Другие вражеские возницы начали осторожно сводить лошадей к берегу брода, где ждали люди, которые подталкивали их и направляли через реку. Со своего места я видел, как стеснилась колонна колесниц на противоположном берегу в ожидании переправы. Мне удалось точно сосчитать их количество; вышло сто шестьдесят против двухсот, как указывал Атон. Я понимал, что эта разница объясняется потерями, которые понесли гиксосы в долгом шестнадцатидневном пути из Северного Египта. Конструкция колесниц делала их уязвимыми, у них часто ломались оси и колеса. Да и лошади выбиваются из сил после долгих часов езды по пересеченной местности и неровным дорогам.
Колесницы переправлялись через реку, останавливались напротив нас, и возницы сразу стреноживали лошадей и пускали их пастись. А люди либо ложились на траву отдыхать или спать, либо собирались вокруг торопливо разведенных костров и готовили горячую еду.
Я удивился, но и обрадовался тому, что начальник позволяет воинам такую небрежность и расхлябанность на неизвестной и, возможно, враждебной территории. Он не выставил стражи, не послал вперед по дороге разведчиков. Он даже позволил отдыхавшим снять доспехи и отложить оружие. Большинство людей казались очень усталыми, и никто из них не подходил к лесу, где скрывались наши колесницы. Даже те, кому пришлось откликнуться на зов природы, не отходили от товарищей далеко, справляя нужду. В этой незнакомой чужой земле гиксосы инстинктивно держались вместе для взаимной защиты.
Скопление людей, колесниц и лошадей на дальнем берегу реки постепенно рассеивалось. Я считал переправляющиеся через реку колесницы. Ждал, пока враги разделят войско на две половины и окончательно утратят бдительность из-за отсутствия угрозы. Когда этот миг приблизился, я достал из кармана ярко-желтый шелковый шарф и развернул его.
Начальствующий над гиксосами, в синем плаще и бросающемся в глаза шлеме, все еще стоял на берегу брода и следил за переправой. Я по-прежнему не видел Зараса и его людей, хотя точно знал, где каждый из них спрятался. Увидев, что я спускаюсь с дерева, Зарас помахал мне рукой и снова скрылся.
По склону поднималась очередная гиксосская колесница, лошади натягивали постромки, люди сзади толкали. Это пересекла брод восемьдесят пятая колесница. Теперь силы гиксосов разделились на две почти равные части; и ни одна из них не могла теперь поддержать другую.
В своем трактате об искусстве войны я писал: разделенный противник – побежденный противник. Сейчас была возможность показать мудрость моего афоризма.
Я медленно встал на ветке, легко удерживая равновесие. Трижды взмахнул над головой желтым шарфом. И увидел, как за рекой сразу вскочил Зарас. Он выставил в мою сторону сжатый кулак, подтверждая, что видел мой сигнал. В другой руке он держал лук с наложенной на тетиву стрелой.
Я ждал, и вот заросли по обе стороны от дороги ожили: люди Зараса выходили из укрытия. Они разом подняли луки с наложенными стрелами.
Зарас пустил стрелу первым. Она высоко поднялась, заметная на фоне далеких голубых гор. Еще раньше, чем стрела начала опускаться, я понял, какую цель он выбрал. Начальник гиксосов по-прежнему стоял на берегу спиной к Зарасу. Тяжелый удар стрелы бросил его вперед, он свалился с берега и исчез из моего поля зрения.
А Зарас уже успел выпустить еще три стрелы. Он был очень проворен, так же, как я. Его люди последовали примеру начальника; их стрелы поднялись, словно темное облако саранчи, и опустились на колесницы, застрявшие на дороге между двумя отрядами лучников.
Было жарко, и большая часть гиксосов сняла шлемы и доспехи. Их лошадей защищали только толстые валяные попоны, которые закрывали спины, но оставляли открытыми холки и крестцы. Я отчетливо слышал «Чмок! Чмок!» – звук, с которым стрелы погружались в живую плоть.
Сразу за этим послышались крики раненых и резкое ржание лошадей. В тесных рядах врагов разверзся ад.
Лошади в панике вставали на дыбы и кусали людей, пытавшихся вывести их вперед. Те, что были ранены в крестец, лягались, разбивая колесницы и выбрасывая воинов из них на землю.
Как только возничие утратили возможность управлять охваченными паникой лошадьми, те попытались убежать, но места для этого не было. Они просто налетали на колесницу, преграждавшую им дорогу. Это быстро распространилось – колесницы переворачивались, колеса отлетали, раненые лошади и возничие падали. Вскоре переполох охватил передние ряды колесниц, они посыпались с крутого спуска в воду. Лошади, колесницы и люди скользили по спуску и падали на колесницы и людей, уже стоявших по пояс в воде; все это надежно перекрыло брод. Невозможно было уйти ни в каком направлении.
У каждого из лучников Зараса было по пятьдесят стрел, и на столь малом расстоянии они редко промахивались. Я увидел, как какой-то человек спрыгнул с подножки своей колесницы: чудом он остался на ногах и не был раздавлен или разрезан приделанными к колесам ножами. Он побежал, пытаясь выбраться из хаоса, но пробежал всего несколько шагов и остановился: три стрелы одновременно вонзились в его голую спину. Их острые, как бритва, кремневые наконечники высунулись из волосатой груди. Изящно, как танцовщик, он проделал пируэт, упал и исчез из виду в водовороте смерти.
На моем берегу реки колесничие-гиксосы, уже успевшие переправиться через брод, вскакивали с мест, где лежали на траве или сидели у костров, и в беспомощном ужасе наблюдали за гибелью своих товарищей на дальнем берегу.
Я оторвался от этого зрелища, спустился по стволу с дерева и бросился к своей колеснице. Мои воины наклонились, схватили меня за руки и помогли подняться. Взяв вожжи, я отдал приказ:
– Вперед! Шагом! Быстрым ходом! В атаку!
Мой крик разнесся по всей линии.
Цепь колесниц во весь опор вылетела из леса. Мы с Гуи были в середине и мчались колесо к колесу. По обеим сторонам от нас отряды выстроились, образовав «наконечник стрелы».
Отступая перед нами, большинство рассеянных по открытой местности гиксосов побежали обратно к реке. Они столпились там, с немым ужасом глядя на то, что происходит с их товарищами внизу под ними и на лесной дороге, которую все еще осыпали тучи стрел Зараса.
Ни в одной из стоявших на берегу гиксосских колесниц не было экипажей. Не было запряженных лошадей, чтобы тащить их. Стреноженные кони разбрелись по всему заросшему травой участку. Большинство возниц побежали от реки к своим лошадям и тщетно пытались их поймать. Лошади, испуганные неожиданным шумом и смятением, шарахались и убегали. Даже стреноженные бежали быстрее людей.
Я запрокинул голову и расхохотался, чтобы смирить страх и выразить радость. И сквозь грохот колес и стук копыт по жесткой земле услышал ответный хохот Гуи. Мы единым строем обрушились на них, двигаясь колесо к колесу, так что ни один гиксос не мог проскользнуть между нашими колесницами. Но они по-прежнему словно не замечали нападения. Большинство даже не смотрело в нашу сторону. Только те, что гонялись за лошадьми, теперь остановились и в ошеломлении и ужасе смотрели на нас. Они знали, что убежать от наших колесниц невозможно. Наши луки были натянуты, стрелы на тетивах.
Когда оставалось меньше семидесяти шагов, я приказал стрелять. Даже с движущейся колесницы мои люди поражают цель с пятидесяти шагов. Большинству беглецов не удалось добежать до своих колесниц.
Я видел, что лишь один из них сумел добраться туда, где оставил колесницу. Он выхватил лук из короба для оружия и достал из колчана несколько стрел. Потом повернулся к нам лицом. Это был рослый волосатый человек-зверь, сильный, обезумевший от гнева, как дикий кабан, загнанный собаками. Он поднял лук и выпустил стрелу раньше, чем до него долетели наши стрелы. И подстрелил возничего колесницы в трех повозках от меня. Это был один из сыновей вельможи Кратаса. Отличный парень, храбрый, как отец, и в пятьдесят раз красивее. Один из моих любимцев. Стрела мгновенно его убила.
Прежде чем гиксос сумел наложить вторую стрелу, я выстрелил в него трижды. Каждый второй лучник в цепи стрелял в него, и он ощетинился стрелами, как дикобраз иглами. Но остался на ногах и выстрелил в меня. Стрела ударила в мой шлем и с гудением отлетела, но сотрясение едва не сбросило меня с колесницы.
Я никогда не говорил, что гиксосы трусы. Чтобы убить этого, потребовалось семнадцать стрел. Пять из них были моими. Я сосчитал позже.
После этого началась бойня. Я не против небольшой бойни, когда представляется возможность, особенно в подобных обстоятельствах. Однако захват рабов гораздо выгоднее, поэтому я первый обратился к гиксосам на их языке:
– Сдавайтесь, или умрете!
И вдоль всей цепи наших нападающих колесниц подхватили мой крик:
– Сдавайтесь, или умрете!
Большинство гиксосов упали на колени и подняли пустые руки, показывая, что сдаются; лишь немногие продолжали бежать, пока их не окружили мои колесницы. Они остановились, тяжело дыша от усталости и ужаса. Посмотрели на натянутые луки, на стрелы, нацеленные на них со всех сторон, и их ужас сменился покорностью; один за другим они опускались на землю с криками:
– Милосердия во имя богов! Пощади нас, великий вельможа Таита! Мы не причиним вам вреда!
Добрый бог Гор подтвердит, что я не ищу славы. Однако честность велит мне признать, что похвала со стороны объятых ужасом врагов была мне лестна и приятна.
– Свяжите этих маленьких героев, – приказал я Гуи. – Прочешите поле и приведите их лошадей. Никому не позволяйте уйти.
Я почти на месте развернул своих лошадей, и колесница помчалась к краю ущелья над бродом через реку. Там я натянул вожжи и посмотрел на трупы, усеивающие брод и дорогу за ним.
Здесь битва тоже окончилась. Люди Зараса брали пленных и собирали добычу. Я с первого взгляда понял, что там потери такие же, как у нас, по эту сторону реки: несколько легких ранений. Я был доволен, что Зарас не пострадал и теперь руководит взятием пленных и сбором гиксосских лошадей. Животные не менее ценны, чем люди.