во время пробежки от КДП к самолетам и в подготовке к взлету, чтобы сократить потери времени. Несмотря на теплую погоду, тренировки производились в полной летной экипировке.
Однажды я наблюдал за тренировкой команды Каная во время внезапно прозвучавшей воздушной тревоги и увидел строй бомбардировщиков «В-24» противника, приближавшийся с востока. У пилотов не было времени укрыться в бомбоубежище, поэтому я приказал им искать индивидуальные укрытия. Вокруг не было ни одиночных окопов, ни траншей, лучшим местом для спасения выглядела бамбуковая роща, где скрывались наши самолеты.
Для себя я нашел небольшое углубление в пять дюймов и лег в него на спину, наблюдая за пролетавшими надо мной огромными бомбардировщиками. Они приближались к нам на высоте около 3000 метров. Я подумал, что было бы ужасно, если бы вражеские летчики произвели точное бомбометание по тому месту, где мы затаились. Затем вражеские самолеты одновременно сбросили свои бомбы, и я с облегчением понял, что произошел «перелет».
Свист и рев падавших к востоку бомб звучал как приближающийся тайфун, поскольку смертоносный груз обрушивался недалеко от нас. Затем понеслись мгновения жуткой тишины, пока грохот разрывов в направлении базы Кларк не убедил, что опасность для нас миновала. Самолеты противника улетели.
Мы выползли из разных щелей и теперь, когда напряжение спало, могли рассмеяться. Каждый пилот молча думал: «Нам везет. Пока мы не протаранили противника, наши жизни весьма дороги. Мы не можем позволить себе роскошь беспечно расстаться с ними».
Команда Каная продолжила свои тренировки. Улучшился их временной показатель. Но это улучшение не удовлетворяло командира группы. Он ни на день не прекращал отработки элементов взлета.
При разработке плана атак камикадзе я требовал от командира каждого авиационного звена список его подчиненных и сведения о их готовности. На основании этого списка я составлял график операции для командира каждого звена. Каждый список, представленный лейтенантом Каная, начинался с его имени. Вычеркнув его имя из первого списка, я объяснил, что если он погибнет первым, то некому будет руководить товарищами по звену. Тем не менее в следующий раз Каная снова подал список, начинавшийся с его имени. Каждое его действие обнаруживало в нем дух истинного камикадзе. Он был примером для всего специального ударного корпуса.
Закрепившись на захваченном Лейте и выбрав главным направлением наступления Миндоро, противник в начале января приступил к высадке десанта на Лусон. Это потребовало полного развертывания наших ВВС, включая тщательно оберегаемые специальные подразделения. Но мощь противника поражала. Разведывательный самолет сообщал: «К западу от острова Миндоро обнаружено соединение из 300 кораблей противника, идущее курсом на север со скоростью 14 узлов». Затем следовало новое сообщение: «К югу от первого соединения обнаружено второе из 700 кораблей противника, идущее курсом на север со скоростью 12 узлов».
Эти сообщения нас потрясали, шокировали! Никогда раньше мы не сталкивались с концентрацией подобной мощи. Но мы не знали, что за вторым соединением следовало третье из 300–400 кораблей противника. Море между Миндоро и Лейте кишело вражескими кораблями, и значительное их число составляли корабли с мощным вооружением, ощетинившиеся зенитными орудиями для отражения атак наших камикадзе.
Предостережения, поступавшие от наших разведывательных самолетов, были, конечно, важны, но они не давали представления о конечной цели передвижения флота противника. Собирался ли противник высадить десант в Маниле или на побережье залива Лингаен? Возможно, местом высадки должен был стать Апарри на севере Лусона, откуда он мог перекрыть нам пути ухода с Филиппин. Среди всех этих предположений была очевидной одна печальная вещь: наша 201-я авиагруппа располагала всего 40 боеспособными самолетами, противостоящими наступательным операциям превосходящих сил авиации противника.
Японские штабы приказывали всем наличным самолетам совершать боевые вылеты, требуя в то же время уничтожать машины, не готовые к боевым действиям. Из этого следовало, что военнослужащие всех родов войск рассматривались как личный состав сухопутных сил. В соответствии с вышеупомянутым приказом наши 40 самолетов предназначались для разовой атаки против противника, имевшего подавляющее превосходство.
5 января 1945 года в 15.57 Каная вылетел из Мабалаката лидером группы из двух самолетов сопровождения и 15 самолетов камикадзе с бомбами на борту с целью атаковать соединение кораблей противника к западу от острова Лубанг, двигавшееся на север. На этот раз мы знали, что корабли противника двигались к заливу Лингаен. Было получено сообщение, что самолет Каная врезался в один из них.[26] Это был последний день плановых операций 1-го воздушного флота на Филиппинах. Каная умело руководил пилотами своей команды и выполнил свой долг до конца. Его жизненный путь завершился.
Так прошло 5 января. Все боеспособные самолеты были использованы, все непригодные и лишние механизмы уничтожены. Личный состав всех подразделений обулся в ботинки для пехоты. Настало время для включения нас в состав сухопутных войск.
Однако 6 января утром я проснулся в весьма необычной обстановке. На летном поле стояли пять самолетов Зеро, готовых к боевому вылету! За долгие месяцы службы самолеты Зеро стали частью жизни механиков. Для них приказ уничтожить вышедшие из строя самолеты казался немыслимым. Они работали ночь напролет, собирая детали и части разных поврежденных корпусов самолетов, разбросанные вокруг летного поля. Напряженно потрудившись, они воссоздали чудодейственным образом пять боеспособных самолетов!
Капитан Тамаи сообщил об этом в штаб и получил разрешение послать самолеты на задание. Фактически это была последняя атака самолетов нашей морской авиации на Филиппинах. Когда стартовали эти пять самолетов, исчезла разница между механиками и пилотами, поскольку все они вошли в состав войск, получивших приказ сражаться в горах. До такого состояния были доведены наши когда-то победоносные воздушные силы.
Хотя здесь, в Мабалакате, еще сохранялась проблема набора летчиков для пилотирования пяти вновь собранных самолетов. Из тридцати с лишним пилотов лишь пять могли претендовать на выполнение задания камикадзе. Остальные пилоты расставались с возможностью стать добровольцами-камикадзе.
Пять самолетов значили немного перед лицом необъятной мощи противника. Но оставшиеся пилоты искренне стремились разделить участь камикадзе, и оставалось лишь предоставить возможность выполнить задание по справедливости. Тем не менее из-за появившейся альтернативы войны в горах, гарантирующей по крайней мере незначительное продление жизни, некоторые из пилотов могли передумать.
Часто посетители базы спрашивали меня, не тяжело ли отправлять камикадзе на задание. На этот вопрос так же трудно ответить, как и объяснить его суть. Здесь много сопутствующих моментов. Приказ камикадзе на боевой вылет равносилен распоряжению: «Иди и умри в бою» Если бы приказ не отвечал желанию пилота, он был бы жесток без меры. Я бы не смог ни отдать такой приказ, ни ожидать от пилотов его выполнения.
За время операций камикадзе произошли сотни боевых вылетов по моим приказам. Если бы подвиги этих пилотов были просто следствием приказов, то ни моя совесть, ни их души не успокоились бы. Однако в критические моменты существования империи сами обстоятельства взывали к чрезвычайным мерам, и молодые пилоты оказались способными справиться с возникшей ситуацией. Мои приказы на боевые вылеты представляли собой лишь одну из функций системы. Как элемент этой системы, я столь же противоречил здравому смыслу, как и сама система.
Ввиду особых обстоятельств теперь, когда 201-я авиагруппа практически распалась, я тем не менее вместо назначения дня вылета решил объявить набор добровольцев.
Я распорядился, чтобы все пилоты собрались перед бомбоубежищем, и обратился к собравшимся с краткой речью, сделав обзор сложившегося положения и рассказав, как самоотверженным трудом механиков были созданы пять новых самолетов.
– Эти самолеты нельзя считать безукоризненными, – отметил я. – Два из них не способны нести 250-килограммовые бомбы, поэтому их загрузили 30-килограммовыми. Когда эти самолеты выполнят задание, война в воздухе для нас закончится, и те из нас, кто не полетит на выполнение последнего задания, продолжат войну в рядах сухопутных сил. Перед планированием этого последнего боевого вылета мне хотелось бы узнать ваши пожелания.
Произнеся эти слова, я сделал паузу и дал им возможность подумать. Когда стало понятно, что суть моего сообщения дошла до их сознания, я продолжил:
– Пусть тот, кто желает добровольно отправиться сегодня на выполнение задания, поднимет руку.
Едва прозвучали эти слова, как вверх потянулись руки всех собравшихся. Все шагнули вперед с возгласами, выражающими нетерпение: «Я!» Их поведение меня изумило, почти ошеломило. Мое сердце учащенно забилось, а грудь распирала гордость за этих молодых людей. Я глубоко вздохнул и постарался сохранить на лице выражение сосредоточенности и спокойствия, чтобы не выдать переполнявшие меня эмоции.
– Поскольку вы так стремитесь к боевому вылету, нам придется производить выбор обычным порядком. Все свободны.
Когда я повернулся, чтобы уйти в убежище, несколько пилотов попытались остановить меня, убеждая:
– Пошлите меня! Пожалуйста, пошлите меня!
Я повернулся и ответил:
– Лететь хотят все. Не следует настаивать на собственной кандидатуре!
Это остановило пилотов, и я вошел в убежище, чтобы проконсультироваться с командиром авиагруппы относительно окончательного списка добровольцев.
Мы достигли полного согласия в отношении кандидатуры командира подразделения. Это был лейтенант Накано, которого недавно лечили в госпитале от туберкулеза. После выхода из госпиталя он сказал мне:
– Сейчас я выздоровел, но никто не сказал мне, что болезнь не вернется. Если бы у меня была уверенность в полном излечении, я мог бы ждать своей очереди в выполнении долга. Но если болезнь вернется, у меня больше не будет возможности служить в вооруженных силах. Поэтому, пожалуйста, пошлите меня на выполнение задания при первой возможности.
Помня об этой просьбе, я рассчитывал использовать Накано для какой-нибудь кратковременной посильной для него операции. Предстоящий полет не мог занять много времени и был для лейтенанта последним шансом. Учитывая все это, Накано был идеальным кандидатом на пост командира авиационного звена камикадзе, призванного выполнить задание.
Четыре других пилота были выбраны исключительно на основе боевых качеств. Это были унтер-офицеры Гото и Таниути для первого звена, младший лейтенант Накао и унтер-офицер Тихара – для второго.
Все это время продолжались налеты противника, так что мы не могли даже нос высунуть из убежища. Вражеские корабли бороздили воды залива Лингаен, предвещая неизбежную высадку десанта.
Перед вылетом в 16.45 с пяти самолетов, укрытых в различных местах вокруг летного поля Мабалаката, сняли маскировку, их двигатели разогрели. Теперь летная подготовка, которую с таким энтузиазмом проходили пилоты, весьма пригодилась. Пилоты все делали быстро. Как только стал выруливать на старт первый самолет, другие тотчас за ним последовали.
Летное поле было выщерблено воронками от бомб, но, следуя сигналам, которые я подавал рукой, самолеты умело выруливали на стартовые позиции без всяких заминок. Когда я помахал правой рукой, разрешая взлет, лейтенант Накано поднялся в фонаре кабины и крикнул:
– Капитан Накадзима! Капитан Накадзима!
Опасаясь, что случилось что-то неладное, я подбежал к его самолету для выяснения неполадок. Но пилот с улыбкой на лице произнес:
– Спасибо, капитан. Большое спасибо!
Эти простые слова, бывшие высшим проявлением верности долгу, лишили меня дара речи. Хотелось бы подыскать ответ, достойный величия момента, но ничего не приходило на ум. Поэтому я, опасаясь появления в любой момент самолетов противника и сознавая, что нельзя терять ни минуты, безмолвно дал отмашку на взлет.
Самолет Накано рванулся вперед и ушел в полет. Когда передо мной выруливал на старт второй самолет, взревел его двигатель, а пилот воскликнул:
– Капитан! Капитан!
Энергичным взмахом руки я дал ему добро на взлет, но под грохот мотора он все-таки прокричал мне на прощание:
– Спасибо за то, что выбрали меня!
Я делал вид, что не слышу этих слов, но они разрывали мое сердце. Это повторялось с каждым самолетом. В очередной крылатой машине улыбался летчик, я давал отмашку: «Номер 3… номер 4… номер 5» – каждый новый самолет так же, как и предыдущие, совершал взлет навстречу своей судьбе, оставляя меня на земле в облаке пыли.
Построившись в боевой порядок, пятерка самолетов выполнила круг над аэродромом и направилась на север. На их крыльях играли блики вечернего филиппинского солнца. Должно быть, пилоты чувствовали, как неистово молятся за них товарищи, наблюдавшие за исчезающими в небе пятью крохотными точками…
Эти пять самолетов сумели уклониться от вражеских перехватчиков и поразить выбранные цели в заливе Лингаен. Самолет сопровождения сообщил, что одна из крылатых машин пятерки поразила линкор, другая – крейсер, остальные три – врезались в большие транспортные суда. Все прямые попадания сопровождались жуткими взрывами.[27] Самолет-разведчик произвел фотосъемку этих попаданий, но во время последующих боев на суше снимки были утеряны, а мы остались без конкретных доказательств боевых успехов участников героического вылета.
На этом завершились боевые операции специального ударного корпуса с базы ВВС в Мабалакате и вскоре – со всех других авиабаз на Филиппинах. Корпус начал действовать лишь 20 октября. Однако за это время вплоть до расформирования или эвакуации подразделений японских ВВС с Филиппин с местных авиабаз было совершено 424 боевых вылета самолетов камикадзе. Согласно официальным отчетам эти летчики добились следующих результатов:[28]
Пехотинец на день
Содержание отчета с оценкой результатов последнего боевого вылета камикадзе из Мабалаката я узнал позднее, поскольку сразу после того, как пятерка самолетов поднялась в воздух, меня вызвали на штабное совещание в Бамбане. В повестке дня совещания было два взаимосвязанных, но самостоятельных вопроса. Первый состоял в том, как наилучшим образом преобразовать подразделения 1-го воздушного флота в боеспособную сухопутную часть. Другой вопрос касался организации прощального банкета для летного состава 2-го воздушного флота по случаю его переброски на Формозу.
Как офицер 1-го воздушного флота я находился в подчинении командира своей группы. Со времени прохождения мною курсов летной подготовки на летном поле в Касумигауре я прослужил в ВВС двенадцать лет. Однако после вылета пятерки самолетов, ведомой младшим лейтенантом Накано, моя летная карьера завершалась и я становился пехотинцем.
Дебаты на совещании, которые были больше эмоциональными, чем продуктивными, сосредоточились на проблеме, не имеющей отношения к тому, в чем летчики морской авиации приобрели знания и опыт. Как выяснилось, нам теперь предстояло заботиться о сооружении оборонительных позиций, боевом применении наших разнородных подразделений, обеспечении их оружием, боеприпасами и продовольствием.
Единственное, что нам обещали выделить из пехотного вооружения, это полдюжины карабинов, предназначавшихся для часовых. Кроме того, с вышедших из строя самолетов демонтировали несколько легких 7-миллиметровых пулеметов, что касается 20-миллиметровых пулеметов Зеро, то они были слишком тяжелы и громоздки для использования в горных условиях. Предстоящие бои на суше меня тревожили, я старался вспомнить основные их принципы, которые мы изучали в Высшем военно-морском училище двадцать лет назад.
Когда завершился обмен мнениями по вопросам боевых действий на суше, мы со своим командиром отправились на другое мероприятие. Со времени прибытия на Филиппины немногим менее двух месяцев назад личный состав 2-го воздушного флота разделял с нами все тяготы войны. Теперь мы собрались вместе в небольшой пещере, приспособленной под убежище, чтобы попрощаться. На длинные столы были выставлены блюда с сушеной каракатицей и чашки сакэ. Прощальный банкет был в полном разгаре, когда прибыл адмирал Фукудомэ со штабом 2-го воздушного флота.
За столом раздавались банальные тосты: «Счастливого пути», «Удачи», «До скорой встречи» и т. д. Однако сердца подсказывали, что мы расстаемся навсегда.
Тем вечером с Формозы прибыли два бомбардировщика, чтобы взять на борт офицеров штаба 2-го воздушного флота. По окончании банкета поджидавшие автомобили должны были привезти их к местам стоянки самолетов на аэродроме Кларк.
Прежде чем завершился прощальный банкет, поступило сообщение, что к западу от острова Иба обнаружено крупное соединение противника, двигавшееся курсом на север. Больше никто не сомневался, что оно двигалось в залив Лингаен.
Переправка документов авиагруппы на Формозу
Незадолго до полуночи 6 января мы с капитаном Тамаи собирались вернуться в штаб, когда прибыл курьер с сообщением о том, что с нами хочет встретиться адмирал Ониси. Тамаи шел впереди по извилистому проходу в пещере в направлении помещения, занимаемого командующим. Хотя мне приходилось часто бывать в кабинете адмирала в штабе, его личные покои я посещал впервые. Помещение было небольшим по площади и содержалось в чистоте и порядке. Мебель, отличавшаяся простотой и скромностью, включала стол, кровать и несколько стульев.
После обмена приветствиями Ониси предложил нам сесть и неторопливо заговорил:
– Решение о переброске личного состава 1-го воздушного флота на позиции в горах принято, стало быть, вопрос решен. Однако я считаю важным, чтобы кто-нибудь донес до сведения нашего народа представление о высоком моральном духе личного состава специального ударного корпуса и значении его операций. Я полагаю, что вы оба подготовлены для выполнения этого задания наилучшим образом. Поскольку 201-я авиагруппа остается в горах, а Тамаи является ее командиром, было бы неправильно загружать его иной работой. Поэтому считаю, что вы, Накадзима, должны отправиться на родину один.
Такой поворот событий застал меня врасплох. До сих пор 201-я авиагруппа и ее личный состав составляли всю мою жизнь, я полагал, что должен оставаться с ними до конца. Поэтому внезапное предложение покинуть их требовало глубоких размышлений. Ониси обратил на меня испытующий взор, но я не мог говорить.
Пока я подбирал нужные слова, чтобы выразить свои чувства, в небольшой комнате воцарилось напряженное молчание. Адмирал заговорил снова:
– Понимаю, Накадзима, вам трудно расстаться с товарищами. Но сейчас не время для личных переживаний. На родине люди не имеют реального представления о специальном ударном корпусе и его операциях. Кто-то должен рассказать им об этом. Если вы откажетесь ехать, я прикажу вам сделать это.
Подобное заявление не оставляло места для колебаний, но оно не разрешало мой внутренний конфликт. Тем не менее отправиться на такое задание принудительно было бы неприлично, я не мог не согласиться. Я с трудом выдавил из себя:
– Поеду и сделаю.
Адмирал Ониси улыбнулся. Он поднялся со стула, подошел, крепко пожал мою руку и сказал:
– Прекрасно, я надеюсь на вас.
Мы уже оставили город Мабалакат и разместились в бомбоубежище рядом с летным полем. Я вышел из комнаты адмирала Ониси и поехал на автомобиле к себе, размышляя над важностью задания. Непривычно и страшновато было думать о том, что именно мне поручили достойно представить соотечественникам моих героических соратников. Меня единственного избавили ради этого от смерти в горах Филиппин.
Сутки ушли на упорную работу по сбору документов и записей, касающихся организации, операций и достижений специального ударного корпуса. Было подготовлено два комплекта документов. Один предназначался для меня, другой – для доставки младшим лейтенантом Такэси Симидзу, которого выбрали из оставшихся пилотов-камикадзе в целях увеличения шансов на сохранение документов. Для транспортировки документов выделили два самолета-разведчика, их башни для стрелков освободили от вращающихся пушек, чтобы там разместились мы с документами.
На рассвете 8 января мы вылетели из Мабалаката под одобрительные возгласы и добрые пожелания товарищей. Два самолета летели на малой высоте – сначала на восток, чтобы избежать встречи с вражескими самолетами, которые, как предполагалось, в больших количествах барражировали в небе у залива Лингаен, затем на север вдоль побережья и в направлении Формозы. Шасси моего самолета было повреждено и не убиралось, что в значительной степени гасило скорость. Вскоре второй самолет оставил нас далеко позади.
Было предусмотрено, что каждый из самолетов будет следовать своим курсом, чтобы один из них достиг пункта назначения, если другой будет перехвачен противником. Но пути Господни неисповедимы. Самолет моего напарника прилетел на Формозу раньше нашего и попал в густой туман, окутывавший остров. Ожидая рассеивания тумана и совершая круги над островом, самолет задел гору у Такао. Пилот самолета погиб, а Симидзу получил тяжелые ранения. Однако ко времени нашего подлета к Тайнани туман рассеялся, и мы благополучно приземлились.
Прием, который мне оказали, не идет ни в какое сравнение с тем, что был оказан адмиралу Ониси, благополучно прибывшему на остров двумя днями позже. Штаб объединенного воздушного флота ликовал не меньше всех остальных, поскольку адмирал Ониси был повсюду признан одним из наиболее способных адмиралов морской авиации. Радость переполняла и меня лично, так как я хорошо знал об опасности перехвата адмирала самолетами противника на любом этапе его полета от Лусона до Формозы.
Узнав, что самолет адмирала Ониси приземлился, я помчался на автомобиле в его штаб, расположенный на краю холма к востоку от Такао. Адмирал уже был за работой с офицерами 1-го воздушного флота в своем кабинете, укрытом в глубоком бункере. Меня приветствовал широкой улыбкой мой друг Иногути. На мгновение даже на лице адмирала показалось подобие улыбки.
– Вот мы и встретились снова.
Я слишком волновался, чтобы как-то ответить, меня хватило только на то, чтобы отдать честь. Бремя важного задания, порученного мне четыре дня назад в Бамбане – перевезти в сохранности документы корпуса камикадзе, – было сброшено с моих плеч.