– Мне плохо, меня тошнит.
Роман отвел его в туалет, и там Северьяна вырвало.
Роман озабоченно вытер ему рот бумажным полотенцем и сказал:
– Друг мой, ты слишком много выпил. В твоем возрасте это нехорошо. Я думаю, что в таком виде ты не можешь показаться маме. Поехали ко мне домой, я дам тебе «Алкозельтцер» и напою чаем. А там либо ты придешь в себя и я отвезу тебя домой, либо ты позвонишь матери и скажешь, что остался ночевать у друга.
Он повел шатающегося мальчика к выходу, всучив по дороге официанту крупную купюру и кивнув:
– Сдачи не надо.
Официант понимающе усмехнулся. Господин Кандаурский был у них частым гостем.
Роман жил в старом доме на Арбате, расселив коммунальную квартиру и получив в результате шикарные апартаменты в небольшом старинном особнячке на третьем этаже. Вся квартира его была наполнена кричащей роскошью нувориша, не умеющего создавать стиль, а ценящего только стоимость вещи. У мальчика разбежались глаза. До этого он ни разу не бывал в подобных квартирах. Они с мамой жили в старой, облупленной, ветхой пятиэтажке, где все квартиры были меблированы недорогой польской, румынской и советской мебелью, добротной, но кондовой и невзрачной.
– Проходи, раздевайся, будь как дома, – пригласил Роман. – Ты что будешь – чай или кофе?
– Кофе, если можно, – робко попросил Северьян.
– Можно, – ответил тот и ушел на кухню.
Мальчик прошел в гостиную и сел в глубокое и мягкое вольтеровское кресло. Его клонило в сон. В теле была какая-то слабость. После конкурса, выложившись полностью, а потом выпив в ресторане, он чувствовал себя выжатым как лимон. Через несколько минут в комнату вошел Роман и поставил на столик чашку ароматного кофе и вазочку с шоколадными конфетами.
– Пей, – сказал он, – А я поставлю музыку. Ты любишь Чайковского?
Северьян взял со стола чашку и отхлебнул тягучий и вязкий ароматный кофе с привкусом коньяка. В комнате заиграла музыка, со всех сторон обволакивая мальчика чарующей мелодией «Лебединого озера». Поспешно допив кофе, чтобы не расплескать его, Северьян откинулся в кресле и закрыл глаза. Сильные руки подняли его из кресла, и успокаивающий голос прошептал ему в ухо:
– Ты устал, поспи немного, я тебя разбужу.
Он еще слабо чувствовал, как Роман положил его на мягкую постель и стал раздевать. Потом мальчик провалился в сон.
Проснулся он от сухости во рту. Страшно хотелось пить. Голова раскалывалась, и в мозгу словно бухали удары молота по наковальне, сердце заходилось в истерических перестуках, стремясь выскочить из груди. Во всем теле была непонятная боль и ломота. Северьян попытался открыть глаза. Все плыло. Наконец с трудом он сел на кровати, держась за нее обеими руками. Вокруг была незнакомая обстановка, и мальчик с трудом припомнил, где он и почему. Ему тут же стало стыдно за свое поведение и за то, что, наверно, его мама о нем страшно беспокоится. Он обвел глазами комнату в поисках телефона. Одежда аккуратно висела на стуле. Рядом на кровати раскинулся голый Роман. Мальчику стало неудобно, и он подумал: «Наверное, он так всегда спит. А я тут ему свалился на голову и еще мешаю». Он попытался встать и понял, что все его тело пронизано странной болью. С трудом поднявшись, он побрел на поиски ванной. Выпив литра два воды из-под крана, встал под душ и испугался: бедра его были чем-то испачканы, анальное отверстие пульсировало жгучей болью. Вытеревшись насухо, он тихо прошел в комнату. На часах было восемь утра. Северьян стал неловкими дрожащими руками натягивать на себя одежду.
– Ты куда-то собрался? – окликнул его чей-то голос.
Северьян обернулся. Роман лежал на кровати и с ехидным прищуром смотрел на него.
– Да, – дрожащим голосом ответил мальчик. – Мне надо домой.
– Ты можешь не торопиться, ты же вчера позвонил матери и сказал ей, что остаешься у друга Николая. Забыл?
– Забыл.
– Давай пить кофе и завтракать. Заодно и поговорим о твоем будущем. Я помню свои слова. С сегодняшнего дня ты зачислен в мою труппу. Ты будешь танцевать во втором составе. Сейчас, как я уже говорил, мы репетируем «Щелкунчика».
Северьяну очень хотелось спросить о том, что же произошло сегодня с ним ночью. Конечно, он не был идиотом, но уж больно страшная и неприятная мысль настойчиво лезла ему в голову. Спросить об этом было страшно и неудобно, да и он никак не мог выбрать момент. Только мальчик открывал рот, как тут же ему становилось жутко, и он поспешно его закрывал.
Сидя на кухне с Романом, Северьян пил крепкий черный чай, неловко держа в руке изящную чашку из тонкого китайского фарфора. От одного вида еды его начинало тошнить.
– Лучший способ прийти в себя после похмелья – выпить рюмочку, – заявил Роман и чуть ли не силой влил мальчику в рот рюмку какой-то настойки.
Северьяна едва не вырвало. Он с трудом удержал в себе эти позывы, поспешно запив настойку чаем.
– А теперь давай поговорим, – сказал Роман. Взгляд его тут же стал жестким и колючим. – Я не буду вешать тебе лапшу на уши, а поговорю с тобой прямо. Ты знаешь, что в нашем мире всего можно добиться только через связи, знакомства и протекцию. Одного таланта мало. Скажи, у тебя есть связи? Можешь не отвечать. Я и так знаю, что нет. Если у тебя нет связей, так, может, у тебя есть деньги или твои родители очень известные люди, которые могли бы тебе помочь с карьерой? Нет. Я так и думал. Ты можешь добиться чего-то, только если найдешь себе богатого покровителя или женишься на какой-нибудь престарелой поп-звезде или другой богатой старушке. Тебя не привлекают богатые старушки? Что я говорю? – спохватился притворно Роман. – Какие старушки? Тебе же только шестнадцать лет, и у тебя впереди вся жизнь! Какие тут морщинистые бабушки с их отвислыми прелестями? У тебя уже были девочки?
– Нет, – ответил Северьян и зарделся.
– Ага, так ты у нас еще девственник! Ну, это дело поправимое, – засмеялся Роман. – Значит, так, малыш. Я могу устроить для тебя головокружительную карьеру, ты будешь танцевать одни только ведущие партии, если только ты будешь снисходителен к моим старческим слабостям и будешь меня немножко любить, слушаться и уважать. Подумай над этим. Сейчас можешь не отвечать. Я отвезу тебя домой, а завтра жду на репетиции. Ты принят в труппу. Когда будешь решать, не забудь о том, что твоя мать одна горбатилась на двух работах в надежде на лучшую для тебя долю. Ты сам мне вчера об этом рассказывал, так что, малыш, можешь оправдать ее надежды или нет. Можешь сделать ее счастливой. У тебя будет все: слава, известность, деньги, поклонники – все, чего ни пожелаешь. Твоя мама скоро станет старой. Ей нужны будут деньги на лекарства, лечение, санатории. Она заслужила комфорт и покой, хорошие вещи и отдых. Подумай о том, что ты можешь позаботиться о ней и дать ей все.
Роман поднялся и пошел в комнату.
– Одевайся, – бросил он мальчику через плечо. – Я отвезу тебя.
Северьян в каком-то ступоре послушно поднялся и пошел одеваться. Через несколько минут он стоял в коридоре полностью готовый к выходу.
– Пойдем, Север, – приобнял его появившийся Роман и открыл дверь.
Когда машина остановилась, Кандаурский повернул мальчика к себе, взял его рукой за подбородок, посмотрел ему в глаза и жестко поцеловал в губы.
– Иди, – сказал он. – Жду завтра в 11.00 на репетиции.
Северьян поспешно выскочил из машины и опрометью бросился в подъезд. Взлетев одним махом на четвертый этаж, стал бестолково и судорожно искать ключи. Вытащив их дрожащей рукой, слепо тыкал в замок. Потом наконец успокоился и кое-как открыл дверь. Мать была на работе. Северьян прислонился к дверному косяку и вздохнул. Во рту было муторно, на душе тоже. Он медленно прошел в свою комнату и повалился ничком на кровать, закрыв голову подушкой. Рыдания из глубины груди рвались наружу. Мальчик подавил их усилием воли. Долгие тренировки на карате и в балете дисциплинировали не только тело, но и ум. Северьян встал, снял одежду и пошел в душ. Там он открыл горячую воду и долго с ожесточением тер тело жесткой мочалкой, пока кожа не покраснела и не засаднила. Выйдя из ванной, он остановился в задумчивости. Ему очень хотелось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, рассказать кому-то о том, что произошло, но было не с кем. Мать устроила бы истерику и опозорила на всю школу, двор, город. Сосед дядя Вася тоже бы его не понял, и неизвестно, что сказал бы на эту тему. Говорить друзьям, что тебя опустили и сделали педиком, – хуже нельзя и придумать. Все его знакомые давно похвалялись своими победами над женским полом, откровенничая о том, кто, как, когда, с кем и сколько. Они и так слегка подсмеивались над Северьяном за то, что он не участвовал в их похвальбах. Конечно, они знали, что у него есть девушка – бывшая одноклассница Тоня, с которой он часто гулял и провожал каждый день домой. Но никто не знал, какого рода отношения существуют между ними: оба они на эту тему не распространялись. А Северьян относился к Тоне трепетно и нежно. Несмотря на то что все девушки млели в его присутствии и он мог выбрать любую или всех по очереди, мальчик сразу обратил свое внимание на Антонину. Для него она резко выделялась среди других, как Северная звезда на небе среди остальных звезд. Тоня не красилась, ее рыжевато-каштановые волосы часто были заплетены в две косы или просто волнами лежали на плечах. Маленький, слегка курносый нос был обсыпан веснушками, большие серые глаза доверчиво и открыто смотрели на мир. Одежду девочке шила мама, потому что жили они небогато, но, несмотря на это, Тоня всегда выглядела опрятно и привлекательно – мама придумывала для дочери красивые и женственные наряды. Тоня олицетворяла собой почти ушедший уже облик настоящей барышни, резко контрастировавший с современными Барби, кладущими на лицо тонны косметики, обесцвечивающими волосы, носящими исключительно розовые кофточки с глубоким декольте и коротенькие юбочки, только слегка прикрывающие трусики. Наверно, именно поэтому – за индивидуальность и непохожесть на других – выбрал ее Северьян. Кроме того, им всегда было о чем поговорить. Тоня много читала, играла на фортепьяно и училась в музыкальной школе. Иногда она затаскивала друга на какой-либо концерт в филармонию или куда-то еще. Иногда он приглашал ее на свои выступления, и преданная Тоня никогда не отказывалась. Северьян относился к ней трепетно, уважая и