— Это действительно неприятно, Грехем, — отозвался Сойк. — Но, к сожалению, условия задачи таковы, что один из нас четверых обязательно должен фигурировать в ответе.
— А мне, — возразил Грехем, — эта игра в четвертого лишнего порядком надоела.
— Да, веселую шутку сыграл с нами Девидс напоследок, — заметил Ленгли. — Ничего не скажешь.
— А, может быть, Хэксли… — как-то неопределенно начал Грехем.
Сойк внимательно посмотрел на него.
— Хэксли? Но причем тут Хэксли? Быть может, он и поступил чересчур прямолинейно, но… Хэксли нужно решение — и только. Ведь без этого он наверняка вылетит в трубу со всей своей лавочкой, И я даже готов ему поверить — если бы сейчас кто-то из нас принес ему свое решение — он мгновенно забыл бы всю эту историю с Девидсом… А ты говоришь — Хэксли. Или, может быть, ты что-то знаешь? А, Грехем?
Грехем пожал плечами:
— Я знаю столько же, сколько и вы. А знаем мы немного. Вот именно поэтому и надо исследовать все варианты, даже абсолютно невероятные.
— В самом деле, — оживился Ленгли. — Мы же, в конце концов, физики — теоретики, черт побери! Так неужели нам не под силу решить задачу всего лишь с какими-то четырьмя неизвестными.
— Если бы только с четырьмя — задумчиво сказал Грехем.
— Подождите, — вдруг подал голос Сигрен. — Я вспомнил одну вещь… Это было за полчаса до того, как нас собрал Хэксли. Ленгли, я предложил тебе билет на концерт Боровского. Помнишь?
— Да, ну и что из этого?
— Но ведь ты не захотел им воспользоваться. Отдал этот билет Грехему. Ведь ты очень любишь музыку, Ленгли. Это всем известно. Почему же сегодня ты отказался? Может быть, ты уже тогда знал, что вечером не сможешь пойти, что тебе что-то должно помешать?
— Какая ерунда, — рассвирепел Ленгли. — А, кстати, как этот билет попал к тебе?
— Мне его дала Мери. Сказала, что это у нее лишний.
— Почему же ты сам не пошел в таком случае?
— Я-то пошел бы, но вспомнил, что обещал жене провести вечер дома. Вы же знаете… А почему отказался ты?
— Удивительный ты все-таки человек, Сигрен. Совершенно не замечаешь, что творится возле твоего носа. Думаешь, Мери в самом деле мечтала пойти в концерт с тобой… или со мной?
— У нее; просто оказался лишний билет, — пробормотал Сигрен.
— Лишний, лишний, — передразнил Ленгли. — С Грехемом она хотела пойти, вот что.
— С Грехемом? Тогда почему же она не отдала билет ему? Не понимаю.
— Ты многого не понимаешь, Сигрен. Мери рассчитывала на твою сообразительность.
— Значит, ты решил сделать приятное Мери и Грехему, Ленгли? — усмехнулся Сойк. — А, между прочим, Грехем предложил этот билет мне.
— Ты отказался, Грехем? — искренне удивился Ленгли. — Не захотел пойти с Мери? Вот это действительно странно. Может быть, объяснишь?
Грехем опустил голову:
— У меня были свои причины.
— Согласись, что это довольно подозрительно, — настаивал Ленгли.
— Ну, хорошо… если уж вы так настаиваете, — нехотя согласился Грехем. — Мери изумительная девушка. И я… А, да что говорить… Но я с детства почему-то не переношу скрипку. Как только услышу скрипичную музыку, со мной бог знает что начинает твориться… Вроде аллергии. Да ты должен помнить, Сойк. Мы тогда с тобой на три дня ездили к морю.
— Да, да, — подтвердил Сойк. — Он прямо-таки сознание теряет.
— Любопытно, — ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес Сигрен. — Одна и та же музыка и так по-разному действует на разных людей. Что до меня, то я скрипку просто не понимаю. Хотя Боровского, конечно, послушал бы охотно. А вот Хэксли, например, за скрипку все отдаст.
— Хэксли? — удивился Сойк. — Наш Хэксли? Кто бы мог подумать!
— Да, наш Хэксли.
— А ты откуда знаешь?
— Как-то он со мной разоткровенничался. Рассказал, что…
— Черт с ним, с Хэксли, — перебил Ленгли. — Мы, кажется, отвлеклись от дела. Так ты сказал, Сойк, что Грехем предложил билет тебе?
— Да что вы так привязались к этому билету? Тем более что теперь он все равно бесполезен, — сказал Грехем, вытащив из кармана какую-то бумажку и помахав ею в воздухе.
— Как? — встрепенулся Ленгли. — А разве Сойк тоже не взял билета?
— Нет, не взял.
— Ну, а ты что скажешь, Сойк?
— Да ничего, — тряхнул головой Сойк, — Ничего не скажу. Зато могу показать.
И он тоже извлек из кармана две голубые бумажки.
— Почему же ты мне сразу не сказал? — спросил Грехем.
— А ты что мне жена или теща, — разозлился Сойк, — чтобы перед тобой отчитываться?
На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Молодые люди сидели в разных углах, не глядя друг на друга, словно исчерпав в этом словесном сражении все запасы энергии.
Первым нарушил молчание Грехем.
— Нам надо подумать, — сказал он. — Не ссориться, а лучше подумать. Мы попали в беду и должны держаться вместе, а не топить один другого.
Он поднялся.
— А сейчас самое лучшее — разойтись. Что ж, придется провести сегодняшнюю ночь в своих кабинетах.
— Это не самый лучший вариант, — заметил Ленгли.
— А что нам еще остается? — грустно улыбнулся Сойк.
Они молча кивнули друг другу и разошлись по комнатам.
…Хэксли остановил магнитофон и перемотал пленку Нажал кнопку воспроизведения и внимательно прослушал весь разговор от начала до конца.
Потом еще раз. И еще.
Надолго задумался. Затем достал из ящика стола ножницы и снова включил магнитофон.
СУББОТНИЙ ВЕЧЕР
Теоретики молча разошлись по своим комнатам. Однако вскоре в гостиную вернулся Ленгли, Быстрым шагом он подошел к двери, ведущей в кабинет Хэксли, но она оказалась заперта.
Ленгли постучал, за дверью было тихо. Он постучал еще раз, сильнее и почти сразу же, не дожидаясь, принялся дубасить в дверь кулаком.
Дверь резко отворилась, на пороге стоял Хэксли.
— В чем дело? — спросил он сухо.
— Вы и в самом деле заперли нас, как провинившихся мальчишек, — сдерживая ярость, произнес Ленгли.
— Вы принесли мне пропавшее решение? — ледяным тоном осведомился Хэксли.
— В этом случае я, вероятно, предпочел бы не поднимать столько шума, — усмехнулся теоретик.
— Что же вы хотите?
— Вы обещали сообщить женам моих товарищей. Но у меня, как вы понимаете, иная ситуация. Словом, я хочу позвонить одной моей знакомой.
— Нет! — отрезал Хэксли.
— Но чего вы боитесь, шеф? — искренне удивился Ленгли. — Не могу же я по телефону передать эти бумажки, даже если бы они и были у меня. Чего же вы боитесь?
— Всего.
— Ну, тогда позвоните ей сами. Скажите, что завтра я не смогу с ней встретиться. Она — хорошая девушка и мне не хотелось бы поссориться с ней из-за вашего Девидса.
— Он умер, — сухо напомнил Хэксли.
Ленгли смутился.
— Простите. Я просто еще не свыкся с этой мыслью.
— Хорошо, запишите телефон.
Ленгли чиркнул несколько слов на листке, вырванном из записной книжки, и протянул его Хэксли. Тот взял листок и подозрительно посмотрел на теоретика.
— А почему вы так уверены в том, что завтра не сможете с ней встретиться? Ведь если решение будет возвращено, я отпущу вас на все четыре стороны.
— Не пытайтесь поймать меня столь грубым способом, — пренебрежительно усмехнулся Ленгли. — Я не знаю, кто и когда возвратит вам это проклятое решение И именно поэтому предпочитаю предупредить заранее. А если завтра я окажусь на свободе, я ее уж как-нибудь разыщу, будьте покойны.
— На этот счет я совершенно спокоен, — без всякого выражения сказал Хэксли и, отступив на шаг, закрыл за собой дверь. Слышно было, как в замке повернулся ключ…
Вернувшись в свою комнату, Ленгли открыл стенной шкаф и достал из его глубины маленький транзисторный телевизор. Поставив его на письменный стол, он покрутил переключатель программ и, отыскав нужную передачу, погрузился в перипетии очередного футбольного матча.
Некоторое время гостиная была пуста, потом из комнаты, соседней с комнатой Ленгли, вышел Сигрен Неслышными шагами он подошел к одной из дверей и тихо постучал. На пороге появилгя Грехем.
— Это ты, Сигрен? — сказал он, не проявляя особого удивления. — Заходи.
Сигрен присел на краешек дивана.
— Извини, Грехем. Я просто не мог оставаться один. С Ленгли мы как-то далеки… А Сойк… Ты же знаешь — я постоянный объект его шуточек.
— На Сойка не следует обижаться, — примиряюще сказал Грехем — Он хороший парень. Правда, он любит подтрунивать над другими, но поверь, это не со зла. Просто сам ни на кого никогда не обижается, и ему в голову не приходит, что могут обидеться другие.
— Да, у него счастливый характер, — с завистью отозвался Сигрен.
И надолго замолчал.
Грехем тоже сидел молча, не пытаясь завязать разговор.
— Послушай, Грехем, — наконец нерешительно произнес Сигрен. — Я могу задать тебе один вопрос? Это для меня очень важно.
— Ну, разумеется.
Сигрен помялся еще несколько секунд, словно собираясь с духом.
— Грехем, — спросил он глухо, — только, пожалуйста, не удивляйся, ты веришь в бога?
— А почему ты спрашиваешь об этом именно меня? — все-таки удивился Грехем.
— Ну, Ленгли поклоняется иным богам, а у Сойка слишком критический ум.
— Не понимаю, почему это вдруг тебя заинтересовало? — Грехем встал и прошелся по комнате.
— Впрочем, не вижу причин скрывать свои убеждения. Да, я верю. Но не в того бога, который изображен на иконах и который занимается судьбами и деятельностью людей, а в некий рациональный мировой порядок.
— Мировая гармония? — проборматал Сигрен.
— Ну что ж, в конце концов это ничего не меняет.
— Он поднял глаза и пристально посмотрел на Грехема. — Послушай, Грехем, а в судьбу ты, значит, не веришь? В предопределение?
Грехем пожал плечами:
— Но ведь ты лучше, чем кто-нибудь другой, должен знать, что никакого предопределения нет и быть не может. Коль скоро поведение микрочастиц подчиняется не законам механики, а принципу неопределенности… Если последующие состояния не являются однозначными следствиями предшествующих, то о какой же судьбе может идти речь? А ведь мы тоже состоим из микрочастиц.