— Господин генерал, люди, мушкетёры и прочие, что ходили в город с Рохой встречать для безопасности вашу сестру и провожать её сюда, в Эшбахт, так как они ходили из долга и уважения, они ничего за то не просят, но вот восьмерым кавалеристам и сержанту Кауфбойрену, что поехали провожать графа и графиню до Ланна, придётся заплатить, ну хоть по малой ставке.
Волков лишь махнул рукой: куда же деться — заплачу. Потом они поговорили с Рене о здоровье сестры, о детях их, а тут уже и другие гости стали подходить.
Места за его столом, конечно, всем хватило, но это потому, что не было тех офицеров, что ещё, наверное, шли на перевал, а те, что пришли к нему, не взяли с собой жён. Ну, кроме Сыча, который свою ненаглядную всё-таки привёл.
«Зачем? Вот болван. Я же не на посиделки звал всех, тут о деле будет разговор. О серьёзном деле, — жена у Фридриха Ламме была молода и, что уж там говорить, действительно хороша собой. Правда, стала она раздаваться, потолстела с тех пор, как Волков видел её в последний раз. — Может, беременная?».
И сам Фриц при жене изменился, появилась в нём какая-то серьёзность и в одежде, и в поведении. И приятель его, помощник Еж, тоже стал выглядеть иначе… Раньше, как ни взглянешь на них обоих, так перекрестишься — ну истинные разбойники, причём недавно совершившие удачное дело. А теперь нет. Теперь скорее чиновники, причём не самые мелкие. Береты носят, перчатки.
«Интересно, сколько они у меня воруют? И главное — где?».
Барон хотел, чтобы Сыч сел к нему поближе, были у него к старине Фрицу вопросы, но не разлучать же его с женой. Посадили их в конец стола.
«Ладно, потом с ним поговорю, с глазу на глаз».
Господа офицеры, Ёган, управляющий Кахельбаум рассаживались, не торопясь и чинно переговариваясь. Пришёл и отец Семион, хотя Волков его, кажется, не звал. Человек, уже обнаглевший от достатка и той свободы, что была у него вдалеке от ока епископа, и от осознания того, что барон его от всех неприятностей прикроет. Перстни у попа золотые по всем рукам, крест золотой; мало того, пока никто из епархии не видит, он здесь, в Эшбахте, стал носить фиолетовую рясу. Из бархата! Епископское облачение. Ну разве не обнаглел? Обнаглел! Физиономия холёная, бархат, золото, вид роскошный, к тому же умён; немудрено, что он девиц местных легко совращает, кого за деньги, а кого и за так. Сколько на него уже жалоб было, барон и вспомнить не мог. Впрочем, пришёл — и ладно. Пусть послушает, от него можно было ждать дельного совета, а ещё и дух он умел укрепить пастырским словом. Этих важных качеств у попа было не отнять. А место за столом ему найдут. А пока гости чуть потеснятся.
«Ничего, дострою замок, там поставлю такие столы, что места будет хватать им всем, и жёнам их и детям тоже. Буду давать рождественские обеды и балы».
А он, пока не подали первое блюдо, запах которого уже ощущали все, заговорил:
— Господа, вы все уже знаете, что дело, порученное мне Его Высочеством, удалось. Мы с господами Брюнхвальдом и Дорфусом и другими офицерами освободили принцессу Винцлау из плена колдунов и препроводили её в Швацц, в её столицу.
— Прекрасно! — воскликнул полковник Рене, поднимая стакан. — Надобно за то выпить!
— Да, надобно выпить, — в отличие от своего полковника, генерал весел не был. — Выпить надо за моего оруженосца фон Флюгена, что погиб во дворце колдунов.
— О, — сей негромкий возглас, как печальный вздох, прокатился по присутствующим. Почти все мужи, сидевшие за столом, были людьми ремесла воинского, к смерти привычными, но потеря человека столь юного, да и, что там говорить, которого все знали и многие любили, была для них событием удручающим.
— А тело его прибудет? — сразу спросил отец Симеон. — Если прибудет, то отпою его.
— Нет, — отвечает Волков, — там его похоронили. Прямо возле сожжённого замка нечестивых.
— Ну, всё равно справлю по нему заупокойную, — сказал священник. — Славный был юноша, храбрый, хоть и бесшабашный.
— Да, — согласился Волков, — сделайте это, святой отец. Он того заслужил. А ещё помолитесь за отрока Хенрика, он ранен, потерял руку от вражеского болта, — он хотел предложить гостям выпить за убитых и раненых его оруженосцев, но не успел…
— Да что ж такое! — осерчал Игнасио Роха. — Что же у вас там случилось? Неужто так было жарко?
— Было, — со вздохом ответил генерал. — Нас заманили в замок. Околдовали… Меня. И я, оставив главные силы на Брюнхвальда, сам поехал по приглашению колдунов к ним в замок. А там нас попытались убить. Всех кавалеристов, что были со мной, убили, кроме одного, фон Флюгена убили, но мне, фон Готту, Хенрику и кавалеристу Кляйберу удалось запереться в одной из башен. А по пути мы ещё и принцессу нашли. А потом подошёл и Брюнхвальд.
— Колдунов убили? Сколько их было там? Хоть одного убили? — сразу спросил Роха? Это, как и всякому военному, было для него очень важно. Важно, чтобы потеря была искуплена потерей у врагов.
— К сожалению, они сбежали. Но солдат их мы побили почти всех. И коннетабля мы их убили, и замок мы их спалили и многих приспешников их успокоили на века, — отвечал генерал, хотя и без гордости, скорее рассказ его походил на отчёт.
— Видно, вам самому пришлось поработать мечом? — догадывался Рене.
— Пришлось, — сухо отвечал Волков. Он до сих пор думал о том, что всё сложилось бы иначе и что фон Флюген был бы жив, не соблазнись он рассказами колдунов и не последуй он за ними в их поганое гнездо.
— Господин генерал, расскажите всё в подробностях, — стал просить его ротмистр Рудеман.
— Да, генерал, давайте нам подробностей, — сразу поддержал его Роха. — Что там было. Как вы бились.
— После, друзья, — отвечает ему Волков, — как-нибудь соберёмся за вином и сыром вечерком, и я вам всё расскажу… — и тут он видит в конце стола фон Готта и Кляйбера и кивает на них. — Или они пусть расскажут. Они были в замке со мной от начала и до конца.
Фон Готт сидит, под взглядами старших товарищей аж покраснел от удовольствия, старается вид держать гордый, а вот бывший кавалерист, видно, впервой оказавшись за одним столом со старшими офицерами, под десятками глаз так едва голову в плечи не втягивал. А потом генерал и заканчивает:
— Я собрал вас, чтобы обсудить другой вопрос, — и после он поднимается, — а пока выпьем за тех, кто отдал Богу душу, стоя с нами плечом к плечу.
Они выпили за храброго мальчишку фон Флюгена, а тут пришло время, и слуги стали разносить первое за обед блюдо. Первым блюдом шла простая, деревенская еда, не чета тому, чем его потчевала принцесса в своём дворце. То была жареная свинина, свиная шея и грудинка. Куски были большие, горячие, с жиром и хорошо прожаренные, к каждому куску полагалась хорошая ложка коричневого жареного лука. Мясу господа были рады, расходилось по тарелкам оно быстро. Все начали есть, генерал тоже ел, и как стали люди насыщаться, генерал и говорит, как бы ни к кому не обращаясь:
— А слышали ли вы, господа, про злоключение моей сестры в Малене?
Конечно, они слышали, это было событие, на всё графство погремевшее и всех собравшихся, хоть и опосредованно, но касавшееся. Каждый что-то хотел сказать, но за всех высказался полковник Роха:
— Нелюди, подлецы… Надобно узнать, кто это всё устроил, и вырезать выродков.
И то было не мнение одноногого пьяницы, то было мнение всех собравшихся. И генерал, глядя на своих людей, видел, что они думают точно так же. Потому… потому что они, его люди, проживали вместе и могли считать, что так или иначе принадлежат к фамилии Эшбахта. Люди эти уже много лет носили шарфы серебра с лазурью, иной раз надевали их, просто отправляясь с жёнами в поездку за покупками в Мален. Они давно ходили под черным вороном и не мыслили себя в других местах, так как тут были их дома, тут рождались их семьи и росли их дети. И росли они отнюдь не в нищете. У многих жёны были из Малена, тут были их родственные связи, а ещё любой из его офицеров мог рассчитывать на защиту и помощь барона в случае надобности. Они знали о том. Да, знали, потому что эти люди давно сложились в воинскую корпорацию Эшбахта. Сплочённую и известную во всех ближних землях. А он был главой этой корпорации. И посему его офицеры нападение на графа и графиню воспринимали как нападение на кого-то из своих, из близких. И то, что до того никто из его людей ни словом ни обмолвился об этом деле, пока барон сам о том не заговорил, ровным счётом ничего не значило. Офицеры просто ждали, пока он, как старший в фамилии, начнёт этот разговор.
— Наказать всех причастных.
— Без всякой жалости.
— Всех их, всех причастных Маленов на копья поднять.
Говорили то его офицеры. И то была не пустая похвальба пьяниц в трактире, то говорили люди, заматеревшие в кровавых делах и не привыкшие бросать слова на ветер. И как бы подытоживая все эти возгласы, слово взял старший из них, да ещё и родственник барона, полковник Рене:
— Дело это преотвратное. Нападать на чадо и жену благородную без войны и повода объявленного, только для смертоубийства, — последнее из всех подлых дел. Не можем мы оставить такое на чужой суд, судить должны сами. И пусть корысти нам от той войны не будет никакой, а наоборот, будут лишь потери и издержки, оставить сию подлость без ответа мы не вправе, — и он добавил потом: — Да и жена моя из дома меня погонит, если за родственницу не вступлюсь. И права будет.
«А родственничек хорошо сказал. Всё правильно изложил».
И офицеры с тем были согласны, они кивали головами: да, всё так, всё верно.
«На что дурачьё из Маленов рассчитывало, когда злодейство своё затевало? На то, что герцог за них заступится опять? Ну что же, посмотрим, на чьей стороне будет Его Высочество».
И когда все уже расходились, он остановил из своих офицеров не самого опытного. То был молодой ротмистр Рудеман.
— Ротмистр, — начал Волков так, что никто иной его не слыхал, — соберите два десятка людей, пусть десяток будет из мушкетёров, десяток из стариков; плачу как за добрую работу, вам жалование капитанское пойдёт; пусть снарядятся полным доспехом и железом, до рассвета с людьми будьте у меня, если у кого нет коней, так пусть заранее придут, возьмут с моих конюшен.