– Что ж, фараон, я измерил прихожие этой гробницы. Если разобрать триремы на доски, здесь нам хватит места, чтобы спрятать их; они будут лежать, никем не замеченные, пока нам не понадобится использовать их на какие-нибудь военные цели. – Я повернулся к Кратасу. – Несомненно, у вельможи Кратаса есть лучший план. Может, стоит отвести эти корабли на глубоководье в Красное море, тогда вельможа Кратас сможет затопить их под весом экскрементов, которые в таком изобилии выходят из его уст.
– Клянусь спутанными лобковыми волосами Сета, Таита, это одна из твоих лучших шуток. Надо ее запомнить!
Кратас расхохотался. Он легко относится к шуткам на его счет. Это одно из многих его качеств, которыми я восхищаюсь.
Потребовалось несколько недель и половина большого отряда, чтобы разобрать триремы на отдельные доски, пронумеровать каждую и сложить в подземных прихожих. Но наконец я завершил этот фокус с исчезновением, и большие корабли перестали существовать.
Для меня лично в этой маскировке была дополнительная выгода. Я сумел уговорить фараона поручить Зарасу командовать разбирающим корабли отрядом со строгим приказом оставаться в гробнице, пока задание не будет выполнено. Поэтому, когда обе царевны: Техути и Беката – вместе и порознь спрашивали меня, где он, я мог честно сообщить им, что фараон отправил Зараса с тайным военным заданием и вернется он нескоро.
Для Зараса дворец в Фивах был гораздо опаснее поля битвы с гиксосами. По ночам я потел от ужаса за своего любимца. Он мой верный друг и рисковал ради меня жизнью, но еще он отважный воин, ученый, а теперь и поэт. У нас много общего. Но, подобно всем мужчинам его лет, у него есть важнейшая слабость, и дело ничуть не упрощает то, что он держит ее не на виду, скрывая под набедренной повязкой.
Я также знал, какими безжалостными и безрассудными становятся молодые женщины, когда перегреваются их яичники. Половые железы моей ласточки Техути сейчас при виде Зараса начинают пылать. И я не мог придумать, как погасить это пламя.
В дни, последовавшие за возвращением в Фивы, я обнаружил, что взят в кольцо обстоятельствами, которые нападали на меня со всех сторон, куда бы я ни повернулся.
Фараон постоянно требовал моего присутствия, чтобы обсуждать политическую бурю, поднявшуюся между гиксосами и Верховным Миносом.
Мы с Атоном пришли к мнению, что ввиду опасности обстоятельств, не терпящих отлагательства, мы должны объявить перемирие между нашими шпионскими сетями, временно объединить наши ресурсы и сотрудничать друг с другом ради безопасности, а возможно, и выживания нашего Египта.
Странные безымянные мужчины и женщины появлялись у наших дверей в любой час, принося вести и сведения с севера. Еще больше почтовых голубей совершали то же путешествие. Иногда мне казалось: в воздухе находится одновременно столько наших птиц, что он может стать сизым по цвету их оперения.
Мы с Атоном обменивались сведениями и обсуждали каждое полученное слово, прежде чем передать его фараону и государственному совету.
Важным было сообщение о кремации царя Беона, которого я застрелил в водах Нила. У гиксосов существует варварский обычай сжигать тела своих убитых героев, а не бальзамировать, как делают это передовые и цивилизованные люди, как мы.
В то же время они приносят человеческие жертвы, чтобы умилостивить своих чудовищных богов, главный из которых – Сет. Мы с Атоном узнали, что сто египетских воинов, захваченных гиксосами, живьем брошено в погребальный костер Беона, а за ними последовали сто девственниц, чтобы в мире ином доставлять Беону наслаждение. Некоторые из этих девственниц были не старше пяти; они едва могли понять, что с ними происходит, когда их бросали в пламя. Как может человек, выслушав такие известия, оспаривать утверждение, что гиксосы – самая низменная форма животной жизни?
Я первым в Фивах узнал, что после сожжения тела Беона царем гиксосов был провозглашен его младший брат Корраб.
И главнейшей заботой Корраба как будто стала месть за гибель старшего брата. Он снял десять тысяч своих воинов из боевых отрядов, которые противостояли египетским силам на границе между Шейх-Абадом и Асуаном. Это решение стало счастливым для Египта. Фараона атаковали вдоль всей границы. Гиксосы никогда не берегли жизнь своих воинов и без колебаний принимали участие в изматывающем сражении, если это предлагал противник. До тех пор гиксосы несли тяжелые потери, но и наши люди страдали.
Теперь давление уменьшилось, и фараон получил возможность перестроить свои силы и занять более выгодную позицию. Произошло это потому, что Корраб почти четверть своего войска повел на север против критян, оставшихся у крепости Тамиат.
Корраб был свидетелем гибели брата. Он начальствовал стражей на царской барже и видел предательское нападение трех критских трирем, видел минойские доспехи военачальников и моряков.
Корраб видел, как критский лучник намеренно выпустил три стрелы в его невооруженного брата, когда тот плавал в воде. Позже утыканного стрелами мертвого царя Беона извлекли из реки и оплакали, и Корраб сам поднес факел к его погребальному костру. Потом он своеручно надел себе на голову корону гиксосов и объявил беспощадную войну Криту.
Мы с Атоном с радостью следили за походом Корраба на минойцев. От своих шпионов мы узнали, что старшие критские военачальники уплыли из Тамиата на галере, которую я для них оставил. Маленькая галера вместила всего сорок человек, прочие остались в крепости. Когда галера достигла Крита, капитан доложил Верховному Миносу о позорном предательском нападении гиксосов на крепость и захвате критских сокровищ. Он рассказал Миносу, что пираты не пытались скрыть свою принадлежность, они были одеты по-гиксосски, и он сам слышал, как они разговаривают на этом языке.
Верховный Минос немедленно отрядил флот боевых галер к Тамиату, чтобы спасти две тысячи критских воинов, оставшихся там. Но его галеры опоздали.
Царь Корраб с десятью тысячами воинов побывал там раньше. Критяне мужественно сопротивлялись, но Корраб перебил большинство их. Выжившие сдались. Корраб всех их обезглавил и на пристани под крепостью сложил из их голов пирамиду. Спасательный отряд из Крита прибыл только после того, как царь Корраб вернулся в Мемфис, оставив груду голов гнить на пристани и позволив стервятникам пожирать останки критян. Галеры вернулась на Крит, и об этой бойне доложили Миносу.
Верховный Минос на алтаре своих жестоких богов поклялся отомстить и послал свой флот нападать на порты и военные поселения гиксосов вдоль всего побережья Северной Африки.
Царь Корраб отомстил погромом всех критян, живших под его властью в северном Египте. Минойцы – умны и предприимчивы. Они искусные ремесленники и купцы. Они всегда впереди других торговцев и дельцов. Везде, где сладко пахнет серебром и прибылью, вы найдете минойцев.
Как иначе жители такого маленького острова, как Крит, могли бы стать главной силой во всех землях, окружающих Среднее море?
В северном Египте жили несколько тысяч таких минойцев. Царь Корраб натравил на них местное население, отличавшееся жестокостью и звериной яростью, которыми так знамениты гиксосы. Минойцев вытаскивали из домов, насиловали женщин и детей даже самого нежного возраста. Потом их – мужчин, женщин и детей – согнали в храмы, которые гиксосы воздвигли своим богам, и подожгли крыши у них над головой.
Минойцы пытались бежать, но мало кому удалось покинуть страну. Корабли Верховного Миноса спасли тех более удачливых, что жили в городах и портах на побережье Среднего моря. Другие, жившие южнее, ушли в пустыни, окружающие наш Египет. Там они гибли от жажды и от рук бедуинов, тоже людей жестоких и хищных.
Однако несколько сот минойцев с семьями бежали на юг от Мемфиса и Асуана и смогли спастись от преследовавших гиксосских колесниц и достичь наших позиций. Вельможа Кратас приказал предоставлять им убежище и защиту и обходиться с ними по-доброму.
Едва узнав об этом, я сел на коня и как мог быстро добрался до передовых линий наших легионов, противостоящих гиксосам.
Некоторых старших военачальников в этих легионах я знал еще детьми. Я сам обучил их науке и искусству воевать, мое влияние помогло им занять нынешние важные должности.
Вельможу Ремрема фараон объявил благородным на поле битвы при Фивах, и теперь он начальствовал большим войском, подчиняясь только полководцу Кратасу.
Гуи, который был преступником, когда я взял его в плен, теперь стал военачальником и командовал пятью сотнями колесниц. Все эти старые друзья и знакомые с радостью встречали меня в лагере, даже старый нечестивец Кратас, который начальствовал всем войском и подчинялся только фараону. В вечер моего прибытия вельможа Кратас попытался напоить меня допьяна. Позже я был одним из тех, кто отнес его на ложе; я держал ему голову, когда его тошнило. Наутро он поблагодарил меня и послал своего адъютанта за беженцами-минойцами, которые сумели спастись от гнева царя Корраба и добраться до нашего лагеря.
Этих несчастных было человек сорок. Выглядели они жалко; им пришлось бежать, все бросив, а их семьи были убиты гиксосами.
Я медленно прошелся перед ними, держась с беженцами уважительно и по-доброму, но старательно их расспрашивая.
В дальнем конце ряда стояла семья из трех человек, жавшихся друг к другу. К ним я подошел в последнюю очередь. Отец сносно говорил на египетском, но с сильным акцентом. Звали его Амифаон. Три недели назад он был купцом в Мемфисе, торговал зерном, вином и кожей. Дела его шли так успешно, что даже я слышал о нем от своих лазутчиков в городе. Гиксосы сожгли его дом и склад и обесчестили перед ним его жену, так что она истекла кровью.
Сыну его было девятнадцать, его звали Икарион. Он сразу мне понравился – высокий, крепкого сложения, копна кудрявых черных волос и жизнерадостное лицо. Он не был так потрясен и угнетен несчастьем, как его отец.
– Ты, конечно, сбежал из Мемфиса на крыльях, которые сделал для себя? – спросил я.