Поруб был крепкий иладный. Еще бы: сам Мономах, который всегда лично следил за всем, что делалосьпо его приказу, возводил этот терем и, конечно же, позаботился, о надежностипомещения не только для друзей, но и врагов. Можно было даже не простукиватьстены, чтобы убедиться, что в них нет слабых мест. Оконце тоже такое, что внего даже самая тощая собака не пролезет. Да и будь оно шире, все равно, как нитянись, не дотянуться до него…
За бревенчатой стенойпереговаривалась наружная стража. Громче всех был слышен голос воеводы. У дверина лавке расположился охранник - высокий, с нескладными руками детина. Такойобнимет - и даже не почувствуешь, как душа выйдет из тела… Увидев вошедшеговоеводу, он вскочил и преданно посмотрел на него. Воевода осмотрел поруб,приказал охраннику зажечь толстую свечу на небольшом выступе у стены и велелзаходить кузнецу.
Тот, привычнопригнувшись, чтобы не удариться головой о дверной выступ, подошел к пленнику итяжелым молотом стал приковывать его ножную цепь к массивному, позеленевшему отвремени, бронзовому кольцу, торчавшему из стены.
Как только эта работабыла закончена, воевода сам - раз, другой дернул цепь и, убедившись в еепрочности, грозно предупредил охранника:
- Глаз с него неспускать! Смотри, отвечаешь головой!
- Со мной незабалует! – уверенно заявил тот и почему-то незаметно для начальника подмигнулпленнику.
Воевода удалился,вошел холоп, принявшийся растапливать печь. «Раб, а туда же!» - нахмурилсякнязь Илья, заметив, как тот, то и дело оглядываясь на него,мстительно-радостно щерил два-три оставшихся, словно на память о прежнейсвободной жизни, зуба…
Затем пришла пожилаяженщина и, молча, не глядя, словно цепному псу, сунула перед ним миску с едой.Князь заглянул в нее и, увидев простую похлебку – отодвинул миску. Разве такоеели сейчас на пиру гости нового смоленского князя в праздничном тереме?
Да и не до еды былоему теперь. Бравшую раскаленный металл руку начало так разрывать от боли, что кгорлу подкатывала тошнота.
Тем более, надо былочто-то придумывать…
«Три дня… три дня…» -только и думал лихорадочно князь Илья.
Даже странно как-тобыло: целых три дня без погонь за кем-то или от кого-то, без постоянной суеты,когда нет ни минуты, чтобы подумать о себе, потому что всегда надо было недумать – а делать!
Одно было ясно:самому, с больной рукой и прикованному к стене, отсюда не выбраться.
Но… почему подмигнулохранник - по известной привычке физически очень сильных людей бытьснисходительными к более слабым? Зная, что тем все равно не справиться с ними!Или…
Князь Илья покосилсяна дружинника, но тот сделал вид или действительно не заметил еговопросительного взгляда.
Тогда князь сталдумать о том, что в тереме не только его враги. Чей-то ведь голос он слышал всвою защиту. Более того, он даже предложил выйти вместо него на поединок сэтим, и впрямь похожим на матерого кабана, князем Борисом! Только чей?..
Так и не вспомнив,князь Илья переключился на мысли о том, что его друзья-соратники должны ужезнать, где он. Не зря отослал он своего слугу в самом начале бегства от князяБориса. Тот наверняка передал его людям все, что случилось с ним. А он нуженим, ох, как нужен! Изгнанные своими бывшими князьями за провинности дружинники,ночные тати, да просто лихие люди, как в воздухе нуждались в нем. Хоть и изгой,а все-таки – князь! Улыбнись такому удача и сложись обстоятельства, такой и доКиевского стола дойти может. А то, и до более сильного теперь – Владимирского…
Конечно, ни осадойграда, ни какой-либо другой силой, князя Мстислава им не одолеть. Но ловкости,коварства и хитрости этим людям не занимать!
2
- Да что на мне -креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь Илья.
Дверь открылась, иогонь свечи рванулся приветливо ввысь и вперед.
Князь Илья поднялголову, но, увидев стоявшего на пороге игумена, еще ниже опустил ее.
В руках игумена быликрест и Евангелие.
- Исповедоватьсябудешь? – подходя, спросил он.
Князь Илья подумал иотрицательно покачал головой:
- Нет. Живу не хужедругих князей. Так что не в чем мне каяться!
- Святым, что листал? – вскинул мохнатую бровь игумен. – Может, мне тогда позвать богомаза ивелеть ему с тебя иконы писать? У нас на Руси как раз своих святых дляпочитания еще маловато!
Князь Ильяусмехнулся: уж больно неудачное время и место выбрал игумен для шуток, взглянулна него и вдруг с любопытством сощурился:
- Что-то мне твойоблик, отче, больно знаком… Мы что, где-то уже встречались с тобой?
- Да, и не единожды!- подтвердил тот. – Один раз, когда ты учинил самый настоящий разбой в моеммонастыре. За то, что тебе не дали вдосталь еды. Все забрал. Оставил братиюпомирать с голоду.
- Не знаю… не помню…- подумав, покачал головой пленник. – А второй раз?
Игумен еще строжепосмотрел на него:
- А второй и паки, ипаки - третий и четвертый - когда я давал тебе для целования крест в знак того,что ты сдержишь слово, данное своим братьям. Но ты, как всегда, еще не успелиобсохнуть уста твои, коими ты целовал крест в знак искреннего дружества, тут жебрался за свое… То есть нарушал клятву и перед Богом, и перед людьми!
Эти случаи князь Ильяпомнил. Не все, конечно, но так – в общих чертах… Он искоса поглядел на игуменаи подумал: а не ошеломить ли его, подозвав поближе, якобы согласившись наисповедь хотя бы кулаком здоровой руки? А что потом? Тут как тут подбежитохранник. Здоровый, конечно, детина. Но можно превратить из недруга в другацепь и придушить его ею. Нет, не пойдет… Цепь-то ведь снова сразу станетврагом, да еще злей прежнего. Вроде, и свобода на пороге, а не уйти. Не кузнецаже звать тогда в самом деле… Да и внешней охраны не считано… И потом грех-токакой - поднять руку на монаха-священника…Тут уж ничем на Страшном Божьем суде,который ждет его, после сегодняшнего не оправдаешься…
- Не о том думаешь! –прервал размышления голос игумена, и князь Илья даже вздрогнул, словно тот ивпрямь прочитал его мысли.
Но игумен имел в видусовсем иное.
- Над тобой Божий судсейчас совершается, а ты все о своем, человеческом… - укоризненно проговорилон. - В народе говорят, пока гром не грянет, мужик не перекрестится…
- Я князь… - свызовом напомнил пленник.
- Хорошо, князь неперекрестится! – охотно поправился игумен и высоко поднял крест. – Но ведь тутуж не то, что гром, топор палача – молнией – над твоей шеей сверкает! А ты таки хочешь уйти нераскаянным? После того, как лгал, предавал, убивал… Жегправославные храмы… Наводил на Русь полчища поганых половцев… А сколько русскихлюдей загубил: и не только телесно, но и духовно, отправив их в полон киноверным?
Князь Илья промолчал,не зная, что и ответить-то на это, потому как все, что слышал, действительнобыло, и игумен внимательно посмотрел на него.
- Да что ж ты, нерусский, что ли? – с болью в голосе вопросил он, и сам же ответил: - Русский!Знавал я твоего деда. И батюшку твоего знал. Вместе с твоей матушкой – Царствиеим Небесное! Православные были люди, богобоязненные! Жаль только, достанется имтеперь там за такого вот сына…
Игумен широкоперекрестился, поминая родителей князя, и вздохнул:
- В том-то и кореньтвоей вины, а точнее, беды, что ты не ищешь, как делают это русские люди, поЗаповеди Христовой, прежде всего - Царствия Божия, а уж потом, всегоостального. А норовишь все делать наоборот!
- А почему же тогдаГосподь так рано отнял у меня родителей, что мне выпала доля изгоя? Тогда б мнеи не пришлось творить всего этого, как ты говоришь, зла! - выпалил свою самуюглавную обиду князь и в ответ услышал невозмутимо-кроткое:
- Значит, так надобнобыло!
- Надобно? – изумилсякнязь. - Кому?!
- В первую очередь,тебе самому! Ибо таков, значит, был о тебе Божий промысел, такова воля Господа,заботящегося в первую очередь о твоем вечном спасении!
Игумен кивнул настены и тихо сказал:
- Ты посмотри,сколько бед и несправедливости творится вокруг! Каких только лишений истраданий не перенес русский народ! А все живет! Рожает детей! Паки и пакиотстраивается после войн, пожаров и моров. Спроси меня - почему, и я отвечу:потому и терпит русская душа все находящие на нее скорби, что живет не этимскоротечным и суетным веком, а думой о вечном, чая воскресения мертвых и жизнибудущего века! А ты живешь, прости, словно нехристь какой-то!
- Да что на мне -креста, что ли, нет? – с обидой возразил князь, рывком распахивая ворот рубахи.
- Крест-то, как ягляжу, есть! – кивнул игумен. - Да только, что от него тебе толку, если ты дажене помнишь о нем! И даже наоборот, ежедневно и ежечасно распинаешь находящегосяна твоей груди Господа. Запомни мои слова, князь, которые я скажу тебе напоследок.Хоть, может, это уже и поздно… Если бы ты предал свою слабую человеческую волюво всемогущую десницу Господню, тогда и жизнь бы твоя шла совсем по-иному, и несидел бы ты сейчас здесь, с гордым видом, даже на краю адской пропасти!
Не говоря больше нислова, игумен вышел, унося с собой крест. Евангелие же он оставил возле свечи,бережно положив его на заботливо подстеленный под него белый плат.
3
Медленнопотянулось время.
Князь Илья остался внесвойственном для него состоянии задумчивости и нежелания думать, как выйти изочередного опасного положения. Усилием воли он попытался заставить себя снова