— Вы? — она поднимает на него глаза, и на сей раз в её взоре барон замечает, кроме удивления, ещё и сомнение.
— Конечно. Я же Иероним Фолькоф, Рыцарь Божий, Опора Трона Святого Петра и Меч Господень, так записано в рыцарской книге кафедрала славного города Ланна. А солдаты зовут меня Инквизитором, так что у меня найдутся правильные слова для вашего отца Христофора. Конечно, обещать ничего не буду, но поговорить с ним уж поговорю. Злу надобно воздавать должное, иначе всякая нечисть уверует в свою безнаказанность, и тогда с нею слада просто не будет.
И после этого больше всяких слов сказала ему рука Её Высочества: женщина положила длань свою ему на запястье и поглядела на него, а в глазах её кавалер увидал слёзы.
Глава 15
Девочка была одета в красивое платье с кружевными манжетами, но полулежала при том на кровати поверх одеял, опираясь на большую кучу подушек, и, несмотря на жару, была прикрыта по пояс лёгким покрывалом. Она была причёсана, и волосы её были убраны лентами. Сама дева выглядела очень худой, а кожа её была, если не цвета воска, то близкая к тому. А вот глаза её вспыхнули интересом, едва генерал вошёл вместе с матерью в покои. Ещё одна девочка, лет семи, сидела за столом, её пальцы были перепачканы чернилами, она что-то писала и, кажется, только что отложила перо.
— Это моя старшая дочь, Ирма Амалия Альбертин-Винцлау фон Швацц, — подойдя к кровати, представила принцесса болезненную девочку.
«Альбертин… Ну конечно же, фон Виттернауф мне о том говорил… Муж принцессы, покойный маркграф, был из старинной фамилии Альбертинов. И получается… Эта девочка, хоть и дальняя, но родственница императора, а наш герцог хочет, чтобы маркграфиня отныне рожала родственников ему. Родственников здоровых и только мужеского пола».
А Её Высочество меж тем, указав на совсем юную девочку, добавила:
— А это наша младшенькая, Мария Оливия Альбертин-Винцлау фон Шталленвальд, — она жестом позвала младшую, — идите сюда, дорогая моя, я представлю вас самому храброму человеку, что я только видела в своей жизни.
И пока Мария Оливия вылезала из-за стола с круглыми от удивления, а может быть, и страха глазами, Волков подошёл к старшей и поклонился ей:
— Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург.
Девочка смотрела на него молча и с большим интересом, видно, от неожиданности, а барон взял её руку и поцеловал. Кажется, тогда она едва не перестала дышать и лишь бросала взоры на свою мать, как бы пытаясь удостовериться: мама, это, что, всё происходит в самом деле? Ну, так казалось генералу. А вот младшая, подойдя, смотрела на него уже несколько иначе, а после и вовсе спросила у матери:
— Матушка, а разве рыцари бывают стариками?
— Ах, Мария! — кажется, принцесса была раздосадована таким вопросом, несмотря на то что барон улыбался. — Барон вовсе не стар, он мудр, силён и очень храбр. Он один одолел десяток врагов, прислужников колдунов.
Но младшая всё ещё сомневается, она бросает взгляд на Волкова и добавляет тихо:
— Матушка, он ещё и хромой. Как он мог кого-то одолеть, с хромой-то ногой? У нас истопник Пётр хромой, так он с дровами еле ходит по дворцу.
— Ах, как вы глупы! — восклицает Её Высочество. Она негодует. — Что вы такое говорите, как вы вообще додумались сказать подобное? Барон очень силён; дай Бог, моя дорогая, чтобы вам попался такой сильный и смелый муж, как барон, — тут маленькая госпожа в ужасе открыла рот, видно, не о таком муже-рыцаре она мечтала, но прежде чем успела что-то произнести, её мать снова заговорила: — И что с вашим платьем?! Я просила вас одеться хорошо! Посмотрите, что с платьем! Оно всё в чернильных пятнах! Посмотрите, весь рукав в чернилах! И на груди тоже, идите переодеваться!
— Ну матушка! — воскликнула дева.
— Переодеваться! — грозно повторила мать. И тут же нянька схватила девочку за руку и потащила её в другую комнату.
— Ах, как она у нас глупа, — оправдывалась за поведение дочери принцесса. — Простите, дорогой барон.
— Ну, во-первых, — улыбался Волков, — никакой глупости юной девы я не заметил. Я и вправду уже не молод, и вправду хром. Просто она это всё заметила. А во-вторых, Ваше Высочество, — тут он заговорил заметно тише, — вам известен прекрасный способ загладить эту безобидную бестактность милого ребёнка сегодня вечером.
На что маркграфиня ответила лишь многозначительным взглядом: об этом поговорим потом. И тут же произнесла, обращаясь к старшей:
— Дорогая, вы же хотели что-то спросить у господина барона?
— Да, хотела, — тихо призналась Ирма Амалия, — господин барон, матушка говорит, что вы рыцарь прославленный, один из ваших людей рассказывал матушке, что вы и до Тельвисов встречали других колдунов.
— К сожалению, юная госпожа, к сожалению, я встречал и колдунов, и злобных ведьм.
— Неужели?! — тут дева даже привстала на кровати, ей было очень интересно. — Они… Те колдуны тоже захватывали в плен принцесс?
— Нет… — Волков вспоминал. — В городе Фёренбург свирепствовала чума, так много было мёртвых вокруг, во всех домах лежали непогребённые, на улицах лежали, на мостовых, прямо у ворот города лежали, мы те ворота с трудом растворить смогли, так много под ними было мёртвых. И вот один колдун… он был толст, если я правильно помню… такой рыхлый и отвратительно вонял… и вот он, презрев законы Божьи, при помощи книг по чёрной магии оживлял чумных мертвецов, и они ходили по городу гниющие и нападали на оставшихся живых, на меня нападали и на моих людей.
— О Господи! — воскликнула не девочка, а сама её матушка. Она перекрестилась. — Ужас какой!
— И что же, вы одолели их, одолели мертвецов? — даже не взглянув на мать, продолжала Ирма Амалия.
— Не сразу, не сразу, — отвечал ей генерал, — кроме мертвецов и колдуна, в том городе были ещё и еретики, мне и с ними пришлось сражаться, а уж как я одолел их предводителя, так уже взялся и за колдуна…
— Так значит, колдуны и еретики заодно были? — интересуется дева. И интересуется так, как будто больше её ничто интересовать и не может. Она даже протягивает к генералу свою тонкую ладонь.
И тот, взяв её за руку, говорит ей:
— Конечно, а как же иначе? И те, и другие отвергли Господа, а значит, признали, что отец им сатана, и те, и другие — его дети.
И в это мгновение в покои с шумом влетает младшая её сестра и, подбежав к кровати старшей, сразу спрашивает:
— Что тебе рассказал господин рыцарь?
И старшая, заметно оживившись, отвечает ей:
— Он рассказал, что в городе каком-то, на него нападали ожившие мертвецы и еретики, а оживлял мертвецов злобный, зловонный колдун.
— О-о! — едва не заплакала Мария Оливия. — Я всё прослушала, — она хватает мать за руку. — Матушка, я всё прослушала, попросите рыцаря снова всё рассказать.
Но прежде чем маркграфиня успевает ей ответить, Волков произносит:
— Так я и не рассказал ничего особенного, не успел, но сегодня после ужина, если вам того захочется, я могу вам рассказать, каков был колдун в Фёренбурге.
— А сейчас не можете? — на всякий случай спрашивает старшая.
— К сожалению, юная госпожа, сейчас у меня есть дела. А вечером я приду к вам и расскажу про колдуна из Фёренбурга и его оживших мертвецов.
— О, матушка! — восклицает младшая дочь, она требовательно дёргает мать за руку. — Вы дозволите мне послушать господина рыцаря? Вы не отправите меня спать? Матушка, прошу вас!
А старшая теперь сжимает руку Волкова, её рука слаба, но в ней всё ещё чувствуется жизнь.
— Хорошо, — соглашается маркграфиня. — Барон после ужина придёт к вам и расскажет про колдуна.
— Матушка! А я? Вы не отправите меня спать? — ещё раз уточняет младшая.
— Нет. Я же сказала вам, вы тоже сможете послушать, — обещает дочери принцесса.
Когда они покинули покои девочек, принцесса, идя рядом с ним по коридору, уже не стесняясь своей горничной, снова положила свою руку на руку Волкова. Она сказала ему:
— Кажется, своему отцу они не были так рады, как вам, барон, даже его так не ждали, как ждут вас сегодня!
Он ничего на это не ответил, и она продолжила:
— Амалия буквально ожила. Она так редко чем-то интересуется. От всего быстро устаёт. А тут вдруг интерес, жизнь в глазах. Теперь ждать вас будет. Уж и не знаю, как вас и благодарить.
— Знаете, — отвечал ей Волков негромко и улыбался при том. — Вы всё прекрасно знаете, Ваше Высочество.
Она поглядела на него со значением и даже заговорщицки, может быть, даже игриво; конечно, женщина всё понимала. Но всё равно в её глазах он разглядел слёзы.
Пообещав маркграфине, что будет у неё на ужине, генерал покинул замок и с фон Готтом и Кляйбером поехал в лагерь к своим людям. Но вспомнив, что хотел встретиться с архиепископом, решил не откладывать дело. Тут же на улице увидав какого-то монаха, они узнали у него, где проживает первосвященник земли Винцлау, и отправились по адресу. Ну что ж, монах объяснил всё правильно: белый дворец с большими окнами сразу за площадью Менял. Красивое здание нетрудно было найти. И они стали дёргать за шнур возле ворот, который откликался звоном колокола уже где-то во дворе; дёргали, пока монашек-прислужник не отпер им дверцу в стене, с удивлением не оглядел их и не спросил:
— Чего же вам, добрые господа?
— Скажи своему сеньору, что барон фон Рабенбург желает его видеть. — безапелляционным тоном произнёс Кляйбер. А фон Готт пояснил, чтобы всё было понятно:
— Рыцарь Божий Фолькоф, барон Рабенбург, тот самый, что спас принцессу от злодеев.
Но было видно, что для этого монаха и сам этот Божий Рыцарь лицо новое, и спасение принцессы какая-то новость. Он ничего иного и сказать не мог, как:
— Доложу о вас прелату, отцу Петру, секретарю монсеньора. Ждите, господа.
— Вот, будут теперь попы нас на жаре держать; пока от монаха до архиепископа наша весть дойдёт, так мы тут изжаримся в этом пекле, — бурчит оруженосец.